Встал вопрос и об охране. Карла дель Понте в те дни в своей стране была единственным лицом, охраняемым государством. В Швейцарии за ней шла прочная слава стойкого борца с мафией, бандитизмом и коррупцией, и на нее уже было совершено в свое время два или три покушения. Поэтому госпожу дель Понте у себя и берегли, и почитали. То же самое должно было быть и у нас: и бронированный автомобиль, и ребята в строгих темных костюмах… Связались с ФСО — Федеральной службой охраны — и неожиданно получили резкий отказ.
Стало понятно: Администрация Президента чинит препятствия и здесь. В прошлый раз одним из условий ее приезда в Москву было предоставление ей бронированной машины. Тогда без проблем ФСО нашла и бронированный «мерседес», и широкоплечих охранников — все было как положено. А сейчас?
Выкрутились благодаря тому, что моя служебная машина была бронированной. После того, как еще в середине 1999 года на мое имя поступило несколько угроз из Германии от окопавшихся там наших мафиози, служба охраны выделила мне такой автомобиль; имелась и машина сопровождения. Поэтому, подумав, мы решили обойтись своими силами и в ФСО больше не обращаться.
Карла дель Понте прилетела в Шереметьево на специальном самолете, я ее встретил в аэропорту. Не могу не отдать дань мужеству этой женщины. Как я уже говорил, МИД Швейцарии категорически не рекомендовал ей ехать в Россию: в этой маленькой альпийской стране прекрасно понимали, что творится в Москве, насколько бациллы коррупции разъели «властный организм» России, в открытую описывали ей, сколь опасной для нее может оказаться эта поездка. Но госпожа дель Понте поступила так, как ей подсказывала совесть: несмотря на все предостережения, она в Россию поехала.
Из Шереметьево мы направились в загородное хозяйство Генпрокуратуры на реке Истре. Одни называют эти спрятанные в зелени несколько уютных домов и коттеджей медицинским центром, другие — пансионатом, третьи — зоной отдыха. Но суть не меняется — это изумительное место: дивный хвойный лес, прекрасная река… Здесь же имелись и апартаменты подходящие, и хорошая охрана.
Прежде всего, как и полагается по русскому обычаю, мы пообедали. Лишних вопросов госпожа дель Понте не задавала. Она имела хорошую, хотя и не полную, информацию о том, что происходит у нас, и, честно говоря, сочувствовала мне — она прекрасно понимала, что означает оказаться в моей шкуре.
Первый день мы провели в переговорах — пять часов без перерыва. По их завершении мы подготовили нашей гостье для отдыха один из уютных коттеджей на Истре, но в целях безопасности она все же решила вернуться в Москву и остаться на ночь в швейцарском посольстве.
Не менее плотным и трудным был и второй наш день. В основном разговор шел о возврате незаконно перекачанных за кордон денег обратно в Россию. Этих денег в одной только Швейцарии было много, очень много, они перекрывали все кредиты, которые мы. как нищие, выклянчивали у Запада. По информации Карлы дель Понте, в банки Швейцарии было перекачано приблизительно 60 миллиардов «русских» долларов. Причем, как она сама признавалась, эта оценка весьма заниженная. Точную сумму не знает никто. А деньги колоссальные. У нас в бюджете страны в тот период насчитывалось где-то 16 миллиардов, еще 4 — заемные. Здесь же, по самым скромным оценкам, — три бюджета! И это только в маленькой Швейцарии. А сколько денег разбросано по офшорам всего мира?..
А ведь деньги эти можно вернуть, и унижаться ни перед кем не надо — и долги, и кредиты, причем с немалыми процентами. Механизм возврата денег хотя и не прост, но реален — в первую очередь необходимо решение российского суда. Но вот его-то, как я понимал, добиться практически невозможно. Против такого решения суда костьми лягут все «денежные мешки» России. Кремлевские богачи, коих тоже немало, уберут любого судью и с любым прокурором поступят так же, как и со мной, если тот станет покушаться на «большой карман».
Кстати, к тому времени Генпрокуратура уже возбудила несколько таких уголовных дел. Но я прекрасно понимал, что, как только мне окончательно отобьют руки и перестанут пускать в прокуратуру, все эти дела потихоньку будут прекращены — те, что связаны с «Андавой», «Мабетексом», другими «крутыми» фирмами…
Забегая вперед, скажу, что так оно и оказалось: как только двери прокуратуры передо мной были закрыты, многие коррупционные дела оказались спущенными на тормозах. Судебные процессы, естественно, не состоялись. А миллиарды кровных российских рублей, точнее — долларов, евро, фунтов… — по-прежнему остаются на заграничных счетах вороватых российских чиновников и бизнесменов.
После двух дней работы мы отметили успешное завершение переговоров обедом в Генеральной прокуратуре. Я подарил госпоже дель Понте огромный букет цветов, и мы все поехали провожать ее в аэропорт.
Всевозможные грузчики, заправщики, водители автокаров, находившиеся вблизи самолета швейцарского Генпрокурора, были переодетыми работниками соответствующих спецслужб. Как позднее мне рассказали, в Кремле страшно боялись, что я вступил с Карлой дель Понте в сговор, попытаюсь на ее самолете улететь за рубеж и уже оттуда начну вести разоблачительную кампанию против президента и его семьи.
Информация эта — абсолютно верная. Тактично, но жестко меня предупредили:
— Юрий Ильич, даже не пытайтесь зайти в самолет.
Стало понятно, что если бы я стал провожать госпожу дель Понте не до трапа, а, скажем, до салона, до кресла, то самолет в ту же минуту начали бы штурмовать спецназовцы. Наивные люди, совсем плохо знающие меня! Я всегда полагал, что Россия — мой дом, а таким, как они, не должно быть места в нашей стране.
Через несколько минут военный самолет, на котором прилетела Карла дель Понте, унес ее на родину, а я остался стоять на летном поле. Было грустно.
Только тогда я почувствовал, насколько устал. Работал я в те дни в страшном напряжении, совершенно не думая о том, что скоро наступит 6 апреля и мне снова надо будет идти на Голгофу — ведь заявление-то мое, «недобровольное», лежит в сейфе у президента. Все это время я старался не думать об этой дате. Теперь же я просто физически ощущал тяжесть от ее близости. А ведь 6 апреля, судя по всему, мне придется уйти из Генпрокуратуры уже окончательно…
Я молча провожал глазами исчезающий в облаках силуэт самолета, а в голову настойчиво лезли совсем не лестные для моей родины мысли: о том, что Россия в сравнении со Швейцарией — совершенно дикая, неправовая, почти неуправляемая страна. То, что происходит у нас, для Швейцарии — нонсенс. Карла дель Понте не могла понять (и вряд ли поймет когда-либо): разве можно себя вести так по отношению к прокурору, который начал расследование в отношении президента и его окружения? В Швейцарии, во Франции, в США, в Германии любой чиновник, какого бы высокого ранга он ни был, за подобные действия мигом бы слетел со своего кресла! А если бы в ход расследования вмешался президент, то слетел бы и он. У нас же — один беспредел покрывается другим.
С тяжелым чувством я вернулся в город. Я понимал, что нахожусь под колпаком, меня прослушивают, за мной следят, каждый мой шаг фиксируется. Тем не менее надо было взять себя в руки и начинать вплотную готовиться к заседанию Совета Федерации.
Приезд Карлы дель Понте в Москву запомнился еще одним очень интересным эпизодом, заставившим меня зауважать свою швейцарскую коллегу еще сильнее. Рассказала она о состоявшейся в этот приезд встрече со Степашиным, возглавлявшим тогда МВД.
Эта встреча имела любопытную предысторию. Когда я уже был отстранен от должности, в Швейцарию с визитом поехали Степашин и Селезнев. Степашина Карла встретила очень холодно. Вначале она вообще не хотела видеться с ним. Но поскольку кроме Степашина приехала официальная делегация Госдумы во главе с Селезневым, она приняла их обоих. Чувствуя неприязнь дель Понте, Степашин старался держаться на расстоянии, но все же не выдержал и сказал: «Давайте, госпожа дель Понте, будем сотрудничать в плане возвращения российских денег на родину. В России МВД — это серьезная организация по борьбе с коррупцией».
Карла холодно посмотрела на него и, несмотря на присутствие Селезнева, резко сказала: «Господин Степашин, вы представляете ведомство МВД, а речь идет о федеральной прокуратуре. Есть полиция Швейцарии, вы с ней и сотрудничайте. Мы же — орган юстиции и отлично сотрудничаем с господином Скуратовым, и я рассчитываю, что это сотрудничество будет продолжено».
Степашин ей сгоряча ответил: «О Скуратове можете забыть, он уже никогда не вернется на свое место».
На что Карла дель Понте сказала еще более жестким тоном: «В этом случае ни о каком сотрудничестве речь не может идти вообще. — И как бы между прочим добавила: — А что, Совет Федерации уже решил судьбу господина Скуратова?»
Я сравнивал потом поступок этого, в общем-то, неблизкого мне человека с поведением многих наших высокопоставленных чиновников, переставших меня замечать уже на следующий день после моей опалы. Она же показала, что ценит и личностный момент и не собирается сотрудничать с теми ведомствами, которые грубым образом попирают закон.
Степашину ничего не оставалось делать, как все это «скушать».
Так вот, в Москве он снова захотел встретиться с ней. Она отказывалась категорически. Тогда Степашин позвонил мне и попросил, чтобы я помог организовать их встречу. В то время Степашин вел двойную политику: он заигрывал и с Ельциным, и со мной — боялся за свое кресло. На этот раз он выполнял поручение Ельцина и «семьи».
Я не стал возражать и при удобном случае попросил дель Понте принять Степашина хотя бы на несколько минут. Карла согласилась. И вот перед отъездом она рассказала мне о содержании беседы. О том, как Степашин все время подводил разговор к вопросу: о чем же шли наши с ней переговоры, есть ли у нее что-то на Ельцина и других кремлевских чиновников или нет? Будучи умной женщиной, дель Понте понимала, чем может обернуться для меня ее положительный ответ, под какую лавину я попаду.