Этот период русской истории освещен русскими историками недостаточно беспристрастно. Как ни велики были злодейства и поборы татар, все же нельзя замалчивать страниц, еще более ужасных, о том, как жили в эти годы наши предки, о шатаниях Руси, о ее изменах тяжких, которые для нее были в тысячу раз больнее «поганьского насилия».
Татары не тронули русской жизни: только плати дань, а там живи и верь, как тебе хочется. Когда в 1246 году Батый впервые произвел перепись населения на Руси, то все попы из числа данщиков были исключены. Они весьма гордились таким вниманием великого завоевателя, высоко носили голову, и когда митрополиту было предписано молиться за хана, его семью и благоденствие Золотой Орды, то нужно ли говорить, что это повеление его поганьского величества было выполнено с полным усердием? И мало того что попы не несли никакой дани, особый ханский ярлык оберегал и веру: «А кто из наших всяких чиновников, – говорилось в ярлыке, – веру русских похулит или ей поругается, тот ничем не извинится и умрет злою смертию…»
Татарам скоро надоело самим возиться со сбором дани, и они стали отдавать ее на откуп. Откупщиками являлись купцы хивинские и бухарские – тогда их звали бесерменами, – а также и евреи. Последние при сборе дани отличались особой жестокостью. Хотя Володимир II и очистил государство свое «от сих тягостных пришельцев», но ненадолго: как мыши, они появились снова, расплодились всюду и повели свою линию. Так как денег на Руси было мало, то народ платил дань шкурами медведей, бобров, соболей, чернобурой лисицы… От каждого отца, имевшего трех сыновей, брали одного, забирали девок, не было пощады нищим. Весь этот полон продавался венгерским и генуэзским купцам и перепродавался ими на невольничьих рынках Азии и Африки. Многие знатные фамилии итальянских республик разбогатели на этой торговле, а на нажитые таким образом богатства стали разводить у себя на родине «возрождение». Мудрено ли, что все свидетели тогдашнего «возрождения» единогласно утверждают, что вся Италия в те времена была одним сплошным лупанарием и разбойничьим вертепом?..
И до того обездушела в то время Русь, что часто можно было видеть, как один татарин длинным кнутом гнал перед собой человек сорок, пятьдесят полона, и ни одному из пленников и в голову не приходило восстать. Всякий знатный татарин вел себя на Руси как бог и царь. Правда, победы татар росли, росла их сила и слава. Византийские императоры из дома Палеологов заискивали перед ханами и нисколько не затруднялись посылать в их гаремы своих дочерей… Русские великие князья должны были по первому требованию являться не только в ханскую ставку на Волге, но даже в далекий Каракорум, который они переделали, конечно, в Харахорин и произвели от него глагол «харахориться» [20] . Когда князья отправлялись в ставку, отцы духовные тревожились главным образом о том, как бы они не поддались там прелести бесерменской, и все уговаривали их стоять там доблестно за веру православную и с полной уверенностью обещали им за это самые первые места в царстве небесном, а ежели князья сквернились там кумысом, попы давали им отпустительные молитвы, как после величайшего осквернения…
Но когда какой-нибудь из князей попадал у татар в немилость и они шли на него ратью, то в полках их всегда неизменно были и русские дружины. Русь черная, работная, сельская изнемогала под бременем татарщины – поборов – и в то же время видела, как ее князья и вельможи светло веселятся вместе с знатными татарами охотой в необозримых лугах. Примечательно, что в первые времена татарского ига, по словам летописи, роскошь среди русских князей и их дружинников чрезвычайно усилилась, а следовательно, усилились и их поборы.
В своих дьявольских распрях князья не останавливались ни перед чем и скоро привыкли смотреть на Золотую Орду как на верховного судию в этих распрях и часто водили татар на своих недругов. Великий князь владимирский Андрей Ярославич, зять Данилы Романовича Галицкого, вероятно заодно с тестем, мечтал уже в XIII веке о свержении ига, но нашлись свои же изменники, которые донесли об этом в Орду, и Андрей, после проигранной битвы с татарами, должен был бежать сперва в Новгород, а потом к шведскому королю. Посылку на Володимир татарских полчищ современники приписывали проискам Александра Невского, который в это время был в Орде. И действительно: он воротился оттуда с ярлыком на владимирское княжение, и духовенство встретило его у Золотых ворот с великим торжеством… Непонятно вел себя и прославленный Калита. Когда в 1327-м тверичи со своим князем Александром напали на ордынского посла Чолхана и сожгли его в доме вместе со всей свитой его, Калита поскакал скорее в Орду с докладом об этом событии. Хан пришел в ярость, дал ему пятьдесят тысяч войска, и Иван страшно опустошил Тверское княжество. В следующем году Иван получил за труды великое княжение и право собирать по всей Руси дань для татар. Это имело несколько неожиданные последствия: великие князья скоро навострились из собранной дани часть откладывать в свою казну, и таким образом постепенно собрались средства на борьбу с татарами.
Боярство иногда совсем отказывалось выезжать на службу к великому князю, на брань, а то хоть и выезжали, но «крепко за веру христианскую не стоят и люто против недруга смертною игрою не играют, тем Богу лжут и великому государю…». Святители тоже чрезвычайно охотно бегали от поганых и приговаривали: «Несть бо греха еже бегати бед и напастей», – и старательно подбирали из Святого Писания примеры спасительности такого бегства…
Простой народ тоже большею частью предпочитал возить на себе баскаков, чем сбросить их. При татарских нашествиях народ большею частью бунтовал и требовал, чтобы вящие не бегали, а запирались вместе с ним, а ежели они все-таки бежали, то он грабил их и, разбив их погреба, упивался винами заморскими, а по пути забирал на память кубки серебряные и стеклянные – стекло ценилось тогда весьма дорого… Правда, бывали иногда одиночные восстания. В 1262-м сразу, по звону вечевых колоколов, поднялись Володимир, Ростов Великий, Суздаль, Ярославль, Переяславль-Залесский и выгнали от себя татарских сборщиков, а многих и перебили. В числе погибших был и отец Зосима: сперва был он монахом, потом изволением Божиим перешел в магометанство, сделался сборщиком дани и мучил людей не хуже татар. Его тело выбросили псам…
Разложение души народной было налицо. Только этим и объясняется страшная продолжительность ига татарского. «Посмотри на поганых, – говорит обличитель-современник, – они не знают истинного закона Божия, но они не убивают и не грабят своих, не клевещут на них, не крадут у них, поганый не продаст брата своего. А сли кого постигнет такая беда, то выкупят его и еще дадут ему на первое обзаведение. Если они найдут потерянную вещь, они объявляют об этом на торговой площади. Мы же, православные, преисполнены неправды, зависти, немилосердия: братью свою ограбляем, убиваем, в погань продаем. Обидами, завистью, аще бы можно, снели бы друг друга, да Бог боронит…» Весьма характерно, что в обличениях этих нет ни единого слова о причинах такого морального упадка народа…
Но Бог все же не покидал совсем своего христоименитого царства Московского. В Орде началась и шла, все усиливаясь, «великая замятня». Точно насмотревшись на деяния русские княжьи, владыки Орды, упоенные властью и богатствами, очень скоро променяли шум опасных битв на удобства роскошного дворца и гарема и в борьбе за эти маленькие удобства начали у себя кровавую игру головами. Ханы свергали один другого с трона, резали, как баранов, своих ближайших родственников и заливали безбрежные татарские владения татарской кровью. Поэтому Русь скоро почувствовала некоторую «ослабу от насилья бесерменского», подняла голову и увидала, что на свете, несмотря ни на что, жить еще как будто можно…
И вот великий князь московский Дмитрий, «наострив сердце свое мужеством», вдруг поднялся на решительный бой. Хотя он всюду разослал гонцов с грамотами, призывающими на общее дело, удельные князья не торопились принять участие в его предприятии. Не менее татар князья боялись… усиления Москвы. Напрасно митрополит московский Алексий грозил князьям-отступникам своим святительским проклятием, те сидели по запечьям: они по опыту знали, что если один святитель предаст их проклятию, то другой святитель в подходящий момент проклятие это снимет и предаст проклятию проклинающего. Несмотря на отступничество, московская рать – такой по количеству Русь еще не видала – двинулась на Дон, встретилась там с врагом, и грянул кровопролитнейший бой на Куликовом поле. Со стороны Москвы легло около ста тысяч. Но казенная история охотно об этом умалчивает – было в рядах русской рати немало и изменников, которые покинули поле битвы, когда рать изнемогала, и только неожиданный удар из засады волынца Дмитрия Боброка – он был «воевода нарочит и полководец изящен и удал зело» – спас русское дело…
Татары были разбиты наголову. Великий князь получил прозвище Донского. Русь радостно вздохнула. Но татары вскоре оправились и снова поднялись на Русь. Напрасно призывал опять великий князь московский всех на общее дело: князья и бояре отказались сесть на конь, и Тохтамыш осадил Москву. Силой взять ее было трудно, да, увы, и не нужно: два суздальских князя, ближайшие родственники Дмитрия Донского, помогли татарам взять Кремль – обманом. В резне погибло до двадцати тысяч москвитян, да столько же угнали татары в полон. Москву сожгли, а за ней сожгли Володимир, Звенигород, Можайск, Юрьев, Дмитров, Боровск, Рузу и Переяславль… Русь снова оказалась под пятой завоевателя – и даннические отношения возобновились…
Но на победителя Тохтамыша поднялся в Орде Тимур – Тамерлан, – сверг его, и сыновья Тамерлана, поздравляя родителя с победой, осыпали его, по татарскому обычаю, горстями драгоценных камней. В поисках славы и добычи Тамерлан пошел опять на Москву. Москвитяне, как и полагается, послали во Владимир за чудотворной иконой Богородицы. И в тот самый день, как прибыла икона в Москву, случилось великое чудо: Тамерлан, уже вторгшийся в Рязанскую землю, вдруг увидел во сне огромную гору, с которой шли святители с золоты