Так они на Олимпе и жили: дергались, что-то изображали, а сами без отмашки с царского двора и в сортир боялись сходить. Это не политики, а терпилы какие-то. Царь это быстро прочухал и устроил зоопарк: в клетках сидят все эти политические евнухи, а сверху им иногда кидают морковку. Они и счастливы. А политики как таковой в царстве не осталось вовсе, одна имитация.
Не считать же политиками таких, как, например, думец Суцкий. Жуткий похабник, любитель хватать парламентский противоположный пол за разные места, о чем бабы регулярно жаловались. Был грандиозный скандал, все царство угорало, слушая девок, которые рассказывали, за какой лобок их Суцкий прямо в служебных палатах хватал. Но с него как с гуся вода. Он – соратник Живодерского, имеет элитные хоромы огромной площади, записанные на его безработную бабу, гектары на Рублевке и несколько сказочно дорогих телег, на каждую из которых ему лет десять надо зарабатывать. Но он никем и ничем никогда не работал, десятилетиями просиживая портки в парламенте, куда загадочным образом все время попадает.
Правда, политика все же пытается в наше болото прорваться. Регулярно появляются лихоимцы, которые против царя и его прихвостней и за простой народ. Их и купить пытались, и на дыбе пытали, и головы рубили, а все равно дурной пример заразителен, и время от времени на горизонте, где тишь да благодать, возникают очередные последователи Стеньки Разина и Емельки Пугачева.
Чтобы отбить охоту к бунту, Борьке Немцу, проявлявшему непочтение к власти и подбивавшему народ на смуту, стрелу в спину пустили прямо недалече от Лобного места. А что же он хотел, коли самодержца принародно долбанутым назвал. Но никто ничего не видел. Городовые, конечно, следствие провели для блезиру. Нашли какого-то абрека, якобы и учинившего смертоубийство на почве личных отвратительных отношений. Нитки тянулись и в горы, и на царский двор, но монарх, сдвинув брови, молвил при стечении народа: «Не думаю, что нужно было человеку стрелой промеж лопаток». На том и порешили: самодержавие не при делах. Виновен сам убиенный, потому что скверноприбытчеством и мшелоимством занимался и был невоздержан с бабами. А где деньги и бабы, там и обманутые варяги, и мужья с рогами. Короче, дело закрывается, все свободны.
Еще зело досаждал царю, портил ему аппетит и сон разночинец Нахальный. По городам и весям о нем шла молва: неспроста человеку такая фамилия дадена, без церемоний режет правду-матку царским опричникам в глаза. Он бы ее и самому царю высказал, да тот делает вид, что не царское это дело – быть в курсе про всех нахальных, их у нас пруд пруди. По фамилии царь его ни разу не назвал: примета плохая.
Но государь лукавил, конечно, что не в курсе. Ему лакей Письков докладные о художествах Нахального ежедневно составлял. То он раскопает неучтенный дворец министра в лесах под Звенигородом, то обнаружит, что генерал Золотушный очередную государеву дачу к рукам прибрал. Короче, шатал столпы самодержавия, как хотел.
Однажды Нахальный покусился на правую руку царя – Димонова. При дворе об этом сморчке все и так знали, но Нахальный рассказал о его художествах широкому кругу холопов. И те, хоть и щи лаптем хлебают, призадумались: откуда у Димонова такие деньги на дворцы, яхты и виноградники, ежели он всю жизнь сидит на царском окладе?
Утро, царь кушает творожок. В дверь просачивается Письков:
– Надежа государь, повели поведать, что Нахальный себе позволимши!..
– Я пожрать хоть могу без этой фамилии?!
– Прости, ваше величество! Но тут совсем лихой беспредел…
– Излагай, только коротко, у меня по рабочему графику через десять минут бассейн и массаж.
– Нахальный опять ладью раскачивает. Раскопал, что Димонов заказал себе за счет казны у якутских ювелиров копию короны, скипетра и державы. Каменьями усыпаны гуще, чем оригинал.
– А что, этот бездельник на самом деле символы заказал? – заинтересовался самодержец, вытирая рот платком, на котором золотом вышит герб государства. – Ну, допустим, копию короны империи мне скоморох один недавно подарил, думал, что денег ему дам. Но он же мне ее преподнес, не бабе своей…
– А Димонов скипетр и державу велел присобачить к своему стулу, который у него в обеденном зале стоит в замке, где виноградники. А корона на яхте у него, и когда напьется, Феклу свою плясать заставляет, а кроме короны, на ней только бусы…
– Тьфу, мерзость! Тем более – Фекла… М-да… Пиши указ. За колебание устоев Нахального заковать в железо с содержанием в каземате в течение двух недель. Кормить дошираком. На прогулку не выводить.
– Да он уже сидел недавно две недели за крамолу о строительстве южного дворца вашего величества. А потом раскопал, что и в Крыму, где цари издревле отдыхают, вы такой же планируете возвести.
– Ну, теперь месяц пущай в оковах посидит.
– А может, его на бессрочную каторгу в Туруханский край лес валить?
– Нельзя. Холопы его портреты на хоругви нацепят, как протопопа Аввакума, так что и каторгой своей вредить будет. В тайной службе есть что-нибудь на него?
– Искали. Не нашли. Избенка на краю Москвы и лапотная мануфактура у родителей.
– Плохо искали. Будет и дальше народ баламутить – найти заморское содержание в биткоинах…
Вот говорят, когда-то один прежний царь взял страну с сохой, а оставил с кайлом. Что скажут об эпохе нашего героя-самодержца, неведомо. Но рассуждать можно. Вернее, тут не мы рассуждаем, а народ в своем фольклоре.
Если бы монарх побывал на какой-нибудь деревенской свадьбе, без подсадных гостей из царской стражи, то узнал бы много нового о своем правлении.
Царь наш ездит на охоту
Летнюю и зимнюю,
Видно, кушать неохота
С магазинов химию.
«Да ладно, – сказал бы государь, – ну, конечно, не без пальмового масла, но все же репа и селедка на столе постоянно, раньше и этого не бывало. При Борисе морской капустой одной питались, а сейчас бананы закупаем, мы – великая страна и скоро догоним Гондурас». А народ отвечает на это:
Возгордилась вся страна,
Круче всех теперь она
Убогими дорогами
И дураками многими.
Плохо, когда много дураков и мало дорог, еще хуже – когда одна беда строит другую. В царстве-государстве нашем за год строят сто километров дорог, пятьсот контейнерных площадок для мусора, пять бассейнов и три курятника. Государь мечется между этими объектами, чтобы поучаствовать в открытии, перерезать ленточку и сказать проникновенные слова про поднятие с колен. Публика на этих церемониях внемлет каждому слову, тем более что публика та – офицеры тайной службы, каждый раз переодетые то в рыбаков, то в кузнецов, то в крестьян, то в богомольцев.
А закрывается ежегодно – по несколько тыщ предприятий. Уцелело немного. Основные источники доходов казны: карман налогоплательщика – холопа и нефтепромыслы. Хозяйственники языки обтрепали про диверсификацию царской экономики, снижение ее зависимости от перекачки нефти за границу, но воз и ныне там, в тундре, где каторжники качают нефть.
Поскольку у нас царская вертикаль, то и отвечает, по уму, за все тот, кто на троне. Но он не при делах, что бы ни случилось. Тайга сгорела? А какое отношение царь имеет к этому, он не пожарный. Эпидемия заразы какой-нибудь? А царь не лекарь. Мануфактуры разоряются, потому что налогами обложены? Царь не экономист, не его компетенция.
Один больно умный как в лужу высказался: дескать, царская модель управления рано или поздно входит в противоречие с базарными методами хозяйствования. Ну и засунули ему в глотку магазинного сыра килограмм – страшную смерть принял.
Карьеристы-крикуны повылазили, в грудь кулаком бьют и царю доказывают: уж мы наладим производство изделий и будем их продавать супостатам, а не только нефть и лес. Но где там…
Собралась боярская Дума во главе с самодержцем, заслушивали одного такого. Серпуховской купец Западло-Мотыженский докладал:
– Надежа государь и вы, светлейшие! На моем заводе путем запруживания реки Нары и привлечения трехсот смердов, пойманных в заокских лесах, создались производственные возможности для изготовления хомутов, не имеющих аналогов в мире! Инновационное оборудование и материалы – станки с водяным приводом, титановые шила и очищенный деготь – позволяют начать выпуск хомутов уже этой зимой. Самая малость требуется: аванс для закупки новейшего дерматина в Туретчине.
– Ты, купчина, уже брал аванс, мне тут подсказывают, – загремел царь. – Куда дел деньги, борода из ваты?
– Не вели казнить, ваше величество! – заторговал лицом купец. – Аванс ушел на оплату стражников, которые смердов ловили! Как же нам без персонала-то?!
– Ну ладно, – пробурчал самодержец. – Выдайте ему аванс из моего резерва. Но ежели не поставишь хомуты к 23 февраля, я тебя самого запрягу, будешь баб на ярмарке катать!..
Купец обрадовался, велел отслужить благодарственный молебен и первым делом на авансовые средства построил себе дворец, купил бабе своей изумрудный кокошник и отправил отпрыска учиться в Неметчину.
Одна зима прошла, другая, третья – нет хомутов. Пришли проверяющие из казенной палаты, так их купец три дня в бане парил, поил настойками, девок подкладывал, одаривал медом и салом. Нецелевых расходов аванса они не обнаружили и с больной от невоздержания печенью отбыли восвояси.
Тут из-за океана весть пришла: тамошние головы додумались сбрую делать вообще без хомутов. А потом и сбруя не нужна стала – иноземные умельцы изобрели самоходные телеги на солнечном ходу. И Западло-Мотыженский, собрав своих приказчиков, поставил задачу: строить завод по выпуску ковриков для этих телег, а для начала написать обоснование в казенную палату с целью получения аванса.
Мастеровитых головастых мужиков, которые хоть что-то понимали и могли, содержали на скудные копейки, за границей дворники так не живут. Мало того, чтобы они не шибко умничали, царские опричники гнобили их на каторгах, где они добывали руду или валили лес. Те, которые смогли, убежали за кордон, где живут припеваючи – умные везде требуются, кроме своего Отечества.