Сгорбленная фигура в длинном плаще с капюшоном стояла спиной к Марике. Незнакомец убирал дымящиеся угли, подметал и складывал их в чашу в форме раковины. Такую изогнутую раковину Марика видела на картине Боттичелли «Рождение Венеры». Она ей очень нравилась. Потом мужчина обернулся и отбросил капюшон. Игорь! Он что-то пытался сказать, но не мог. Слова растворялись в зыбком свете, не долетали.
По лицу Игоря пробежала судорога.
– Я жду тебя, – не услышала, а прочитала по губам Марика.
Стены превращались в белый туман, пропадающий в черном пространстве.
У Марики закружилась голова. Она закрыла уставшие глаза и заснула.
Врач пощупал пульс. Удары сердца были слабые, но спокойные. Рука стала прохладной, а не обжигающей, как несколько часов назад.
– Температура пошла на спад. Завтра наступит облегчение, – успокоил врач Громова, который безвылазно провел в больнице уже двое суток.
Когда их освободили из ледяного плена в заваленной снегом машине, Марика не чувствовала тела от холода. К вечеру начался жар, и пришлось срочно везти ее в больницу, где диагностировали воспаление легких.
Переохлаждение добавилось к сильнейшему нервному стрессу, и Марика впала в забытье. К счастью, оно продолжалось недолго. Большие дозы антибиотиков остановили воспаление, и молодой организм стал выкарабкиваться из болезни. К утру Марика пришла в себя и открыла глаза.
Громов сидел рядом с кроватью. Он заметно осунулся от переживаний.
– Как ты, малышка?
– Слабость. Но мне лучше.
– Худшее позади. Сейчас пойдешь на поправку.
– Где Игорь? Он знает?
– Еще нет.
Он так и не понял, что подразумевала Марика – их близость или свою болезнь? А может, хотела что-то сказать о приключениях на Сахалине. Многие за всю жизнь не попадают в такую передрягу. Не важно. Главное, ее не волновать.
«Сейчас она улыбнется и скажет, что очень соскучилась», – подумал Громов.
– Позвони Игорю. Скажи, что я его жду, – сказала Марика и не улыбнулась.
Из больницы Громов приехал в гостиницу. Номер показался опустевшим и незнакомым. На кресле валялась брошенная в спешке водолазка Марики. За окном подсвечивались заросшие соснами сопки, которые подбирались к балкону и маняще пушились ветвями.
«Пойти погулять, успокоиться?» – подумал Громов, но при одной мысли, что сейчас опять придется вставать и нести свое тело на одеревеневших ногах, становилось дурно.
Он потянул разболевшуюся спину, принял душ и словно провалился в сон. Однако спал не больше часа. Неожиданно заломило зубы. Причем все сразу и одновременно.
«Нервное переутомление. Бессоннице стоит начаться, потом от нее не избавишься».
Громов встал и заварил чай. В каждом номере гостиницы предусмотрительно стояли изящные электрические чайнички и вазочки с разнообразными пакетиками чая – от английского черного с добавками сушеного апельсина до китайского «Молочного улуна».
Прихлебывая терпкий зеленый чай, Петр тупо смотрел на экран телевизора, переключая программы и не вдумываясь в смысл сообщений.
На общем безрадостном фоне репортажей с мировых бирж веселым фальцетом зазвучало интервью президента европейской корпорации, который своей возбужденной жестикуляцией напоминал скорее подвыпившего иллюзиониста, чем солидного бизнесмена.
– Чувствую себя как пилот «Формулы I», который взлетает на вершину холма со скоростью триста километров в час и попадает в густой туман – ничего не видно. Да, я возмущен – но не обеспокоен.
– Чем возмущены?
– Отношением к финансам, особенно американских банков. Только прибыль, прибыль! Заработай любой ценой!
– А разве вы не хотели заработать?
– Мы, промышленники, хорошо понимаем, что во всем виноваты банкиры.
– Чего вы ждете от мировых лидеров?
– Государства колеблются между двумя решениями: или дать законам рынка работать, или осуществить мягкую национализацию. А пока рынки продолжают рушиться.
– Какой выбор устроил бы промышленников?
– Избавьте нас от нечистоплотных банкиров. Набрали токсичных активов! Пусть сами с ними разбираются. Не следует тратить деньги налогоплательщиков, чтобы спасать никому не нужные банки. Мы хотим обсуждать финансовые проблемы с государством напрямую.
«И напрямую получать деньги, – продолжил мысль Громов. Ему показалось забавным, что промышленники обличают банкиров. – Нашли мальчиков для битья. А куда вы, господа, свои денежки пристроили? Их что, у вас насильно отобрали, или вы сами спрятали их в офшорных гаванях?»
Глаза смыкались, но заснуть он не успел. В номерах и коридорах гостиницы панически загалдел невидимый голос:
– Пожарная тревога. Просьба покинуть номера. Лифты не работают. Пользуйтесь лестницами.
«Еще лучше! Сначала циклон. Теперь пожар». Громов быстро оделся, захватил документы и деньги, а также бутылку воды – на всякий случай – и вышел в коридор. Из номеров появлялись заспанные постояльцы. Но дымом не пахло.
– Мужчина, – услышал Громов манерный голос и обернулся. – Вы не подскажете, как отсюда выбраться?
Густо подведенными глазами в упор смотрела высокая стройная женщина лет тридцати в облегающей кожаной курточке с большим вырезом и узкой юбке, похожей на мини-шорты. Одежда не вызывала сомнений в профессии дамы.
«Не живет в гостинице. Провела здесь ночь. Даже не знает, где лифт и лестницы», – заметил про себя Громов и с присущей ему вежливостью проводил женщину к выходу на первый этаж.
И чуть не столкнулся с Игорем Ратовым, который спешил навстречу. Бросив оценивающий взгляд на семенящую рядом «жрицу любви», Игорь присвистнул:
– Похоже, ты неплохо проводишь время. А где Марика?
– Она в больнице.
– Что случилось? Прилетел вас искать. Чуть с ума не сошел от переживаний. Не знал, что и подумать.
«А надо было думать. Втравил нас в историю», – молча возмутился Громов.
– Уж не знаю, как объяснить! Цепь несчастий или, наоборот, везения. В Томске нас пытались похитить какие-то люди. Профессионалы, уровень средний. Охотились за Марикой, но я подвернулся...
– И разобрался с ними. Это я знаю. Дальше улетели на Сахалин. Не ожидал, но решение правильное.
– И попали в циклон. Снежные заносы, природная катастрофа, переохлаждение.
– Не соскучишься. В одном месте руки выкручивают, в другом – снегом засыпают.
– Не засыпали, как видишь. Не получилось. Марика, правда, схватила воспаление легких. Сейчас лучше. Примерно через неделю, если не будет осложнений, сможет вернуться в Москву.
– Я хочу ее видеть.
– И она хочет, Ромео. Соскучилась. Конечно, поедем. Есть, правда, одна незначительная деталь.
– Какая? – насторожился Ратов. Он почувствовал, что друг не все рассказывает.
– Здесь пожар объявили, – с горькой иронией заметил Громов.
– Очень вовремя. Для полного набора удовольствий не хватает именно пожара.
– Ложная тревога. Пожар не предусмотрен. Сегодня по крайней мере, – вмешалась ярко наштукатуренная дама и томно улыбнулась.
Громов проводил Игоря в больницу и довел до палаты, где лежала Марика. И сразу ушел в коридор, оставив их вдвоем.
– Бедная моя, настрадалась, намучилась, – ласково шептал Ратов, поглаживая Марику по плечам, укрытым больничным одеялом.
– Да, намучилась. И все из-за тебя, – капризно пробормотала Марика.
– Петр говорил, можно будет вылететь в Москву через неделю. Я еще поговорю с врачом. Как ты?
– Люблю тебя. Только сейчас поняла. Когда мне стало совсем одиноко.
– Так и бывает. Один умный человек сказал: если не узнаешь, что такое одиночество, то не поймешь, как дороги родные люди. Я тоже соскучился.
– Я не хочу быть одинокой. Не могу без тебя.
– Нет проблем. Теперь нам никто не помешает. Никто и никогда!
– Очень хорошо. – Марике стало тепло и уютно. Она верила, что все самое страшное позади.
– Правда, завтра мне придется уехать. Я и так с большим трудом вырвался, – с сожалением вздохнул Игорь. – Не знаю, как лучше сделать.
– Петр взял отпуск и присмотрит за мной до выздоровления.
– Он хороший друг, – проникновенно сказал Ратов.
– Да, он очень хороший.
Громов избегал общения с Ратовым до его отъезда и упрекал себя за близость с Марикой.
«Если Бог хочет кого-то наказать, он лишает его разума. Я совершил безумный поступок. И друга можно потерять, и хорошую девушку сделать несчастной, и всю жизнь жить так, словно в грязном белье ходить. Какая любовь! Минутная слабость. Если бы любил, не сожалел бы».
Однако Петр был не до конца честен с собой. Все могло повернуться иначе. Но Марика предпочла Ратова. Это ставило Громова в безвыходное положение. Он решил, что не будет ухаживать, очаровывать, пытаться влюбить ее в себя. В принципе это возможно, но тогда нужно вытравить понятия о порядочности, искусственно вызвать антипатию к другу, а это неприемлемо.
Громов перемалывал в голове эти мысли – правильные, выстраданные, необходимые, но недостаточные. Они убеждали, но не успокаивали. На душе было тревожно. Словно очевидные ответы на самые простые вопросы просто повисали в воздухе, не достигая цели.
«Неужели невозможно оставаться нормальным, честным человеком и одновременно быть счастливым?»
Измучив себя сомнениями, Петр старался как можно меньше общаться с Ратовым. Но куда было деваться от Марики? Она же нуждалась в его помощи.
– Ты ни о чем не хочешь меня спросить? – Марика смотрела на Громова укоряющим и одновременно извиняющимся взглядом.
– Все и так понятно.
– Ты не обижаешься?
– На что?
Громов задал тот же вопрос себе и понял, что обижаться и расстраиваться действительно не на что. Просто Марика почувствовала, что он по жизни – одинокий волк. Поддалась его очарованию, мужской силе... А сейчас словно очнулась.