Такой вот дом я и облюбовал под ночевку, свернув во двор – если таковым можно назвать засыпанную мусором площадку перед единственным подъездом.
Внутрь я зашел с «Валом» на изготовку, но ничего опаснее дохлой крысособаки внутри дома не оказалось. Перекрытия давно сгнили и осыпались вниз, так что дом представлял собой просто пустую кирпичную коробку. Окна нижнего этажа были заложены кирпичом, либо завалены мусором и зацементированы. Обычная постап-картина. Любой дом с надежными стенами после ядерной войны выжившие люди превращали в крепость – и умирали в этих крепостях либо от рук более удачливых конкурентов на место под солнцем, либо от лучевой болезни.
Выбрасывать полуразложившийся труп мутанта и разводить костер из сухого мусора, которого внутри было предостаточно, я поручил Рудику, а сам занялся обследованием места будущей ночевки на предмет ее безопасности. Впрочем, в этом мире безопасности не гарантирует даже подземный бетонный бункер, поэтому, закатив внутрь дома мотоцикл, я сунул мутанту две банки тушенки и отправился прогуляться вокруг дома. Если внутри укрытия прекрасно и замечательно, это не значит, что снаружи тоже все ништяк.
Однако и окрестности дома оказались полностью пустынны, хотя обычно в городских руинах постоянно кто-то возится – крысособаки хоммутов из земли выковыривают, мыши в чьем-нибудь трупе копошатся, рукокрылы над головой меж собой перекрикиваются… Или хотя бы вороны каркают. Они это во всех мирах делают без исключения, такие вот вездесущие твари. Тут же – тишина абсолютная. Мертвая, как бывает сразу после глобально-кровавой битвы. Нехорошая тишина, мягко скажем.
Но нагнетать себе поганое настроение не есть хорошее дело перед ужином. Пищеварению вредит, здоровый сон прогоняет. В общем, если все тихо, то пора и к костру, ибо запах горячей тушенки уже щекотал ноздри, просачиваясь через оконные амбразуры.
Рудик меня встретил недовольным ворчанием.
– Ну да. Я дохлятину выбрасывай, костер разводи, ужин готовь, а он, понимаешь, шляется. Воздухом дышит, аппетит нагуливает. Я тебе чего, Снар, в прислуги нанялся?
– Да нет, в попутчики напросился, – сказал я, присаживаясь к костру. И тут же подсластил горькую порцию суровой правды: – Кстати, хорошая идея.
Не знаю, чем ушастый банки вскрыл и где нарыл помятый котелок, но он это сделал. А еще из котелка, подвешенного на рогульках из арматурин, шел запах не только тушенки, но и еще каких-то трав, в сочетании с мясным духом весьма недурственный.
– Ты котел-то помыл прежде, чем в нем готовить? – поинтересовался я, доставая складную вилко-ложку.
– Нет, как домашним крысопсам туда пищевых отходов накидал и сварил, – оскорбился мутант. – Или ты думаешь, если у нашего племени от шерсти пованивает, то мы и едим всякое дерьмо? Чтоб ты знал, спиры так пахнут, чтобы паразиты не заводились, им наш запах не нравится. Так что теперь по твоей милости я рискую подхватить педикулез или что похуже…
Родившийся в библиотеке мут был серьезно начитан, и пока я ел, успел выслушать лекцию по паразитологии и вреде излишней чистоплотности для здоровья разумных существ. Варево Рудика, приправленное какими-то корешками, и вправду было на редкость вкусным, поэтому я, умяв половину, просто пододвинул котел мутанту.
– Ну все, оратор, ешь и отваливайся спать. Я первую половину ночи сторожу, потом ты.
Рудик поперхнулся невысказанным тезисом, почесал в затылке и бросил умильный взгляд на мой столовый прибор.
– И не мечтай, – сказал я, вставая со своего места. – Слыхал поговорку: ружье, ложку и жену не дам никому?
– Ружье и ложку вижу, – кивнул мутант. – А жена у тебя есть?
– Приятного аппетита, – сказал я и пошел к выходу из дома. Угораздило же меня согласиться на нытье хвостатого и взять его с собой? Типа, мне больше делать нечего, как теперь полночи думать о том, что ждет меня за МКАДом.
И кто ждет…
И ждет ли…
Впрочем, размышления – пусть даже не особо веселые – помогают коротать время. Полночи прошли спокойно. Тишину нарушал лишь богатырский храп спящего Рудика, удивительный для столь тщедушного тела. Жаль было будить ушастого, уж больно душевно он давил на массу, раскинув лапы во все стороны в позе морской звезды. Но я тоже живой, и спать хочу не меньше его.
Разбудить примата оказалось задачей не из легких. На голосовую команду «Подъем!» он не отреагировал. На подергивание за лапу – тоже. За две с приподниманием от пола – ноль эмоций, только храп стал немного натужнее вследствие свешивания головы книзу. Не живое существо, а натуральная тряпочка без костей и эмоций. Тогда, от души завидуя столь крепкой нервной системе, я взял Рудика за хвост, приподнял над полом и встряхнул.
Подействовало. В свете костра сверкнули два возмущенных глаза.
– Это что такое? – заверещал мутант. – Это что за обращение с разумным существом? Думаешь, если здоровее, имеешь право на такой вот махровый расизм и дискриминацию личности?
– А ты санкции введи, – посоветовал я, опуская Рудика на пол. – Запрети мне дергать тебя за хвост, когда ты дрыхнешь как сурок, и разбудить тебя по-другому нереально.
– И что, поможет? – мрачно поинтересовался мутант.
– Не-а, – сказал я. – Санкции еще никому не помогали. Скорее, только вредили тем, кто их вводил.
– Их за хвост сильнее дергали? – догадался Рудик.
– Типа того, – хмыкнул я.
– Ладно, что есть – то есть, – вздохнул мутант. – Сплю я крепко. Отец тоже, помнится, меня за хвост таскал, чтобы разбудить. Ну ты на будущее это, поаккуратнее, а то я со сна дурной, могу и куснуть.
– Я поостерегусь, – пообещал я…
Внезапно по окнам ударил яркий свет, будто снаружи включили мощный прожектор. И одновременно на улице кто-то заорал хриплым голосом:
– Эй, стрелок, слышишь меня? Просыпайся, разговор есть.
– Похоже, это меня, – сказал я – и запнулся, увидев расширившиеся от ужаса глаза Рудика, хотя до этого мне казалось, что больше эти глаза быть ну просто не могут.
– Это Скорняк… – прошептал мутант.
– Кто?
– Скорняк… Главарь бандитов-маркитантов… То, что не могут отнять, покупают дешево, продают втридорога. Им зонные наши шкурки поставляли. А однажды Скорняк сам приезжал в наш город, я его видел. Здоровенный, патлатый, а из низа спины толстое щупальце растет, там, где у нас хвост. Оно у него как третья рука, и даже хуже…
– Хуже – это как?
– Он им шкуры сдирает как чулок. Надрез сделает, обхватит тушку щупальцем, раз – и все. Причем любит с живых снимать, а потом смотрит, как жертва корчится от боли, умирая…
– Ишь ты, какой затейник, – пробормотал я, доставая из сумки «трубу разведчика», незаменимый для любого снайпера перископ для безопасного наблюдения из-за укрытия. На прибор этот я положил глаз в кронверкском музее, а Тимофей, такое дело приметив, незамедлительно всучил мне редкую штуковину в подарок. Ну, что ж, спасибо хорошему человеку за отличный презент, в данной ситуации вещь незаменимую.
Я аккуратно присел под окном, подняв перископ до уровня амбразуры. Ага, вот оно, значит, как.
Посреди обширного двора расположились вооруженные люди, числом двенадцать, а, возможно, и больше – остальных отсюда было не рассмотреть. Рассредоточившись цепью, люди залегли за естественными укрытиями, которых было немного – обломки бетона, вросшие в землю, облепленный мхом и насквозь прогнивший кузов автомобиля, упавший и наполовину рассыпавшийся уличный фонарь… Неважные, конечно, укрытия, но и воевать с такой кучей народу одному человеку очень несподручно, даже если он засел в здании, некогда превращенном в крепость.
– Алё, воин! Может, тебе пару гранат туда подкинуть, чтоб быстрее соображал? Или лучше без них поговорим?
– Ну, давай поговорим, – крикнул я. – Чего надо?
– О, стрелок проснулся, – гоготнул Скорняк. Я уже вычислил его, скрывающегося в руинах развалившегося здания напротив – как раз там и был установлен небольшой, но мощный прожектор, освещавший дом, в котором мы укрылись. – А надо мне ушастую тварь, которую ты украл из моего питомника. Ее шкурка целое состояние стоит. Так что ты отдаешь мне тварь, а в качестве компенсации за моральный ущерб я всего лишь заберу твою чудо-машину. Мне уже сообщили добрые люди, как ты разделался с зонными. Что ж, спасибо тебе. Теперь их питомник – мой питомник, из которого я буду брать шкуры тварей без наценок. Ты же отдавай тварь и машину, а потом иди на все четыре стороны, я сегодня добрый. Или можешь ко мне в группировку вступить, мы будем только рады такому специалисту.
Я слушал, как орал Скорняк, при этом не забывая осматривать окрестности, переползая от одной амбразуры к другой. Ага, у него всего человек двадцать будет. Неслабо в условиях постапа. Оружие стандартное – «калаши» и охотничий гладкоствол. Правда, у одного за спиной я рассмотрел характерный «наконечник копья» – кумулятивный выстрел гранатомета РПГ-7, для которого мощная кирпичная стена моего укрытия все равно, что картонная. Плюс остается ничем не прикрытый вход в здание, куда боевики соваться опасаются, ибо понимают, что из темноты светлый прямоугольник простреливается мною просто замечательно.
Похоже, Скорняк немного подустал орать, и потому разозлился.
– Чего молчишь? – рявкнул он.
– А чего говорить? Устраивает меня твое предложение, – отозвался я, после чего услышал позади себя горестный всхлип.
– Ну, вот и молодец, – хохотнул главарь банды. – Я всегда говорил, что честь, совесть и друзей нельзя купить, но зато их всегда можно выгодно продать. Давай, выходи, покажись, что ты за непобедимый боец такой.
– Да ну на фиг, – фыркнул я. – Я, значит, выйду, а ты со своими бойцами из меня решето сделаешь. Лучше по-другому. Пусть двое твоих в дом зайдут, всё заберут, а я потом выйду, когда вы уйдете.
– Да ты что, мне не доверяешь? – пробасил Скорняк. – Да меня все в округе знают. Да я тут всё держу…
Я трепался, одновременно фиксируя в стереотрубу, как помаленьку расслабляются бойцы Скорняка. Высовываются из-за укрытий, один вон вообще на корточки сел, закурил. А чего? Шеф обо всем добазарился, развел лоха без стрельбы, взял на испуг. Теперь осталось только утереть детали и забрать матерый приз. Лоха, понятное дело, никто никуда не отпустит. Дадут по башке кирпичом, чтоб драгоценный боеприпас не тратить, и сдерут все до нитки с трупа. Возможно, включая даже кожу: для хорошего скорняка дубленая сталкерская шкура весьма неплохой хабар – хотя, наверно, я себе льщу. Хоть и подновил я ее в Петербурге, однако уже успел подпортить новыми шрамами. Так что ценна она теперь только для меня. И еще, может, для разумной зверюшки, что хнычет у меня за спиной, заранее попрощавшись с жизнью.