На экране широкими кровавыми мазками проходила жизнь парня из далекой России.
Что-то в душе Томпсона помимо воли начало съеживаться. С экрана знакомыми окнами старинных домов глядело Прошлое, о котором лейтенант так долго пытался забыть. Пусть чужое Прошлое, пусть придуманное сценаристом и режиссером, но места, по которым проходил главный герой картины, часто были теми же самыми, по которым рыскал когда-то Томпсон в поисках убийцы своей семьи…
Картина смазалась. С экрана в зал ворвалась Америка. С другой историей чьей-то жизни. Не менее кровавой, чем предыдущая.
Томпсон видел в жизни слишком много крови. Но почему же сейчас ненастоящая кровь, льющаяся на экране, заставила его вжаться в кресло и холодный пот, капающий со лба на глаза, так сложно стало вытирать трясущейся непонятно от чего ладонью?
Сержант Доббс оторвался от экрана и внимательно смотрел на напарника…
Проклятое чудовище снова шло по проходу, трогая длинными белыми пальцами спинки скамеек… Девочка. И ее мать, с легким испугом следящая за жутким человеком, идущим по церковному проходу. Такие знакомые… Такие похожие…
— Кто мог продать вам это? — прошептал Томпсон, впиваясь ломкими ногтями в непрочную ткань подлокотников.
Ответ пришел сам собой. Поверх экрана наложилась отчетливая картина. Начальник департамента полиции Тихуаны Алехандро Диас, дружески хлопающий по плечу известного своими темными делишками Уолла по кличке Мотор.
— Мерзавцы, — шептал Томпсон, кусая губы. — Какие мерзавцы…
Картина смазалась. Чудовище шло по проходу, приближаясь к жене и дочери Томпсона, готовясь убить их во второй раз…
— Ну че, мужики? Че тут было-то?
Прямо напротив Томпсона на свободное место впереди смачно шлепнулся Затылок. На этот раз наверняка принадлежащий представителю «творческой интеллигенции». Представителю весьма выдающегося роста.
Затылок представителя был широким и мощным, увенчанным настоящим произведением искусства. Высокий, изукрашенный светящимися в темноте красками гребень из волос качался из стороны в сторону в такт дерганьям Затылка, пытающегося выяснить у соседей, что произошло на экране за то время, пока хозяин Затылка шлялся неизвестно где.
— Не, ну, люди, ну правда, че там было-то?
Люди молчали. В гробовой тишине зал медленно надувался ненавистью, которой, будь она материальной, хватило бы на то, чтобы стереть с лица целого штата всю творческую интеллигенцию вместе с ее творчеством.
А на экране мерно цокали о пол церкви подкованные железом каблуки чудовища.
— Люди, ну совесть-то у вас есть? — возмущенно возопил хозяин Затылка.
— Да твою мать! — взвыл кто-то тремя рядами ниже. — Да пошли вы все, уроды, к чертовой матери!!! Да чтоб я еще когда согласился пойти в кинотеатр…
По проходу бежал коренастый человек, потрясая затянутыми в кожу кулаками. Но Томпсону было все равно…
Верхушка гребня колыхалась у самой верхней границы экрана, заслоняя искрящимся основанием все остальное. Но Томпсону было все равно.
Его рука, словно змея, медленно ползла под мышку. Туда, где в расстегнутой кобуре покоилась стальная машинка с набором маленьких свинцовых смертей в тяжелой рукояти. И одна из них сейчас обязательно, непременно должна была покинуть свое пристанище и обосноваться в затылке, украшенном высоким цветастым гребнем.
Потому что теперь Томпсону было все равно…
Что-то мелькнуло в воздухе — и внезапно цветной гребень исчез. На экране снова была Россия, и паренек в потертой куртке шел вдоль трамвайных рельсов навстречу чему-то важному для него и сценариста, укравшего Прошлое из тайных уголков души лейтенанта Томпсона.
Гребня больше не было. Не было и затылка. На месте и того и другого, набухая темным медленно оседал книзу большой ком ваты.
Томпсон медленно повернул голову налево.
Сержант Доббс зашнуровывал футбольный мяч. По боку мяча шла размашистая надпись: «Лучшему квотербеку с уважением от Энтони Хопкинса».[12] Из неплотно затянутой кожаной щели торчал пучок волос, слабо светящихся в темноте.
На краешке кресла сержанта лежал брелок в виде старинной бобины для кинопленки с надписью «100 лет американскому кинематографу». Из бобины торчал кончик чего-то тонкого. Слишком тонкого даже для самой что ни на есть декоративной кинопленки.
— А вовремя смылся тот тип из отдела по надзору за полицией, — тихо сказал сержант, запихивая внутрь мяча светящийся пучок волос и затягивая последний узел. — Тоже нервы не выдержали.
Он невозмутимо положил мяч в сумку, взял в руки брелок и вытер кровь со струны о плечо трупа. Сосед слева от Доббса покосился на ком ваты, пропитанный кровью, улыбнулся одними губами и, сцепив пальцы на «косухе», расслабился в своем кресле.
Сержант Билл Доббс повернулся к Томпсону и прямо взглянул ему в глаза.
— Теперь вы понимаете меня, лейтенант? — спросил Доббс. — Иногда чаша терпения переполняется, и тогда просто нет иного выхода.
До рукоятки «Беретты» оставалось не более дюйма.
Рука Томпсона шевельнулась, преодолела этот дюйм и… застегнула кобуру.
— Теперь я понимаю вас, сержант, — сказал Джек Томпсон. — Но выход всегда можно найти. Например, пожертвовать большим экраном и просто смотреть фильмы дома.
На следующий день он подал рапорт о переводе из отдела по расследованию убийств на прежнее место работы.
А еще через три дня в небо взлетели ракеты, знаменуя начало Последней Войны человечества…
Дмитрий СилловЗА КРАСИВЫЕ ГЛАЗА
Хыть. Хыть. Хыть…
Люк поморщился и натянул одеяло на уши. «Хыть-хыть» стало тише. Люк попытался снова заснуть, но надоедливые ритмичные звуки, хоть и по-тихому, но все-таки проникали под одеяло, прогоняя мягкую пелену сна, в которую Люк намеревался окунуться снова.
Тихо матерясь, Люк сполз с кровати и поднял жалюзи.
Старый, тощий, как собственная метла, дворник медленно удалялся вглубь улицы, сопровождаемый проклятыми «хыть», которые будили Люка каждое утро ни свет ни заря. Казалось бы, огромный подземный город со всеми удобствами, проживание в котором стоит немыслимых денег. Однако и здесь есть как богатые районы, так и бедные, в которых по стенам комнат бегают мутировавшие тараканы размером с портсигар, а по утрам назойливые дворники будят людей, выметая пыль и бетонную крошку, что постоянно сыплется сверху…
— Дьявол, — пробормотал Люк, мысленно разрывая дворника на куски жилистого мяса. — Нужно было не жаться и снимать квартиру со звуконепроницаемыми стеклопакетами.
Он тут же мысленно усмехнулся.
Неделю назад муж Алисии едва не организовал ему персональную жилплощадь размером метр на два, в которой окна не предусматривались вовсе, так как покойникам свет и свежий воздух не требуются по определению. Хорошо, что вообще удалось смыться. Хорошо и то, что безнадежно влюбленная Алисия, захлебываясь слезами и соплями, напоследок сумела передать любовнику пару тысяч старых долларов.
— Дорогой, — лепетала она, вздрагивая и оглядываясь по сторонам. — Возьми эти деньги и пережди какое-то время где-нибудь в безопасном месте. И не забудь дать мне знать, где ты находишься! Я непременно что-нибудь придумаю, чтобы мы могли видеться хоть иногда…
— Конечно, дорогая, — сказал Люк, тоже вздрагивая и оглядываясь по сторонам. — Непременно. Как только, так сразу.
Мокрая курица! Могла бы дать и побольше. Для ее муженька эти деньги — так, карманные расходы на день, а то и меньше. Могла бы уж раскошелиться, глядишь, не обеднела б. «Чтоб мы могли видеться хоть иногда…» Размечталась, дура патлатая.
Перед глазами Люка возник муж Алисии — кабан ростом под семь футов и в плечах примерно столько же. Бывший боксер-тяжеловес, по иронии судьбы ставший главой банды верхолазов, что выходят на поверхность и лазают по зараженным территориям штата в поисках добычи. Жуть! И как это Люк промахнулся и не выяснил заранее, кто муж этой идиотки с преданными коровьими глазами.
— Сука, — сказал Люк, надевая пальто. — Все они суки.
Автомат для продажи газет стоял за углом, но тех газет, которые требовалась Люку, в нем не было. Пришлось шлепать вдоль улицы по узкому тротуару минут пятнадцать, пихая плечами встречных прохожих, пока впереди не показался облезлый газетный киоск с таким же облезлым негром внутри него.
— Что, парень, — осклабился негр при виде Люка. — Опять за порнушкой?
Люк скривился и, ничего не ответив, протянул негру смятую купюру. Тот, продолжая лыбиться, словно рождественский гремлин, швырнул на прилавок заранее приготовленный бумажный пакет.
— Счастливо развлечься, дружище!
Люк кисло улыбнулся в ответ.
— Спасибо, Майк. В пятницу приготовь все свежее, как обычно.
«Дружище… Тоже мне, нашел приятеля, старый козел!»
Люк схватил пакет, сунул его за пазуху и зашагал прочь.
По пути домой он купил два истекающих подозрительным жиром гамбургера и бутылку колы. Похоже, в фастфудах опять вместо нормального мяса стали пихать в булки котлеты из мутантов, забитых на поверхности. Чертовски поганый завтрак, но раскошелиться на большее сейчас не позволяли финансы.
Люк проглотил последний кусок. Желудок дернулся и выдал наверх порцию горькой отрыжки.
— Чертова сука, — с душой сказал Люк, отпирая дверь квартиры. Скорее всего, это относилось к жадной жене бывшего боксера, нежели к двери с кривыми, непонятными рисунками граффити на обивке и постоянно заедающим замком.
В пакете были несколько газет и три журнала. Люк развернул первую попавшуюся газету. Ну да, как всегда на первой странице «История нашего города, или С чего все началось». Традиция. Даже читать не нужно, все вдолблено в голову еще в начальной школе. Тем не менее Люк по привычке пробежал глазами текст — вдруг что новое написали?
«В январе 1966 года был сдан в эксплуатацию сверхсекретный объект, подземная крепость НОРАД, командный центр воздушно-космической обороны североамериканского континента. На территории штата Колорадо, в толще горы Шайенн, на глубине шестисот десяти метров, в семи подземных пещерах высотой восемнадцать метров каждая, был возведен город общей площадью 9753 кв. м. Стальные здания города полностью экранировали электромагнитный импульс, возникающий при ядерном взрыве. Также подземный объект был полностью защищен от ударной волны установкой тысячи трехсот девятнадцати мощнейших амортизирующих пружин, а сложные инженерные системы обезопасили НОРАД как от теплового излучения, так и от радиоактивного поражения. В случае ядерной атаки подземная крепость, снабженная собственной электростанцие