и нет у нее никаких привилегий раньше их получить квартиру. А она увидела на стене портрет Ленина и вдруг как закричит: «Ленин, ты видишь, что они с нами делают?! Ленин, ты видишь?!»… Ну и пришлось дать ей комнату, — закончил Власов под хохот Гольдина. — А портреты я с тех пор не держу в своем кабинете, никакие… Да, ну что ж, поговорим о Ларисе Максимовне. — Власов кашлянул, вытащил из ящика стола пачку «Мальборо» и спросил у меня: — Курите?
— Никак нет, товарищ генерал, — ответила я по уставу, хотя и рассказанная им история, и предложение закурить были явно рассчитаны на установление, так сказать, неуставных отношений. Гольдин огорченно вздохнул — видимо, сам закурить в кабинете министра не решался, а вот со мной за компанию… Но, черт возьми, не на ту напали — сначала разглядывали меня, как кобылу на ярмарке, а теперь… Нет, я им не шлюха из валютного бара — плевать на анекдоты и импортные сигареты.
Похоже, Власов понял меня и на этот раз. Сказал сухо:
— Хорошо. К делу. Вы, Ковина, попали в это дело случайно — не я вас выбрал и не Гольдин. Вас выбрала сама Горячева — без всякого нашего участия, поверьте. Но обратного хода для вас я не вижу, потому что теперь вы посвящены в личную жизнь главы государства. Больше того: в ту часть его жизни, которая является тайной. Вы понимаете, о чем я говорю? Жена товарища Горячева нездорова. Я не хочу сейчас обсуждать, есть у нее основания для паники в связи с предсказаниями этой американки или нет таких оснований. Факт есть факт: на почве мании преследования она может стать психопаткой. Вы думаете, почему я сейчас тут сижу, а все министерство ходуном ходит? Вот из-за этих ее звонков… Конечно, такая психопатия лечится. Элениум, психоанализ, гипноз… Но она категорически не желает видеть врачей, ей всюду чудится заговор. И даже мне не доверяет — мне, который усидит в этом кресле ровно столько, сколько Михаил Сергеевич — в своем. Вы видите, я с вами совершенно откровенен. Вы же знаете положение в стране: бюрократия саботирует перестройку. Они гноят на складах даже те продукты, которые есть, чтобы народ обвинил в голоде Горячева и перестройку. Поэтому сегодня каждый должен сделать свой выбор. Лично мы с Гольдиным сделали свой выбор два года назад. Может быть, по разным причинам, но… Мы будем с Горячевым до конца! А вот у вас случай особый. Совершенно случайно вы вдруг оказались в центре личной драмы главы государства. Конечно, у нас есть возможность вас изолировать. Например, отправить следователем на Таймыр или на Диксон. Но одно обстоятельство удерживает меня от этого. Лариса Максимовна вам доверилась — сразу, с первого взгляда! А она очень замкнутая женщина, уж поверьте мне! А перед вами — даже расплакалась! Поэтому вы для нас просто находка, я не скрываю. Так пусть она считает вас своим детективом, личным Шерлоком Холмсом — пусть! А мы через вас попробуем ее лечить. То есть вы будете иметь все: постоянную связь с лучшими психиатрами, прямой контакт со мной и, может быть, даже с самим Михаилом Сергеевичем. Подчеркиваю, он очень озабочен состоянием жены, и если она выбрала вас… И вообще почему вам не помочь ей? Просто по-человечески помочь…
Я поняла. Либо ссылка на Таймыр, либо — стать шпионкой Власова при Горячевой. В одной этой строке весь смысл его длинной речи. А все остальное вплоть до перестройки и человечности — пена. Но елки-палки, Анька! Что происходит? Неужели Горячев хочет избавиться от Ларисы, объявив ее психопаткой?! А я-то думала — КГБ, заговор…
— Товарищ генерал, могу я задать один вопрос?
— Да хоть сотню, Анна Александровна!
Опять это стремление навязать равные, панибратские отношения! Как с профурсеткой, которую вербуют не то в стукачки, не то в любовницы, а то и на обе роли вместе! А ведь куда проще отдать приказ: «Старший лейтенант Ковина, вам поручается то-то и то-то. Можете идти!» Но они меня уговаривают, и именно это заставляло меня быть настороже. Когда мужчина (а тем более в милицейских погонах и в ранге министра!) при первой же встрече говорит, что он с вами совершенно откровенен — только дуры клюют на это, поверьте мне, следователю!
Я посмотрела Власову в глаза:
— Зачем вы похитили эту американку?
Власов быстро глянул на Гольдина. В этом взгляде была растерянность, как при допросе свидетеля, пойманного в ловушку. И в этот миг снова прозвучал низкий телефонный гудок.
— Видите? — Власов показал мне на белый телефонный аппарат. — Опять Лариса — шестой раз за утро… — Он снял трубку. — Слушаю… — И тут же изменил тон, даже выпрямился в кресле: — О, Михаил Сергеевич! Доброе утро!.. Да, мне тоже — сегодня уже пять раз… Я понимаю… Вот у меня как раз сидит товарищ Ковина. Вчера Лариса Максимовна летала к ней в Полтаву… Да, конечно… Вы все-таки решили прилететь?.. Обещаю, что к вашему приезду… — Власов не договорил, положил трубку и еще подержал руку на аппарате, словно ожидая, не зазвонит ли тот снова.
«Так, — подумала я, — если Горячев решил прилететь из отпуска, то, похоже, игра вступает в решительную фазу».
Оторвав наконец взгляд от телефона, Власов посмотрел на меня и на Гольдина:
— Слыхали? Она все же сорвала его из отпуска! Завтра он будет в Москве… — И не удержался, выругался в сердцах: — Вот черт!.. — И требовательно посмотрел на меня: — Так. Что вы решили?
— Товарищ генерал, — сказала я как можно мягче, — вы разрешили мне задать вопрос…
— Да, верно, — нетерпеливо ответил Власов, думая о чем-то своем. И приказал Гольдину: — Объясни ей!
Но Гольдин сказал:
— Мы, Аня, ответим на все ваши вопросы. Но только после того, как вы скажете, что вы решили.
Уже по тому тону, каким он это сказал, даже не взглянув на Власова, я поняла, что этот жид хотя и не рискует курить в кабинете, но пользуется здесь большим весом. Что мне оставалось делать! Отказаться работать на них и укатить на Таймыр?
— Я согласна, — сказала я.
— Замечательно! — тут же обрадовался Гольдин. — Значит, так. Сейчас мы отправимся в ГУМ, вас нужно переодеть в гражданское. Александр Владимирович даст приказ в ХОЗУ выдать вам командировочные…
— Извините, товарищ майор, — сухо перебила я. — Товарищ генерал приказал вам ответить на мой вопрос.
Гольдин покачал головой:
— Въедливая вы баба, Ковина. Ладно, слушайте. Во-первых, мы здесь не такие уж круглые атеисты, чтобы с ходу отмести предсказание этой гадалки. Тем более что многие ее пророчества действительно сбылись. Но вы помните, что сказано в предсказании? «В Москве состоится покушение на Горячевых». В Москве! Поэтому пока Михаил Сергеевич был в Крыму, мы были более-менее спокойны и сами занимались поисками заговора. А все эти Ларисины закидоны-звонки и даже полет к вам в Полтаву — с этим мы как-то справлялись. Но если завтра Горячев прилетит в Москву, то… Ситуация резко меняется. Мы не можем рисковать Горячевым. Если его убьют — все, катастрофа, в стране начнется гражданская война. Нам нужно, чтобы он уехал — не важно куда. И вам придется внушить это Ларисе, вам это будет сделать легче, чем нам… — Тут Гольдин повернулся к Власову и не то объяснил ему, не то спросил одобрения: — Если Горячевы уедут, у нас будет еще несколько дней, чтобы найти эту американку…
Власов согласно кивнул головой, а я вперилась в них глазами — и уже ничего не понимала:
— То есть как? Разве… Разве не вы ее похитили?
Гольдин отрицательно покачал головой.
— А кто же?! — тупо спросила я, понимая, что все мои предположения рушатся. Или… или они и со мной играют в какую-то игру?
Гольдин беспомощно развел руками.
— Мы не знаем, кто ее похитил. И в этом, Аня, вся загвоздка.
5
11.44
В Доме моделей на проспекте Мира шла фотосессия для очередного номера советского варианта западногерманского журнала «Мода». Выпуск «Моды» в СССР стал возможен только благодаря личной поддержке Ларисы Горячевой, да и то очень малым тиражом 5 из-за сильной нехватки бумаги в стране. Даже такие соловьи перестройки, как про-про-прогорячевские «Московские новости» и «Огонек», не смогли в этом году увеличить свой тираж, хотя люди расхватывали их уже в шесть часов утра. А очереди за ними выстраивались еще раньше…
Ну а «Мода» с первого же номера стала еще одним, стотысячным, наверное, предметом спекуляции на черном рынке. Еще бы! Яркие фото роскошных девочек в еще более роскошных нарядах! Глянцевая бумага! Реклама супермодных вечерних платьев, ожерелий, духов, купальных костюмов, сумок, туфель, норковых шуб, легковых автомобилей, косметики, бюстгальтеров, колготок, массажных машинок, домашних саун и так далее, и так далее — всего, что у нас достать совершенно невозможно, разве в валютных магазинах «Березка», но кто пустит в эти магазины простую советскую женщину? Так хоть посмотреть! Хоть увидеть, как нормальные люди живут! Даже полтавские бабы платили спекулянтам за «Моду» по десять рублей при ее официальной цене 75 копеек.
Но уже после появления первых номеров журнала в стране возник ропот: эта «Мода», мол, только дразнит наших женщин, только развращает наших дочерей, которые видят теперь, как ужасно они одеты, обуты и накрашены. А кто виноват в этом? Лариса Горячева! Мало того, что сама шляется по заграницам, так еще в этой «Моде» показывает нашим бабам, как живут бабы на Западе — например, в той же разгромленной нами Германии! А на хера? На кой черт нам это показывать, если у нас в магазинах такой одежды нет и никогда не будет?
Редакция советского издания «Моды» срочно переориентировалась. Теперь наши и немецкие манекенщицы щеголяли на журнальных фотографиях в нарядах из советских Домов моделей, из наших экспериментальных пошивочных фабрик хозрасчета и кооперативных ателье мод. Причем повсюду, под каждой фотографией, крупным текстом было написано, какая из наших пошивочных фабрик выпускает или собирается выпускать это изделие и по какой цене… Конечно, популярность и цена журнала на черном рынке тотчас упали от этой метаморфозы — кому нужна эта советская мода?! Да еще по таким жутким ценам — 300 рублей за меховую шапку, 500 — за платье, 770 — за пальто…