– Они здесь спортом занимались, – пояснил глюк. – Там, откуда мы вышли, до Войны находился спорткомплекс «Олимпийский». А в здании, что справа, были велотрек и бассейн.
Я промолчал. Слова «велотрек» и «Олимпийский» мне ни о чем не говорили. А про бассейн я знал. Это что-то вроде искусственного озера, где наши предки учились плавать. У нас в Кремле тоже есть бассейн. В нем дружинников обучают утраченному и, в общем-то, ненужному знанию: плавать и нырять.
– Ох и дремучий же ты, хомо, – тут же прокомментировал глюк. – Вот что я тебе скажу: ненужных знаний не бывает. Все когда-нибудь да пригодится… Что же касается велотрека, там устраивали соревнования по езде на велосипедах. Хотя кому я говорю! Ты ведь даже не представляешь, что такое велосипед. Так вот для дикарей объясняю. Велосипед – это что-то вроде механического фенакодуса, только не на лапах, а на колесах. Понял, дурень?
Я на выпад отвечать не стал. Вот еще – перед собственной галлюцинацией оправдываться. У меня сейчас появились проблемы посерьезнее…
Внезапно я отчетливо понял, что нахожусь неизвестно где, совершенно один. В памяти всплыли вест и Книжник.[8]
Они уходили вдвоем вот так же – в неизвестность. И мне тогда до ужаса хотелось пойти с ними. Мечталось увидеть новые места, столкнуться с неизведанным, стать первопроходцем. И вот мечта исполнилась. Не совсем так, как хотелось, конечно, и все же…
Почему тогда вместо радостного азарта на меня навалились тоска и… да-да, самый настоящий страх?
Я прямо-таки кожей ощутил полнейшее, неизбывное одиночество. Показалось даже, что во всем мире больше не осталось людей, кроме меня. Только я и развалины пустого мертвого города, наполненного хищниками и Полями Смерти.
Накатила паника. До жути захотелось очутиться среди людей внутри надежных и родных стен Кремля. Вот только я даже не представлял, где нахожусь и в какую сторону двигаться. Разве что «внутренний голос» подскажет.
– Эй, глюк, а куда дальше-то идти? – прозвучало хрипло, робко и вообще как-то до противного трепетно.
Внезапно я словно услышал и увидел себя со стороны: испуганное, растерянное существо, заблудившееся в огромном, незнакомом, внушающем ужас мире.
Стало стыдно. Я разозлился на себя самого. Невольно расправил плечи и откашлялся. Хватит соплей. Разведчик я или кто? А разведчик есть… как-то там… «боевая самостоятельная единица, способная выжить в любых враждебных условиях и решить поставленные задачи». Цитата, может, и не дословная, но смысл передан верно.
Боевая самостоятельная единица. Вот так.
– Глюк, ты чего там заснул? – бодро гаркнул я.
– Зови меня Девяносто Девятый, иначе не стану тебе больше отвечать, – поставил ультиматум он.
Мгновение я колебался. Заманчиво, чтобы глюк обиделся и замолчал навсегда. С другой стороны, а вдруг он поможет мне вернуться домой? Из здания-то меня все-таки вывел…
Пока я размышлял, сплошной покров облаков на небе слегка разошелся, обнажая нарядную синеву. В послевоенной Москве такое случается редко. В основном висят тяжелые низкие тучи. А тут нас решило побаловать солнце. Хороший знак!
Внезапно я увидел свою тень. Застыл, не понимая…
Судя по темному силуэту, у меня из спины росли небольшие щупальца. И они шевелились!
Так вот почему чесалась спина. На мне сидит какая-то тварь, небольшая и легкая. Именно ее я и принял за комок грязи, а значит, она прицепилась ко мне в коридоре с трубами.
Я попытался пырнуть тварь танталовым штыком, чуть в запале себе спину не распоров. Монстр оказался хоть и маленьким, но ловким. Он мгновенно отлепился от меня и отскочил в сторону.
Это был крохотный, размером с ладонь, сухопутный зеленый осьминог. Их вообще много расплодилось в послевоенной Москве, а раньше, говорят, они тут не водились. Мелкие, вороватые твари. Тащат все, что плохо лежит. То и дело проникают в кремлевские закрома и пожирают запасы вяленого мяса, воруют заготовленную на Рождество кровяную колбасу, а особенно любят пчелиный мед. Причем умудряются открывать крышки на кадушках со сладким лакомством, как бы плотно их ни закрывали.
В остальном довольно безобидные – не кусаются, ядом не плюются. Их запросто можно раздавить сапогом… если попадешь, конечно. Сухопутные осьминожки – очень шустрые твари. Оно и понятно. Если не хватает силы справиться с врагом, единственный шанс спастись – это убежать от него.
Странно, что он прилепился ко мне. Обычно осьминожки прячутся от людей, справедливо опасаясь, что будут прибиты, как надоедливые мухи. Или тараканы…
– Вот она, твоя благодарность за спасение! – раздался у меня в голове обиженный голос. – Сравнивать меня с тараканом! Все вы, хомо, такие. Твари неблагодарные! Ты еще ногой меня пни. Скелет мой уже пинал, теперь давай и меня!
Осьминог приподнял передние щупальца и… попытался сложить из них похабный знак!
Я уставился на него во все глаза. Неужто умопомешательство продолжается, и теперь к слуховым галлюцинациям добавились визуальные?..
– Дырку во мне проглядишь, – недовольно проскрипел глюк. – Чего вытаращился? Ну да, это я.
– Девяносто Девятый?! Так ты осьминог?!
– Теперь да… – Монстрик сложил щупальца и осел на траву грустным зеленым комочком. – Еще несколько дней назад я был тем, кого вы называете кио. Но, в отличие от тебя, не сумел убежать от Поля Смерти… Ты видел мои останки…
Сказать, что я ошарашен, – значит не сказать ничего. Еще бы! Не каждый день разговариваешь с гибридом полумифического воина-киборга и сухопутного осьминога.
Мне все еще не верилось, что это правда, и я не сошел с ума.
– Фома неверующий, – тотчас откликнулся бывший глюк.
– Богдан, – поправил я. – Мое имя не Фома, а Богдан. А ты все мои мысли читаешь?
– Да было б чего у тебя там читать, – фыркнул он. – Две с половиной извилины, и те почти прямые.
Я только головой покачал. Ох и ехидная же тварь!
– Сам ты тварь, – тотчас откликнулся бывший глюк.
Вот только действительно ли бывший? Сомнения у меня еще оставались. Ну не мог я поверить, что этот мелкий головоногий зеленый монстрик – бывший кио и телепат!
– А ну-ка, – предложил я, – иди, заберись вон на те кирпичи.
– Охота была ноги… тьфу ты… щупальца ломать, – проворчал он.
– Если не пойдешь, буду считать тебя глюком, – отрезал я.
Осьминожка немного помедлил, а потом нехотя отправился к указанной кучке битых кирпичей. Ловко забрался на нее, повернулся ко мне и опять попытался сложить из щупалец неприличную фигуру. Не успел. Груда кирпичных обломков внезапно поехала вниз. Головоногий телепат потерял равновесие и повалился вверх тормашками, смешно шевеля щупальцами. Он начал барахтаться среди обломков, пытаясь выбраться. Зрелище оказалось настолько забавным, что я не удержался от смеха.
– Чего ты ржешь?! – возмутился бывший глюк. – Помоги лучше!
Пришлось помочь ему выбраться из-под кирпичного завала. Одно из щупалец прочертила довольно глубокая, сочащаяся кровью царапина.
Я поискал глазами березу. Из ее бересты и черной смолы можно сделать отличный пластырь.
– Не надо, – тотчас отозвался на мои мысли осьминог, – у меня хорошая регенерация. Скоро само пройдет.
– Лихо ты шаришь у меня в башке. – Я отломал несколько подсохших побегов дикого вьюна. Даже в таком виде они сохраняли гибкость, напоминая тонкую веревку. На первое время сойдет, чтобы сделать рукоять для штыка. – А что, все кио такое могут или только эти… как их… координаторы?
– Кио не способны читать мысли хомо. Не знаю, почему у меня получается. Наверное, потому, что я больше не кио. Возможно, телепатические способности присущи осьминогам. Или Поле Смерти каким-то образом изменило мою нейронную сеть…
Он замолчал. В мысленном голосе Девяносто Девятого вновь прозвучала неизбывная тоска. Впрочем, его можно понять. Я бы тоже взвыл, если бы вдруг очутился в теле, скажем, крысособаки.
– Да лучше уж крысособаки, – вырвалось у него. – Мое нынешнее тело такое беззащитное, что это просто бесит. Но больше всего достают осьминожьи инстинкты. При любой опасности они требуют убегать, а ведь я привык сражаться.
– Так что с тобой произошло? – Я присел на траву рядом с осьминожкой и принялся оплетать гибкими побегами каркас рукояти танталового штыка.
– Для бестолковых ушлепков повторяю еще раз: попал в Поле Смерти.
Я от его хамства аж зубами заскрипел. Но стерпел, проглотил обиду. А он, подлец, сделал вид, что не заметил и как ни в чем не бывало продолжал:
– Последнее, что помню, – дикую боль. Очнулся уже осьминогом. Наверное, он тоже угодил в Поле, и моя матрица частично скопировалась в его мозг… Хотя… – Девяносто Девятый замолчал.
– Что? – поторопил я.
– Неважно, – отрезал бывший кио. Откровенничать со мной он явно не собирался.
Нет, и не надо. У меня своих забот полно. И главная из них – вернуться обратно в Кремль. Вот только в какую сторону идти?
Я с надеждой посмотрел на осьминога. Но тот молчал. Сидел на траве, почти невидимый на зеленом фоне, и не шевелился.
Пришлось окликнуть:
– Эй, Девятый…
– Девяносто Девятый, – перебил он. – Тебе бы понравилось, если бы я звал тебя половиной имени: Богом или Даном?
– Можешь звать Даном, – разрешил я. – Иногда меня так и окликают – в бою. Богдан слишком длинно. Как и Девяносто Девятый. Пока произнесешь, язык сломаешь.
– Ну понятно. Ты только до десяти считать умеешь. А все, что больше, уже проблема. Но Девятым меня не зови. Лучше уж тогда по буквам. Они есть в моем полном имени…
– Лео, – кивнул я.
– Надо же, запомнил, – искренне удивился бывший кио.
– На память не жалуюсь, – отрезал я.
– Везет тебе, – грустно вздохнул он. – А я вот о себе того же сказать не могу.
– Провалы в памяти?
– Гораздо хуже.
– В смысле? – не понял я.
– Перестройка моей нейронной сети привела к тому, что у меня появились…
– Что? – прервал я затянувшуюся паузу.