— Нет, братишка, хватит доброму дяде кланяться.
Толян задумчиво посмотрел вдаль.
— На поля мы с тобой поедем.
— К-как на поля?
Васька сделал глаза по пятаку.
— Запросто. Сядем на поезд и поедем.
— Так ведь… Так в прошлом году Кольке Семину ногу миной напрочь оторвало. А Шурик с Нового Арбата — тот вообще не вернулся. А Димон…
— Заткнись, — ласково посоветовал старший брат. Но Васек, пораженный услышанным, затыкаться и не думал.
— А Димон говорит, что черные копатели все напрочь продали душу дьяволу. И что он их встречает в ихней первой разрытой могиле и забирает душу в обмен на барахло мертвецов. Ты ж их видел, копателей. У них же глаза как у живых трупов, потому они всегда в темных очках и ходят сплошь все в черных кожанках, которые…
Звонкий подзатыльник прервал затянувшийся монолог. Васек скатился с ящика и наконец заткнулся.
— Вот так-то лучше, — удовлетворенно кивнул Толян. — Так вот, слушай и запоминай. Все когда-то начинают. Это раз. Во-вторых, бабушкины сказки ты кому-нибудь другому рассказывай. А вот если повезет, то мы с тобой на всю жизнь — короли. Помнишь, рассказывали, пацан — не помню, как зовут — на Брянщине нашел консерву — блиндаж, засыпанный взрывом. А в нем автоматы в масле, барахло, тряпки, патроны — всё как с конвейера. Помнишь, чего дальше-то было?
— Ага, помню, — мрачно кивнул Васек. — У него крышу сорвало. До сих пор в дурдоме вместо тех автоматов дужки от кроватей чистит, а потом из них от санитаров отстреливается.
— Дурак, — с сожалением сказал Толян, застегивая доверху набитую сумку. — Это он от хорошей жизни тронулся. От водки да от наркоты. Деньги-то надо с умом тратить.
Васек пожал плечами и, примерившись, взвалил на плечи неподъемную сумку. Переноска товара с некоторых пор была его священной обязанностью.
— До тех денег еще добраться нужно, — прохрипел он из-под поклажи.
— Доберемся, — уверенно заявил старший брат. — Сам сказал, что Тарас вчера за паршивый крест полштуки поднял. Мы с тобой что, дурнее Тараса?
Вася ничего не ответил. Какая-то проклятая железяка сквозь ткань жутко давила на шею, и сейчас ему было не до философских споров. Он на ходу крутил головой и плечами, стараясь уложить сумку поудобнее, и думал о том, что его брат окончательно свихнулся, если решился на такое страшное дело.
Деревенька была маленькой, состоящей из десятка крохотных, полуразвалившихся избушек, похожих на стаю нахохлившихся воробьев. Из кривых крыш торчали пучки соломы, кое-где в квадратных дырах слепых окон вместо выбитых стекол были вставлены куски фанеры. Над трубой только лишь одной избы вился сизый дымок, и охотники за удачей облегченно вздохнули.
— Вроде кто-то там есть…
— Похоже, — согласился Васек. — Ну балдею, прям пейзаж из игры «Сталкер». Неужели в такой тьмутаракани люди живут?
— Живут, еще как живут, — усмехнулся Толян. — И бились в свое время с фрицами за эту тьмутаракань — будь здоров. А глядишь, если б не бились, пили б мы с тобой, Вася, не разбавленное пиво из ржавых бочек, а настоящее баварское с немецкими сосисками. И катались на «меринах».
— Кто-то, может, и катался б, — хмуро огрызнулся Вася, тряхнув рыжей головой. — А кто-то вкалывал бы на герра Ганса, кровавыми соплями умываясь.
Толян расхохотался.
— Это в тебе, братишка, школьная программа говорит, которая еще из башки не выветрилась. Ну да ладно, пошли. Может, местные пожрать чего продадут. А то, как с поезда сошли, так два дня уже на консервах живем. Так и загнуться недолго…
…Бабка была старая, скрюченная годами в дугу под стать своей покосившейся избе. Когда бесцеремонный Толян толкнул незапертую дверь и шагнул внутрь, ковырявшаяся в печке бабка не по годам резко обернулась, сжимая в руках почерневшую от сажи кочергу. В ее широко открытых, бесцветных глазах был такой ужас, что даже Толян слегка опешил и, отступив назад, чуть не сбил младшего брата, собиравшегося войти следом.
— Т… ты чо, мать?
Бабка выставила вперед кочергу и взвизгнула:
— Не подходи!!!
Толян немного освоился с ситуацией, вдруг застучавшее пулеметом сердце вновь вернулось в привычный режим работы.
— Ух, напугала, ведьма старая, — пробормотал он, на всякий случай продолжая пятиться к двери. Несмотря на преклонный возраст, бабка весьма сноровисто обращалась с тяжелой железкой. — Ну, не рада гостям, так и скажи, чего ж орать то, будто тебя режут?
Бабка подслеповато прищурилась. Кочерга на дециметр опустилась книзу.
— Так ты хто будешь-то?
— Человек московский, — ответствовал Толян, отойдя на безопасное расстояние.
— Человек? — подозрительно переспросила бабка, вглядываясь в полумрак. — Ишь ты, и вправду — человек, — вдруг удивленно вскинула она кверху седые брови. Жутковатое с виду орудие окончательно опустилось на пол.
— А кто ж еще? — хмыкнул Толян, облегченно потягивая носом. Воздух пах кислыми щами и свежеиспеченным хлебом.
— Да так, ходють тута всякие, — сказала бабка, отводя взгляд и крестясь на висевшую в углу икону. — Ну, коли люди, так проходите, садитесь за стол. Чаво в дверях-то торчать?
— Давно бы так, — во весь рот улыбнулся Толян, пропуская вперед слегка ошалевшего от бабкиного визга братишку. — А то сразу за кочергу.
Бабка ничего не ответила, лишь нахмурилась и полезла в печь за чугунком…
…Толян облизал грубую деревянную ложку и положил ее на стол.
— Ну, мать, дай Бог тебе здоровьичка, потопали мы.
— Далеко ль собрались, голубчики?
Пока братья хлебали щи, бабка слегка отмякла лицом, суровые морщины вокруг рта и глаз немного разгладились. Видно было, что хозяйка рада гостям, которые, видимо, в эти забытые богом места забредали нечасто.
— Клад ищем, — улыбнулся Толян. На сытый желудок он умел очень располагающе улыбаться.
— Клад…
На бабкино лицо снова набежала тень.
— Клад, значица… Езжайте-ка вы домой, ребята, — ни с того ни с сего вдруг резко и зло сказала она.
— Чо это ты, мать? — удивился Толян. Даже помалкивающий всю дорогу Васек от такого оборота событий недоуменно поднял глаза над тарелкой.
— Да ничо. Бывали тут до вас такие же сопляки, тоже искали… И нашли… На усю жисть наелись.
Толян навострил уши.
— Чего нашли-то, мать?
Бабка рассерженно стукнула об стол сухой ладонью и поднялась с табуретки.
«Ничего себе, рост у нее… Только что была согнута в три погибели…» — промелькнуло в голове у Василия.
Старуха поставила на дощатый стол высохшие руки и нависла над братьями.
— Нет тута ничего, парни. Только кровь вокруг человечья, которую земля принять не может. Потому что шибко много ее, кровушки. И нашей, и не нашей. Раньше деревня большая была, да в войну фашисты проклятые всех под корень вырезали и мертвым мясом колодцы забили. И с тех пор не оправилась земля. И теперя вряд ли оправится. А живому человеку жить здесь заказано…
Бабка говорила монотонно, громко и нараспев, будто читала молитву. Выцветшие от времени глаза ее расширились, невидящий взгляд блуждал по углам старой избы, и дрожали старые руки, отчего мешочки обвисшей, сухой кожи на них колыхались, будто желтые тряпки.
— В воздухе новой войной пахнет, я чую. Кровью, смертью, пеплом пахнет. Да только эта война пострашнее прошлой будет. Намного страшнее. Последняя это будет война для всех людей, что на земле живут. Последняя…
— Пошли отсюда, — прошептал Толян брату, потихоньку выползая из-за стола.
Старуха не видела братьев. Она стояла, покачиваясь, глядя куда-то перед собой и монотонно бормоча себе под нос.
Толян с братом тихо взяли с лавки свои рюкзаки и так же тихо вышли из единственной в деревне обитаемой избы…
Черные копатели — это люди, живущие продажей того, что они смогли разыскать на полях былых сражений. На жаргоне этих кладоискателей — или грабителей могил, что менее романтично, но более верно, — поход за сокровищами называется поездкой «в поле».
…Это действительно было поле. Громадное и бескрайнее, с высоченной, по пояс, травой, шепчущей о чем-то своем, и с одуряющим запахом цветения, лета, перегноя и жаркого солнца.
Солнце тоже имеет свой запах. Когда оно целый день долбит тебе лучами в макушку, начинаешь его ощущать особенно отчетливо. У солнца тяжелый запах. Оно пахнет кровью, что неистово колотится в виски, в затылок и в глаза, перед которыми, если несколько секунд не моргать, тут же начинает кружить хоровод жирных черных точек.
— Все, я больше не могу, — сказал Васек и сел на едва заметную тропинку. — Хочешь, дальше сам иди, а я здесь посижу немного.
— До леса полчаса ходу. Там сделаем привал, — не останавливаясь, сквозь зубы бросил Толян. — Если ты тряпка, а не мужик, черт с тобой, сиди здесь. Мне такой брат не нужен.
За спиной Толяна сомкнулись густые зеленые стебли. Вася закусил губу и через силу поднялся…
В прохладную тень леса они ввалились одновременно. Ввалились — и упали на ковер нетронутой хвои, жадно хватая ртами воздух — еще горячий, но все-таки уже не обжигающий легкие. Лес пах влагой, в отличие от огромной зеленой сковороды, оставшейся позади.
— А бабка в деревне сказала, что не дойдем по такой жаре, — засмеялся Толян и перекатился на спину. — Дошли, еще как дошли!
— Два идиота, — простонал Васек, стаскивая с рыжей головы тяжелую от соли бейсболку. Там, в поле, весь выступающий на лбу пот впитывался в ткань и высыхал мгновенно. И теперь совсем недавно черная бейсболка, пропитавшись солью, стала серой, с белыми разводами.
— Ничего. Зато сейчас отдохнем, маленько в себя придем, жара спадет — и за дело.
— За какое дело? Сил нет вообще…
— Найдешь, — сказал как отрезал старший брат. — Мы сюда не загорать приехали. А сейчас — марш за дровами, пока по шее не огреб.
Толян расчистил место от хвои, пока пошатывающийся от усталости Васек собирал сухие ветви, потом развел костер, открыл две банки консервов и сунул их прямо в огонь — разогреваться.