«Отбор этих голов происходит, как мы уже сказали, в процессе тяжелой жизненной борьбы. Многие надламываются и погибают, доказывая тем самым, что они не были приспособлены к жизни, и лишь немногие в последнем счете удостаиваются жребия избранных. Этот процесс отбора и сейчас еще происходит во всех областях мышления, художественного творчества и даже хозяйства, хотя в этой последней области он очень осложняется привходящими обстоятельствами».
Да, во всех отраслях деятельности в ходе конкурентной борьбы личности, имеют возможность отобраться. Но речь ведь идет о политиках, а в политике как идет отбор личностей? Гитлер молчит, а по сути, в нацистские политики попали те, кто зарекомендовал себя при приходе Гитлера к власти — кто обеспечил ему роль вождя, кто раздавил его конкурентов, скажем, Рема с его штурмовыми отрядами. И если Сталин, опираясь на народ, мог принять решительные меры для того, чтобы избавить государственные должности от этого революционного наследства, не умеющего и не желающего работать на государственном поприще, то Гитлер был бессилен, поскольку опирался на этих личностей. В результате эти личности быстро приобрели все поганые свойства российской аристократии, которые так бичевал автор Протоколов.
Гитлер шел к власти с намерением победить коррупцию и при этом и мысли не допускал о ней среди своих сторонников: «Партия, которая как наша ведет столь резкую борьбу против партийной коррупции (буржуазных партий. — Ю. М.), господствующей в современных органах управления, прежде всего не должна допускать, чтобы ее собственный аппарат был заражен теми же самыми болезнями».
Но пришли нацисты к власти и начали воровать. Его критики начали обращать на это внимание. Гитлер ответил:
«Не могут ли они сказать мне, как мне еще выполнить оправданные желания моих товарищей по партии получить возмещение за нечеловеческие годы их борьбы?.. Когда мы делаем Германию великой, у нас есть право подумать и о себе».
Такими были аристократы в России, такими же были и «личности» в Германии. До изучения ли способов организации народа на самозащиту им было?
Невидимая власть
Неписаный закон гласит: поставь некомпетентного у власти, и власть перейдет к невидимым публикой «специалистам», станет «незримой». И тот, кто хочет реально управлять организацией, нет нужды самому светиться и брать на себя ответственность, достаточно поставить у власти дурака, а самому при этом дураке быть советником.
Вот современная история. Стивен Уолт — профессор международных отношений Гарвардского университета и Джон Миршаймер — политолог, профессор Чикагского университета, исследовали, как действует израильское лобби в США. Главная организация этого лобби — Американо-израильский Комитет Общественных связей (АЙПАК). Профессора пишут: «Источник могущества АЙПАК — это произраильски настроенные работники аппарата Конгресса. Как однажды признался Моррис Эмитей, бывший глава АЙПАК, «там, уровнем выше (на Капитолийском холме), работает много ребят, которым суждено было родиться евреями и которые охотно… рассматривают некоторые вопросы сквозь призму своего еврейства… Все эти ребята в состоянии принимать решения за тех сенаторов по этим вопросам… Уже на уровне аппарата удается сделать очень многое»… Влияние АЙПАК на Капитолийском холме этим не ограничивается. Дуглас Блюмфельд, бывший сотрудник аппарата АЙПАК, заметил, что «когда конгрессменам и сотрудникам аппарата требуется какая-то информация, то первым делом они обращаются в АЙПАК, а уже потом звонят в Библиотеку Конгресса, Исследовательскую службу Конгресса, членам комитета или экспертам администрации». Еще более важен другой момент: Блюмфельд отмечает, что в АЙПАК «поступают обращения с просьбами о написании речей, содействии в законотворческой работе, предоставлении консультаций по тактическим вопросам, проведении исследований».
В итоге получается следующая картина. АЙПАК, де-факто остающийся агентом иностранного правительства, мертвой хваткой вцепился в Конгресс. Как следствие, там не обсуждается политика США в отношении Израиля, — и это несмотря на то, что характер взаимоотношений двух стран имеет важные последствия для всего мира. Другими словами, одна из трех ветвей власти твердо привержена поддержке Израиля. Бывший сенатор-демократ Эрнст Холлингс, покидая свой пост, заметил: «У нас могут быть только такие отношения с Израилем, каких хочет АЙПАК». Или вот еще пример. Ариэль Шарон, выступая перед американской аудиторией, сказал: «Когда меня спрашивают, как можно помочь Израилю, я отвечаю: «Помогите АЙПАК».
Как видите, нет необходимости избирать граждан Израиля в Конгресс США, чтобы этот Конгресс был, по сути, Конгрессом Израиля. Достаточно окружить конгрессменов своими израильскими советниками.
В 80-х годах передо мною встала проблема обеспечения Ермаковского завода ферросплавов листовой сталью. Стальной прокат, расходуемый на производство, планировался пропорционально плану, но раз мы план раньше не выполняли, то и прокат в этот период весь не расходовали. Соответственно, планирующие органы ежегодно снижали нам плановые фонды (возможность сталь купить). А когда завод начал становиться на ноги и производство начало расти, то московские бюрократы повышали фонды очень медленно. Скажем, в таком-то году нам было разрешено купить 7 тыс. тонн (числа условные), а на следующий год нам фонды повышают до 7,2 тысячи и еще и требуют, чтобы мы за это благодарили, хотя нам уже для работы нужно 9 тысяч. Отдел снабжения весь год «на ушах стоит», выменивая и выпрашивая необходимую сталь, и все равно, раз за разом из-за ее отсутствия мы останавливали производство. Когда остановимся, тогда нам подбросят 2–3 вагона, и снова наши снабженцы кувыркаются. А Москва планирует и планирует «от достигнутого». Как раз в это время меня и назначили замом директора по коммерции, и, естественно, я поехал в Москву к тамошним бюрократам. Я возил туда расчеты потребности завода в стальном прокате, пытался доказать, что нам уже необходимо его 10 тысяч тонн в год, но без толку, — я для бюрократов был никто, более того, я был лицом заинтересованным в «разбазаривании государственного имущества», а они его, видишь ли, берегли. Что было делать с этими московскими уродами?
Надо было давить на их слабое место, а такое место у бюрократа — его страх показаться некомпетентным в глазах начальства. Вот я и подумал, а не доказать ли, что бюрократы Управления снабжения Минчермета некомпетентны? Мы, заводские работники, могли бы это доказать гораздо лучше кого-либо, но кому это доказывать? Ведь и начальство у бюрократа, может, еще и глупее самого бюрократа, а мы, заводские работники, «никто» в глазах этого начальства.
Однако, бюрократы из-за своей некомпетентности просто благоговеют перед «наукой», благоговеют именно потому, что ни бельмеса не соображают, о чем эти ученые говорят. Представься «наукой» и можешь вешать на уши дураку любую лапшу — он из-за своей глупости вынужден воспринимать твою чушь, как истину в последней инстанции.
Но ведь я до должности зама директора по коммерции был начальником цеха заводских лабораторий и возглавлял научно-исследовательские работы по заводу, то есть я был достаточно компетентен в том, что это такое «наука» — я сам был тем, кого называли ученым, сам был «наукой». Вот я сажусь и пишу «Отчет о научно-исследовательской работе по определению научно-обоснованных норм на прокат Ермаковского завода ферросплавов». Оформляю его как надо — с графиками, схемами, литературным обзором и т. д. — и рассчитываю себе потребность по году не 9 тысяч тонн, а для ровного счета — 20 тысяч тонн. Заключаю с головным научно-исследовательским институтом договор о том, что это якобы он провел эту работу, завод оплачивает институту эту «работу» небольшими деньгами, и институт украшает мне мой отчет своими подписями и печатями. Везу эту бумагу в Управление снабжения и хлопаю ею об стол!
Теперь бюрократы стали в тяжелое положение, понимая, что теперь при любых срывах производства завод будет обвинять в этих срывах лично их, бюрократов Управления снабжения, мотивируя срывы работы завода отсутствием стали для производства. И завод будет ссылаться не на свои справки, а на эту «научно-обоснованную потребность». С другой стороны, бюрократам плевать на то, сколько я израсходую стали, им важно, чтобы лично их не обвинили в бесхозяйственной ее выписке заводам, а «наука» этим моим халтурным отчетом снимала с них ответственность. В результате я получил эти 20 тысяч тонн, после чего я и мои снабженцы навсегда забыли об этой проблеме.
После этого, таким же путем оплачивая небольшими деньгами участие в этом научно-исследовательских институтов, мы решили вопрос металлорежущего инструмента, леса и, по-моему, чего-то еще (я, проторив дорогу в данном вопросе, перестал этим заниматься лично).
Вот еще пример, но уже без «науки».
Был у меня такой анекдотический случай. Заводу была установлена норма простоя железнодорожных вагонов (всего подвижного состава) 16 часов. Это означало, что среднее время, за которое мы должны разгрузить прибывший на завод вагон, помыть его и сдать обратно железной дороге пустым или с грузом, не должно было превышать 16 часов. Норма устанавливалась на 5 лет, и мои заводские железнодорожники с нею так-сяк справлялись: полувагоны мы разгружали быстрее, вагоны медленнее, но в среднем у нас все получалось. И вот года через два после принятия мною должности зама по коммерции и транспорту, приходят ко мне мои железнодорожники в отчаянии: им сообщали, что начальник Целинной железной дороги распорядился на новый срок установить нам норму в 6 часов! Для нас это означало следующее: уложиться в эту норму мы не сможем никак, железная дорога будет штрафовать завод, а прокурор будет этот штраф персонально возлагать на работников нашего железнодорожного цеха (ЖДЦ), т. е. оставит их полностью без зарплаты.
А железнодорожный генерал взял это число вот откуда. Рядом с нами была Ермаковская ГРЭС, практически весь груз, который составлял экибастузский уголь, причем доставляемый на ГРЭС летучками, то есть железнодорожными составами самой ГРЭС. ГРЭС получала состав, с помощью вагоноопрокидывателя в минуты разгружала полувагоны, не мыла их, не грузила никаким грузом, а тут же отправляла их в Экибастуз. Из-за такой скорости погрузочно-разгрузочных работ на ГРЭС была установлена норма простоя вагонов в 4,5 часа. И мы на заводе имели 2 вагоноопрокидывателя, но пропус