Между тем дела у мечника шли довольно неплохо. Один из его противников с раскроенным черепом оседал в пыль, а второй, бросив дубину, улепетывал во все лопатки в сторону громадного заводского здания.
Мечник быстрым движением вытер клинок об одежду поверженного противника, все еще стоящего перед ним на коленях и силящегося сдвинуть руками вместе половинки разрубленной головы. После чего бросил меч в ножны, выдернул из-за пояса странный пистолет и выстрелил почти не целясь.
Меж лопаток убегающего мутанта словно небольшой гнойник образовался. Одежда и плоть под ней вдавились, словно их в воронку засосало, и в следующий миг громадное, волосатое тело, взмахнув руками, пропахало носом остатки асфальта. И больше не шевелилось.
Все это я видел словно в тумане. Картинка перед моими глазами потихоньку начала мутнеть и двоиться, и я понял, что еще немного – и сам грохнусь наземь рядышком с теплым трупом пристреленного мной урода.
Стволом ТТ в кобуру я попал с третьего раза. А «Сталкер», почти вывалившийся из моих пальцев, перехватили чьи-то осторожные, но крепкие руки и помогли вложить его обратно в ножны.
– Ты ранен?
Голос мечника звучал откуда-то издалека.
– Давно… и на всю голову, – усмехнулся я.
И провалился в темноту.
– Айгуль, он будет жить?
– Не уверена.
– Когда ты таким голосом говоришь «не уверена», обычно человек умирает.
– Когда я говорю таким голосом, умирает тот, кого я хочу убить. Этот парень спас твои усы вместе с головой, и я не имею ничего против того, чтобы он пожил еще немного.
– Ну, предположим, один-то свой ус я спас самостоятельно…
Голоса звучали глухо и издалека, мешая мне медленно тонуть в восхитительной, мягкой, непроглядно-черной бездне. Они, словно тонкая, но прочная сеть, тащили меня наверх, к нестерпимо яркому свету, от которого хотелось заслониться руками, которых у меня не было.
– Похоже, он приходит в себя.
– Ты думаешь? По-моему, труп выглядит более живым. А этот тип бледный как земляной червь, не жравший неделю.
– Ну, значит, очнется – покормим. По крайней мере сутки он еще точно протянет. Я сделала все, что могла, на остальное воля Вечного Синего неба.
– Давненько я не видел небо синим. Старики говорят, что со времен Последней войны оно постоянно хмурое, будто пелена дыма от погребального костра.
– Это все потому, что ты мужлан и не умеешь видеть чистоту за внешними проявлениями.
– Священный Клинок! У тебя на каждое слово найдется ответ!..
…Тонкая, деликатная сеть, тянущая меня вверх, превратилась в переплетение грубых канатов, режущих не только слух, но и кожу. Я попытался что-то сказать – и против воли застонал. Правую щеку резанула нешуточная боль, словно в нее кто-то воткнул небольшой топорик.
– Надо же, смотри, он реально приходит в себя!
Между размытым частоколом слипшихся ресниц я различил две тени, склонившиеся надо мной.
– Не шевелись, батыр, – прошелестел надо мной женский голос. – Тебе надо лежать. Твое лицо рассек отравленный клинок. Я очистила рану, но твоя кровь успела принять яд. Пока еще он не коснулся сердца, и думаю, что ты еще поживешь… некоторое время.
– Воды… – протолкнул я сквозь пересохшее горло. И почти немедленно несколько прохладных капель коснулись моих спекшихся губ.
– Тебе нельзя много пить. Густая кровь течет медленнее. Вода даст ей силу, и яд быстрее сделает свое черное дело.
Я стиснул зубы и усилием воли разодрал свинцовые веки. Зажмурился от света, резанувшего по глазам, но почти сразу открыл глаза снова.
Я лежал на чем-то деревянном, похоже, на старом столе. Мои пальцы, вновь обретшие чувствительность, ощущали шероховатую поверхность, изрядно побитую и порезанную. В огромные дыры, зияющие в потолке, лился скудный солнечный свет. Похоже, когда-то это был огромный заводской цех с высоченными стенами и толстыми стальными ребрами-балками, поддерживающими эти стены словно мощный скелет. Явные признаки советской постройки второй половины двадцатого столетия – грубо, мощно, функционально и, действительно, на века.
Рядом со столом стояли двое. Давешний светлоусый рубака и высокая девушка с лицом восточной красавицы. Миндалевидные глаза, упрямый рот с пухлыми губами, тонкий вздернутый носик со слегка вывернутыми наружу ноздрями, выдававшими ураганный темперамент, имеющий свойство мгновенно превращаться в ярость, сметающую все на своем пути. И для сметания этого «всего» у девушки имелся не только характер, но и все необходимые инструменты.
Из-за ее левого плеча торчала рукоять то ли меча, то ли сабли. Широкий пояс, перехвативший в талии накидку типа пончо, имел около двух десятков пришитых узких чехлов. В чехлы были вставлены стальные стрелки, напоминающие арбалетные болты дампов. То ли пулять ими из портативного арбалета, то ли руками метать – непонятно. Но ясно одно: к девушке с таким поясом, мечом и характером лучше подходить знакомиться осторожно, спереди и без резких движений.
Помимо вышеназванного пончо с лиственным рисунком и неглубоким вырезом на груди, на девушке была надета синяя свободная рубаха, рукава которой темнели свежими вишневыми пятнами. Перехватив мой взгляд, она кивнула:
– Щека начала нарывать, пришлось взрезать. Кровь плеснула словно из Ледяного гейзера.
Вероятно, она имела в виду какой-то местный природный сюрприз, имеющий свойство харкаться промороженными слюнями. Но мне сейчас было не до исследований прелестей постъядерного мира.
– Сколько?
– Что сколько? – не поняла она.
– Сколько… мне осталось?
Она переглянулась с усатым, который, скрестив руки на груди, стоял рядом.
– Думаю, сутки, – неуверенно протянула она.
– До вечера доживешь, воин, – твердо сказал усатый. – Это тебя боевой робот метательным диском приласкал?
– Он.
– Я так и подумал, – кивнул мечник. – Сегодня проснулся, слышу – у маркитантов канонада. Дай, думаю, гляну, что за дела? Ну и глянул, называется. Сам на шайку мутантов нарвался. Они как раз нас выслеживали, рассчитывали с рассветом прихватить.
– Лучше бы подождал немного да вместе со мной и Крюком пошел. Так нет. Его оставил меня спящую стеречь, а сам смылся смотреть на стрельбу у маркитантов. Как же, разведчик-пластун, любопытство впереди него бежит и за собой тянет.
– Работа такая, – невесело усмехнулся в усы разведчик. – Как говорится, нет худа без добра. Парень мне помог, мы ему немного. Звать-то тебя как?
– Снайпер.
– Ишь ты? – удивился пластун. – Имя, что ль, такое?
– Считай… что так.
– А я Дунай. Ведунью нашу Айгуль звать. Если же увидишь типа робота с крюком вместо руки – не пугайся, это наш. Его так Крюком и звать.
– Будем знакомы, – сквозь зубы процедил я, пытаясь встать. Мир перед глазами вроде больше не кружился и двоиться не собирался. А слабость такую, что, кажется, руку сдвинуть сил нет ни малейших, переживем. Ведь это только кажется…
– Ты куда, батыр? – качнулась вперед Айгуль.
– Пусть идет, – негромко проговорил разведчик. – Воину лежа смерти ждать – хуже нет.
Я спустил ноги со своего жесткого ложа. Оказалось, что лежал я на столярном верстаке. Таких еще стояло здесь несколько в разной степени сохранности. Ломать их пробовали, но не у всех получилось. На моем даже мощные стальные тиски сохранились, правда, без рукоятки – наверно, кто-то себе все-таки выломал и приспособил вместо дубинки.
Чуть поодаль возвышался остов проржавевшего ленточнопильного станка, возле которого я заметил какое-то шевеление. Пригляделся – точно, тот самый инвалид с обрубком руки, перетянутым жгутом. Ноги раненого были связаны.
– А его… зачем? – поинтересовался я, имея в виду не «зачем связали», а «зачем оставили в живых». Спросил – и закашлялся, выплюнув на покрытый слоем пыли пол кровавый сгусток.
Дунай понял меня правильно.
– Трупоеда-то? Айгуль настояла, – пожал он плечами. – А подоспевший Крюк ее поддержал. Он, кстати, вас двоих сюда и припер на себе. Тебя-то понятно, а его зачем? Мерзкое племя. Разбойничает в этих местах и в основном падалью питается. Причем по барабану кого жрать – своих, чужих, мутантов, гниль всякую… Лишь бы мясо было. По мне, тоже лучше б добить, чтоб не мучился.
Несмотря на то что разведчик говорил очень негромко, раненый услышал.
– Нет! – заверещал он, – Не надо добить! Лучше давай уйти в Красный туман! Не надо добить!
Дунай поморщился.
– Вот так всегда. Как кого пожалеешь – так сразу начинаются советы, что делать, как жить, инструкции, пожелания…
– В Красный туман…
Айгуль прищурилась, словно вспоминая что-то.
– У кешайнов, воинов нашего племени, есть один боец, – проговорила она. – Говорят, когда он был еще совсем молодым, в одном из боев ему разрубили лицо от левого виска до мочки правого уха. Обычный гао-шайн умер бы немедленно, но наши воины живучи. Раненый долго не уходил в Край вечной войны, метался в бреду, боролся с кем-то невидимым. И тогда Верховный хайн решил нарушить запрет и отнести воина к границе Красного тумана. Что и было сделано.
– А что за запрет? – поинтересовался любопытный разведчик.
Айгуль нахмурилась, недовольная, что ее перебили, но ответила:
– Существует поверье, что за Красным туманом в башне живет тварь, знающая секрет вечной жизни. Говорят, она бродила по миру со времен Последней войны, ища себе смерти. Но любой, кто пытался убить ее, умирал сам. Наконец она нашла пристанище в древней башне, подпирающей небо, и с тех пор живет там. Любое живое существо, перешагнувшее границу тумана, исчезает навсегда. Но некоторым раненым тварь дарит жизнь, и с тех пор они становятся проклятыми.
– Угу, – кивнул Дунай. – У нас в Кремле такие сказки тоже любят травить. Особливо зимой, когда делать нечего.
Айгуль бросила на него такой взгляд, что, будь Дунай ледяной статуей, мгновенное испарение ему было бы гарантировано. Но разведчик лишь поднял руки в примирительном жесте: