«Ого! – восхитился Лёнька. – Серьезная штука! Стодвадцатимиллиметровое орудие! И по танкам может стрелять, и броню роботов пробивает на раз».
Алёна тем временем продолжала:
– Снарядов, правда, для «Спрута» мало. По пальцам сосчитать можно. Но это орудие так, на крайний случай – если на нас попрут биороботы класса «А», а излучатель, не дай Бог, сдохнет… – Алёна сделала пазу. – Наш директор так его и называет – «пушка крайнего удара». Мол, если уж до него дело дойдет, значит, Ниитьме вообще край… А проволока вдоль забора под током. Вернее, обычно питание не подается, но если враги полезут, то можно включить. Правда, тогда все остальное придется обесточить, кроме излучателя, конечно.
– А откуда у вас вообще электричество? – вновь озвучил я вслух Лёнькин вопрос.
– Задействовали все, что только возможно. Во-первых, солнечные батареи. Ячейки сохранились еще с довоенных времен. Склад Ниитьмы забит ими битком. Планировалось, что именно они станут основным поставщиком электроэнергии. Но, как всегда, действительность не оправдала планы. Почему-то древние стратеги не подумали о том, что в послевоенной Москве небо чаще всего будет в облаках…
Я кивнул. Да уж, солнышко нас своим присутствием не балует.
– Поэтому пришлось на ходу перестраиваться. В качестве резервных у нас было несколько паровых генераторов. Теперь они превратились в основные. А еще ветряки есть. Вон, видишь, на Башне вращаются?
Я пригляделся. Ага. Кажется, Башней она назвала то самое здание-клык. Там все стены снаружи и впрямь были усеяны «вертушками». У нас, в Кремле, тоже такие есть. Только электричества от них кот наплакал.
– А где сам излучатель? – спросил я.
– Ты таких вопросов лучше не задавай. А то примут за шпиона, – то ли в шутку, то ли всерьез посоветовала Алёна.
– Ладно. Не буду. Мне, в общем-то, без разницы, где он. Спросил просто так. Для общего развития.
На самом деле вопрос продиктовал мне Лёнька. Его любопытство не знало границ.
Мы пошли обратно в подъезд. Нас окружала тихая лунная ночь. Спокойная и мирная. Не верилось, что в это самое мгновение где-то кого-то едят, отгрызают голову, разрубают на части или поджаривают на костре.
В такую ночь трудно умирать. Да и убивать…
Я поднял голову и посмотрел на небо. Звезды. Ну надо же! Это большая редкость в послевоенной Москве.
– Красиво, да? – раздался тихий голос Алёны.
Я машинально взглянул на девушку. В неверном свете луны ее глаза блестели нестерпимо ярко. Будто сошедшие с неба звезды.
– Ты что так смотришь на меня, Богдан? – Пухлые девичьи губы приоткрылись в полуулыбке.
Мое сердце внезапно забилось сильнее. Застучало, будто кузнечный молот дядьки Третьяка. В горле мгновенно пересохло.
– Алёна… – сам не знаю, что хотел сказать. И даже не заметил, как сделал шаг вперед.
Теперь мы стояли очень близко. Я почувствовал на своем подбородке дыхание Алёнки, а в следующее мгновение уже целовал ее в губы.
Поцелуй вышел неловким и коротким. Возможно, сказалась моя неопытность, но девушка резко отстранилась:
– Не надо!
– Почему? – задал я не самый умный в такой ситуации вопрос.
Она не ответила. Только повела плечом и отвернулась. Потом проговорила:
– Пора возвращаться. Яшка там один, мало ли что.
От всего происшедшего у меня в душе осталась только жгучая горечь. Вот всегда так с девчонками. Не понимаю, как у них так получается. Вроде и поцеловались, вроде она и ответила. А в то же время дала понять, что все это ничего не значит…
Мы вернулись в подъезд. Только сейчас я заметил, что осьминога на плече нет.
«Лёня, ты где?»
«Тут», – зеленый комочек обнаружился возле тлеющего костра неподалеку от спящего Яши.
Надо же, я и не заметил, когда он соскочил с меня.
«Когда у тебя гормоны разыгрались, – желчно пояснил бывший кио. – Я ж не извращенец какой-нибудь. Оставил вас одних. Только что-то вы быстро закончили… – Он прочитал мои мысли и хмыкнул: – А вы и не начинали».
Я лишь вздохнул и покосился на Алёну. Она с деловым видом заняла пост возле окна, присела на раскрошившиеся кирпичи подоконника и уставилась в ночную тьму. А я пристроился возле костра и попытался уснуть.
Проснулся от того, что кто-то легонько потряс меня за плечо. Я открыл глаза, одновременно смыкая ладонь на штыке.
– Богдан, это я, – Яшка говорил шепотом, не желая разбудить Алёну. – Вставай. Твое дежурство.
Я зевнул во весь рот и вскочил на ноги. На дворе еще стояла ночь, но мои внутренние биологические часы утверждали, будто до рассвета осталось не так уж много времени.
Угли в костре едва тлели, но их света хватало, чтобы осветить лицо спящей девушки. Она лежала на спине, подложив под голову вещмешок, и выглядела очень красивой.
Но любоваться мне было некогда. Я подошел к наблюдательному окну, шутливо кивнул Яше:
– Пост принял.
Он хмыкнул и собирался ответить, но тут внезапно застонала Алёна. Ее лицо искажал неподдельный страх, глаза под закрытыми веками метались из стороны в сторону, а по щекам скользнула одинокая слеза.
– Ну-ну, Сверчок, не надо, – Яша присел возле сестры и ласково провел рукой по ее щеке. – Все хорошо.
Алёна перестала стонать, перевернулась на бок и затихла.
– Она часто кричит во сне, – Яша подошел ко мне, устроился по соседству на подоконнике. Кажется, спать ему расхотелось. – Почти каждую ночь кричит, с тех самых пор, как начала ходить за медом…
– Так почему не откажется?
– Нельзя. Это наш директор ее лично определил… Та еще работенка. Знаешь, Богдан, до Алёнки многие ходили, но быстро погибали. Дольше полугода никто не продержался. Как у нас говорят: «Шальная пчела – и копец». А сестренка уже почти год мед приносит. Хотя для нее это вообще зарез. Она по жизни жуткая трусиха, – Яша улыбнулся, будто вспомнил о чем-то. – В детстве мы жили рядом с оранжереей, и там по ночам громко «пели» сверчки. Алёнка спать не могла от страха. А потом отец… он тогда еще жив был… принес ей зверушку – лысого ежика. Ну ты видел их, да? Забавное, безобидное существо.
Я кивнул:
– Все дети их любят.
– Только не Алёнка. Она его сперва очень боялась. Он ее, а она его.
– Непохоже на нее. – Я вспомнил, как девчонка ныряла в яму с пчелами. Как стояла с мачете в руке в окружении дампов. Как смотрела на Кощея, когда он обещал пустить ее по рукам. В позе и взгляде девушки тогда читалось многое: решимость, отчаяние, презрение, отвага. И только одного там не было – страха.
– Да, с виду-то она сорвиголова, – согласился Яша. – К тому же упрямая, жуть. Умрет, а сделает по-своему. Знаешь, как она от своих страхов избавлялась? По ночам выбиралась в одиночку из крепости и сюда приходила. Ей тогда всего пятнадцать было.
– Как же ее одну выпускали? – удивился я.
– Ну как… – Яша хмыкнул. – Она же с четырнадцати лет первая красавица Ниитьмы. Только слепой к ней не клеился. А охранники на воротах не слепые. Вот и выпускали.
– А ее парень как к такому вниманию относится? – осторожно спросил я.
– Никак. Нет у Алёнки парня, – Яша в раздумье посмотрел на меня, словно прикидывал, рассказывать или нет, а потом все же решился: – Знаешь, Богдан, с ней одна история нехорошая приключилась. Аккурат полтора года назад… ей тогда шестнадцать стукнуло… положил на нее глаз сынок нашего директора. Та еще сволочь. Папаша поставил его заведовать складом. Само собой все сладкие куски шли сыночку в рот. Ему и парочке прихлебателей. Тоже суки последние. Амбалы по девятнадцать лет. Им бы в боевики идти, а они грузчиками на складе подъедались… Так вот, Богдан. Сынок директора ничуть не сомневался, что все лучшее в этой жизни должно принадлежать ему: женщины, еда, одежда, жилье. Что все это к его ногам само упадет, стоит только захотеть… М-да… А Алёнка его отшила. Да еще обидно так – прилюдно, с насмешками…
Он сделал паузу.
– И что дальше? – поторопил я.
– Два дня спустя ее заманили на склад и изнасиловали. Причем жестоко до крайности. Что они с ней делали, она не говорит, сам понимаешь. Только ты бы ее видел после этого. Чуть живая, едва кровью не истекла…
– Вот подонки! – Я невольно сжал кулаки. – И что? Это сошло им с рук?
– Ну как сказать… По закону за такое расстрел. Но тут произошло еще кое-что… Алёна тогда как раз начала работать в лазарете, помощницей. И представляешь, там вдруг пропала партия лекарств. Устроили обыск у всех сотрудников лечебницы и нашли пропажу, как ты думаешь где?
– У Алёны, – догадаться было несложно.
– Точно. Она твердила, что не брала, но с доказательствами не поспоришь. Якобы поймали ее с поличным. Дескать, Алёна лекарства украла, чтобы Лосям тайком продать. В общем, еще одно расстрельное дело. Но директор предложил пойти на мировую. Мол, он забывает про лекарства, а Алёна про изнасилование.
– И вы согласились?
– А у нас был выбор? – вопросом на вопрос ответил Яша.
– Какая сволочь, этот ваш директор! – Я закипел от негодования. – И почему вы терпите его? Почему не свергнете?
– Тут все не так просто, – ниитьмовец поморщился. – Он хороший правитель. Знаешь, Богдан, это ведь при нем стали создавать разведгруппы. И численность боевиков увеличилась почти в пять раз. Прежде-то считали, что достаточно двух десятков бойцов – оборонять стены и поддерживать порядок внутри крепости. А наружные вылазки никому не нужны. Дескать, необходимые запчасти и сырье нам поставят маркитанты в обмен на восстановление боеприпасов. А нам лучше по-прежнему сидеть в бункерах под землей – так же, как все послевоенные двести лет просидели – и за пределы Ниитьмы не вылезать. Такая вот ошибочная политика процветала в Ниитьме до прихода к власти нынешнего директора. А он начал все менять, причем в лучшую сторону.
– Ну не знаю, какой он там правитель, а человек явно дерьмо, – высказал свое мнение я.
– Не подарок, конечно, – согласился Яша. – Но в деле с Алёнкой главную роль сыграл не он, а его жена. Думаю, именно она и подбросила украденные лекарства, чтобы сынка своего от расстрела спасти. Наш директор не то чтобы подкаблучник, но в этой своей общипанной курице души не чает. Ну и в сыне, конечно. Все-таки родная кровь.