Единственный раз, когда я «опередил события», — это в выступлении на НТВ в репортаже Николая Николаева. Спровоцированный резкими вопросами ведущего передачи, я тогда на всю страну рассказал о наличии у дочерей Ельцина — Татьяны и Елены — кредитных карт, оплачиваемых Паколли. И сразу резко обострились мои отношения с Кремлем — были проведены обыски на моей даче в подмосковном Архангельском, на городской квартире и на квартире тещи.
Кое-кто спросит: «Разве наличие кредитных карточек в твоем кошельке — это коррупция?». Конечно же, нет. Такие карточки есть наверняка у вас, есть они и у меня. Пластиковые карточки выдают сегодня своим клиентам большинство крупных российских банков. Дело здесь совсем в другом.
В свое время, когда в Швейцарии арестовали Фенини, служащего «Banko del Gottardo», у него изъяли записную книжку с чрезвычайно заинтересовавшей следователей записью: «Получение подрядов». Вслед за ней Фенини подробнейшим образом расписал фамилии тех, от кого зависело получение этих подрядов: Ельцин, Черномырдин, Бородин… Вспомним, Ельцин знал Паколли лично, дал именно ему возможность получить в России исключительно выгодные, поистине эксклюзивные подряды. Президент сам принимал выполненную сотрудниками «Мабетекса» работу, своим личным указом присвоил Паколли звание «Заслуженный строитель Российской Федерации» (это иностранному гражданину-то!).
Но поскольку всплыли тщательно скрываемые факты того, что Паколли эмитировал для членов семьи Ельцина в швейцарском банке пластиковые карты, что он из своего кармана оплачивал все расходы, производимые семьей Ельцина — его дочерьми, женой, — а это были многие десятки тысяч долларов, логично предположить, что все это не что иное, как форма взятки.
Я никогда и нигде не утверждал, что Ельцин, его дочь Татьяна Дьяченко и другие проходящие по делу фигуранты — преступники: на то существует презумпция невиновности. Но я всегда говорил, что все в жизни может быть, и чтобы убедиться в том, так это или нет, необходимо расследование. Если бы меня спросили, что я думаю об этом деле сегодня, я бы сказал, что теперь просто убежден, что полученные в результате следствия по делу «Мабетекса» факты — лишь малая часть вершины айсберга, скрывающегося в мутной воде. И если бы я получил возможность довести это расследование до конца, скандал разразился бы грандиозный. Именно поэтому Кремль и сделал все возможное, чтобы остановить меня.
Путин в свое время пугал меня, что, дескать, дочь Ковалева была вынуждена уйти из института, поскольку ее там просто затравили. В моей ситуации все получилось по-другому. И преподаватели, и ректор института, где училась моя дочь, а самое главное — ее студенческая группа — в эти тяжелые минуты ее очень поддержали. Один случай, похожий на анекдот, рассказали моей жене. В каком-то из московских институтов обнаружилась студентка с фамилией Скуратова. Назвав себя моей родственницей и пользуясь тем, что все ей сразу начали сочувствовать и помогать, она за короткий срок ухитрилась решить практически все свои проблемы. Значит, люди понимали мою ситуацию, имя мое не стало синонимом позора.
И еще несколько слов о моей семье. Дочь Саша не так давно вышла замуж. Расписываясь, она решила не брать, как это принято в нашей стране, фамилию мужа, а оставила свою девичью — Скуратова. Выбор этот она сделала сознательно, судя по всему, полагая, что такой фамилией можно гордиться.
Меня нередко упрекают, с одной стороны, в том, что я не воспользовался сложившейся ситуацией, не использовал свой политический шанс, а с другой — обвиняют в политиканстве. С этими упреками я не согласен. Если бы я действовал как политик, то сразу же передал бы все имеющиеся у меня материалы левой оппозиции, с тем чтобы их использовали для готовящегося в те дни президентского импичмента. Развязывания кровопролитной войны в Чечне, развала СССР и прочих обвинений, подготовленных ельцинской оппозицией для запуска процедуры его смещения с поста президента, явно не хватало для «полноценного» импичмента (так позднее и получилось: импичмент не прошел). Ведь все эти ельцинские ошибки были не более чем ошибками политическими. Их мог совершить любой наделенный соответствующей властью человек.
Именно коррупция, выявленная в ходе расследования дела «Мабетекса», могла стать реальным основанием для смещения Ельцина. Не один раз «подъезжали» ко мне оппозиционеры с просьбой передать имеющиеся у меня факты и подтверждающие их документы, но я всякий раз отказывался. Совесть подсказывала, что опускаться до банальной мести я не должен ни при каких обстоятельствах уже вовсю колотившей меня в те дни судьбы. Вина Ельцина еще не была доказана, и такой поступок мог запятнать меня на всю оставшуюся жизнь. Поэтому я продолжал вести свою борьбу исключительно правовыми методами.
В своей борьбе я оказался один на один со всей государственной машиной, способной с легкостью прокатиться по человеку, как каток для укладки асфальта: она могла унизить и дискредитировать, лишить интересной работы и высокого поста… Но я не могу сказать, что потерпел в борьбе с «системой» поражение. Скорее наоборот.
Я глубоко убежден, что именно возбуждение и ход расследования дела «Мабетекса» послужили причиной преждевременного ухода Ельцина в бесславную отставку.
Уже стали известными сомнительные дела Ельцина и Татьяны Дьяченко, использование членами президентской семьи оплачиваемых Паколли кредитных карт, счет Леонида Дьяченко. На Западе поднялась волна возмущения: газеты заполнились негативными статьями о «кремлевской семье», о поразившей всю страну тотальной коррупции, а обложки журналов запестрели фотографиями «Царя Бориса» с искаженным гримасами лицом, пугающим детей и женщин.
Миллионы россиян, глядя на своего прежнего кумира, через несколько лет его «правления» испытывали лишь горькое чувство стыда за его полупьяные выходки как у нас в стране, так и за рубежом (вот уж кто действительно дискредитировал себя!).
Трон под Ельциным угрожающе зашатался, и единственное, что ему оставалось, чтобы выйти из сложившейся ситуации более-менее без потерь, сохранив, как говорят японцы, свое лицо, — это уйти в отставку намного раньше обозначенного законом срока.
К чести престарелого президента он понял это вовремя и, скрепя сердце, сделал рокировку с Путиным. Считаю, это и есть самая большая заслуга следствия по делу «Мабетекса», главный его положительный результат и успех.
О том, что именно дело «Мабетекса» послужило толчком к столь радикальным переменам на политической карте России, свидетельствует один, но очень убедительный факт: текст первого указа нового президента.
Уходя с поста президента, Ельцин уже был в курсе дел «друга Коля», бывшего германского канцлера, обвиненного в преступлении, на которое у нас в России не обратили бы никакого внимания. Ведь подозревали даже не лично самого Коля, а то, что возглавляемая им партия ХДС/ХСС незаконно финансируется со стороны. Несмотря на все колоссальные заслуги Коля перед своей страной, прокуратура Германии провела всестороннее и полномасштабное расследование. И Гельмут Коль — герой, объединитель двух Германий, человек, пользовавшийся у немцев непререкаемым авторитетом, — лишился всех занимаемых им высоких постов: факт, говорящий о том, насколько объективны и высоки в Германии требования закона, единые как для канцлера, так и для простого гражданина.
Знал он и о судах над президентами, которые прошли и в других странах — в Южной Корее, на Филиппинах, в Мексике, Югославии… И везде закон ставил вопрос об ответственности главы государства за совершенные им ранее дела. Поэтому, судя по всему, главным условием своего ухода с поста президента Ельцин поставил гарантии собственной безопасности. И гарантии такие были ему даны, как мы уже отмечали, поистине беспрецедентные.
Удавка для Туровера
В самом начале этой книги я уже рассказывал о работнике «Banko del Gottardo» Филиппе Туровере, с уникального архива которого, собственно, и началось дело «Мабетекса».
К середине 1998 года «горячих» папок у Туровера накопилось уже больше пятидесяти. Собранные документы он передал в Генпрокуратуру. Какие-то дела (включая дело «Мабетекса») еще при мне стала расследовать Генпрокуратура. Часть дел была отправлена в ФСБ и в прокурорский общий надзор для проверки. Но, судя по всему, ничего из этого сегодня «не работает»: нет на слуху ни одного из тех дел, которые затрагивали материалы из архива Туровера. Все они после моего ухода были закрыты, а сам знаменитый архив положен под сукно.
Туровер в России оставался довольно длительное время. Мы регулярно поддерживали с ним контакт, перезванивались. Через него обеспечивалась стабильная связь с госпожой Карлой дель Понте. Как я потом понял, все переговоры Туровера со мной прослушивались ФСБ. Делалось это для того, чтобы найти зацепку, которая его как основного свидетеля по делу «Мабетекса» могла бы дискредитировать. То есть обесценить его показания. Понял я это, прочитав несколько статей из принадлежащей Березовскому «Новой газеты» и некоторых других, из которых сразу становилось ясно, что телефон его прослушивался. Сделать это могли только спецслужбы…
Есть прописная правовая истина: для следствия личность человека важна, но, к сожалению или к счастью, лишь до определенного момента. Главное все же — являются ли достоверными те показания, которые он давал.
А показания Туровера были достоверными. Информацию он всегда давал с готовностью, делал это под присягой, был предупрежден об ответственности за дачу ложных показаний. Но главное даже не это: на 90 % его показания подтвердились другими материалами уголовного дела. В этом смысле он был свидетелем просто неоценимым.
Ходили слухи, что Туровер якобы документы свои сфабриковал. Увы, сделать это он не мог, поскольку их достоверность подтверждена. Туровер снимал с интересующих его документов копии, но оригиналы-то оставались в банке… Более того, помимо копий или подлинников счетов есть еще и показания служащих банка. То есть существует целая система доказательств, совокупность фактов. Специалист это понимает сразу.