Я открыла сумочку и кивнула за окно:
— А цэй фонарь завжды так мигае?
— Якый хвонарь? — Буфетчица выглянула в окно. — А, цэй! Та хто ж його знае! Алэ, кажись, прошлый раз його зовсим нэ було…
— Когда это — в прошлый раз? — как можно небрежней спросила я.
— Так я ж через два дни на третий роблю. Значит, шо у нас зараз? Суббота? Ото ж у четверг я, значит, робыла и бачила, як хлопци там запалля смакувалы. — Она кивнула за окно, на двор. — Воны ж як? Дэ темно, там воны и смакують… Так шо? Сервелат будэшь купувать?
— Дякую. Я ще не знаю, колы поиду до дому. А в позапрошлое ваше дежурство горел фонарь? — спросила я. Если эта буфетчица работает через два дня на третий, значит, она дежурила тут же за день до вселения в гостиницу Стефании Грилл и через день после ее исчезновения.
Она пожала плечами:
— А шо тоби цэй хвонарь? — И выжала в раковину грязную мыльную тряпку, наспех сполоснула руки и вытерла их о фартук. — Чи спать нэ дае?
Я еще и сама не знала, на кой черт мне этот фонарь, но поспешила подтвердить:
— Ну да! Блымкае и блымкае! Но, кажись, раньше його нэ було…
— Був! — сказала она уверенно. — Я тут три мисяца роблю, и три мисяца вин блымкае! Я вже взвыкла. Тому и подывылась у викно прошлый раз, шо вин нэ блымкав…
— Дякую, — сказала я, забирая со своего столика стакан с кефиром и тарелочку с бутербродом и миндальным пирожным. — Можно я стакан и тарелку в номер визьму?
Буфетчица замялась, потом сказала, сделав мне одолжение, как землячке:
— Тильки шоб утром звернула! — И открыла какую-то тетрадь. — Якый номер?
— Пятьсот двенадцать…
Она записала в тетрадку: «512 — 1 стак., 1 тарел.».
— Добра нич, — сказала я и пошла вниз по лестнице, держа в руках стакан кефира и тарелку с бутербродом и пирожным. Черт возьми, что же дает мне этот фонарь? Он мигает уже три месяца, но почему-то назавтра после похищения Грилл он не светил вовсе. А теперь мигает опять! Но светил ли он в день похищения? Как это проверить? Может, попробовать найти пацанов, которые курят наркотики на спортивной площадке? Ведь это наверняка местная шпана, они должны каждый день тут ошиваться…
Короткие гудки биппера в моей сумочке раздались так неожиданно, что я вздрогнула. Пирожное и бутерброд соскользнули с тарелки на пол, кефир пролился из стакана мне на ноги и на форменную милицейскую юбку.
— Твою мать! — выругалась я на весь коридор. А биппер продолжал гудеть, и дежурная по этажу удивленно поднялась на стуле, прислушиваясь. Пришлось быстро опуститься на колени, подобрать бутерброд и пирожное и — бегом к своему номеру, чтобы отзвонить Ларисе. Чертов ключ, как его вставишь в дверь, если руки заняты?! А биппер продолжал гудеть! Ну иду, иду!..
Я поставила всю посуду на пол перед дверью, сняла с локтя сумочку, открыла ее и выключила к чертям этот биппер. Придумали японцы на мою голову! Потом открыла дверь, быстро собрала с пола тарелку и стакан и сунула в номер. Где телефон?
Голос Ларисы ответил сразу, даже не дождавшись конца гудка:
— Алло, это ты?
— Да, Лариса Максимовна, — ответила я, стягивая с себя испачканную кефиром форменную юбку.
— Я видела ее! Записывай! Никакой воды, а просто комната. Длинная комната, одно окно, справа кровать… Ты пишешь?
— Да, конечно, — сказала я, озираясь в поисках карандаша и блокнота.
— Все, — сказала Лариса.
— Что все?
— Ну, все! Мало тебе? Длинная комната, одно окно, справа кровать. Мало?
— Ну-у… — протянула я уклончиво, оглядывая свой номер и пытаясь заодно второй рукой снять с себя мокрые от кефира колготки. — А кресло было возле окна?
— Да… — удивленно ответил голос Ларисы. — Откуда ты знаешь?
— А на стене Айвазовский, «Девятый вал»
— Ты… ты уже нашла ее?! — обрадовалась она.
— К сожалению, нет, Лариса Максимовна. Она приснилась вам в 512-м номере гостиницы «Пекин». Я как раз здесь живу теперь…
Гудки отбоя были мне ответом — Лариса Максимовна в сердцах бросила трубку. «Это мне некстати, — подумала я, снимая китель и вешая его в шкаф. — Зря я ее так срезала. Но, с другой стороны, может, это и к лучшему — меньше будет дергать…»
Я прошла в туалет и стала в раковине стирать юбку и колготки. Если сейчас отстирать и повесить на вешалку — к утру высохнет. Но тут в комнате снова резко зазвонил телефон. Опять Лариса?! Я нервно прошла в номер и сдернула трубку:
— Алло!
— Товарищ Ковина? — негромко сказал в трубке мужской голос. — Извините за поздний звонок. Мы звонили вам раньше, но вас не было в номере…
— Кто это?
— Это адъютант генерала Куркова. Генерал ждет вас у себя в кабинете. Машина за вами послана, она внизу, у подъезда гостиницы. Номер машины «МОГ 2203». Пожалуйста, не задерживайтесь.
— Подождите, ведь уже ночь!..
Но меня никто не слышал — в трубке опять были короткие гудки отбоя.
— К черту! — Я зло саданула трубку о телефон. — Мать их так!
Каждый разговаривает со мной, как со служанкой — бросают трубку! Генерал Курков! «Он вас ждет у себя в кабинете!» Небось — с коньяком и расстеленной кроватью в задней комнате! Но попробуй не пойти! Елки-палки!.. А что же мне надеть? Китель без форменной юбки надеть нельзя, а если явиться в гражданской кофточке — значит, я сама напрашиваюсь на флирт. Черт возьми, какой он сказал номер машины? Я открыла свой чемоданчик, вытащила вторую (последнюю) пару колготок и стала натягивать их на ноги. И именно в этот момент раздался громкий стук в дверь.
— Ну иду, иду! — крикнула я, полагая, что это шофер посланной за мной машины. И только потом спросила: — Кто там?
Вместо ответа дверь открылась, на пороге с сигаретой в зубах стоял самодовольно ухмыляющийся Гольдин.
— Это мы, — сказал он, беззастенчиво разглядывая, как я — полуголая, в одной комбинации — натягиваю колготки.
И только теперь я увидела, что за его спиной стоит мой мальчик, мой ангел, мой лекарь — Сашенька! Он хмурился…
— Ой, Саша! Входите! — Я обрадованно вскочила и подбежала к шкафу, спешно натянула цивильные блузку и юбку, в которых была днем в Доме моделей.
— Куда это ты собираешься? — спросил Гольдин.
— На кудыкину гору! — ответила я, одеваясь и одновременно втягивая Сашеньку за руку в свой номер и лихорадочно соображая, как же мне теперь быть. — Значит так, Саша. Вот твой ужин, поешь. — Я показала на свой утренний завтрак: бутерброд с сервелатом, миндальное пирожное и стакан кефира. — И жди меня здесь. Обязательно! Ты понял? Я скоро вернусь! — И я вдруг совершенно непроизвольно чмокнула его в щеку.
— Да куда ты?! — снова изумился Гольдин.
— Вы сидите с ним! — приказала я, выскочила в дверь, но тут же вернулась, схватила со стола сумочку с биппером и снова вылетела из номера. Конечно, нужно было запудрить синяк на лице, но черт с ним — генерал Курков обойдется и так, мне некогда, меня Сашенька ждет…
— А «спасибо»? — крикнул мне вдогонку Гольдин, выглянув в коридор.
— Спасибо! — отозвалась я на бегу и мысленно выругала себя — вот же корова неблагодарная, он мне Сашеньку приволок из милиции, а я ему хоть бы спасибо сказала!
14
00.42
— Если бы эту гадалку хотели убить, то ее не стали бы похищать, а убили бы прямо в гостинице. Но вообще источники информации никто не убивает, — сказал генерал Курков, слово в слово повторив то, что Лариса Горячева сказала мне еще в Полтаве. — Поэтому перед 14 нами всего три вопроса: где эта американка? Кто ее похитил? И каким образом?
Окна кабинета генерал-полковника КГБ Куркова выходили не на площадь Дзержинского, а на Кузнецкий мост, и в ряби дождя свет уличных фонарей, старинные дома и брусчатка Кузнецкого моста казались картиной какого-то импрессиониста. И это идеально соответствовало интерьеру самого кабинета — здесь стояла такая же старинная, восемнадцатого, наверное, века мебель: огромный письменный стол, на котором вполне можно играть в крокет, широкий темно-вишневый кожаный диван и такие же кресла с гнутыми, в виде львиных лап, ножками. Высокие книжные шкафы с резными створками были заполнены БСЭ, Британской энциклопедией и еще Бог знает каким количеством книг. Единственным современным предметом в этом кабинете были электронные часы с пятью циферблатами, висевшие на стене. Но именно эти модерновые часы показывали совершенно разное время. Впрочем, было и еще одно отличие этого кабинета от сотен других, которые я видела в своей жизни. Слева от письменного стола, на столике с тремя такими же, как у Власова, телефонами, боком ко мне стояли две цветные семейные фотографии. Я не раз, глядя западные кинофильмы, обращала внимание на семейные фотографии в их официальных кабинетах, но у нас выставлять в кабинете фото своих жен и детей не принято. У нас кабинеты украшают только портретами Ленина и Маркса плюс, конечно, портретом современного Генсека: при Хрущеве везде висел портрет Хрущева, при Брежневе — Брежнева и так далее. Но тут не было ни Маркса, ни Ленина — никого, а только — фото жены и детей, совсем как в каком-нибудь западном фильме…
— Неужели мы, два довольно опытных человека, не сможем ответить на эти вопросы? — негромко продолжал генерал, глядя на меня через письменный стол. — Я, как мужчина, даже уступаю вам право выбора: как только вы ответите на один из этих вопросов, я отвечу на два других. Идет?
Это нужно было понимать как шутку и улыбнуться. Тем более что теперь в свете настольной лампы глаза генерала Куркова поблескивали улыбкой, и его лицо уже не казалось совиным, как несколько часов назад в МУРе. Но я была зла и не приняла его легкого тона. Тоже мне Сталин нашелся — по ночам он работает!
— Если так, — сказала я сухо, — я беру третий вопрос: как ее выкрали?
— Ого! — сказал он удивленно. — И вы уже знаете ответ?
— Нет. Но у меня есть версия.
— Можете поделиться?
— Извините. Сначала я должна ее проработать.
Я нарочно отвечала кратко, только по сути, чтобы не дать ему повода перейти к тому, в чем я подозревала основную причину этого ночного вызова. Да, я вынуждена торчать тут среди ночи и отвечать на твои вопросы, потому что ты генерал-полковник и какой-то крупный босс в КГБ, а я всего-нав