Жена Троцкого Наталья Седова оставила свои воспоминания о маленьком Яше, сыне Сталина от Екатерины Сванидзе:
«Яша — мальчик лет 12-ти, с очень нежным, смуглым личиком, на котором привлекают (внимание) черные глаза с золотистым поблескиванием. Тоненький, скорее миньятюрный, похожий, как я слышала, на свою умершую от туберкулеза мать. В манерах, в обращении очень мягок. Сереже, с которым он был дружен, Яша рассказывал, что отец его тяжело наказывает, бьет — за курение. «Но нет, побоями он меня от табаку не отучит». «Знаешь, вчера Яша провел всю ночь 2 коридоре с часовым, — рассказывал мне Сережа. — Сталин его выгнал из квартиры за то, что от него пахло табаком».
Однако Бухарин рассказывал Троцкому нечто вроде бы противоречащее воспоминаниям Натальи Седовой. Троцкий пишет:
«Только что вернулся от Кобы, — говорил он мне. — Знаете, чем он занимается? Берет из кроватки своего годовалого мальчика, набирает полон рот дыму из трубки и пускает ребенку в лицо…
— Да что вы за вздор говорите! — прервал я рассказчика.
— Ей-богу, правда! Ей-богу, чистая правда, — поспешно возразил Бухарин с отличавшей его ребячливостью. — Младенец захлебывается и плачет, а Коба смеется-заливается: «Ничего, мол, крепче будет…»
Бухарин передразнил грузинское произношение Сталина.
— Да ведь это же дикое варварство?!
— Вы Кобы не знаете: он уж такой, особенный…»
«Годовалый мальчик» — это, конечно, Василий Сталин.
Странные картинки, не так ли? Эта странность на уровне быта, попадая на уровни управления страной, получает поистине неограниченные возможности.
Сталин все чаще вспоминает Екатерину. Иосиф Иремашвили в уникальных воспоминаниях о молодых годах Сталина приводит его слова, сказанные на похоронах первой жены: «Это существо смягчало мое каменное сердце; она умерла — и вместе с ней последние теплые чувства к людям».
При всем, что мы знаем о каменном сердце Сталина, я искренне сомневаюсь в его «каменности» — жестокие люди сентиментальны. Много примеров тому оставил Сталин. Отношение к дочери. Думаю, и к Надежде было у него сентиментальное чувство. Особенно поначалу. Чувство, споткнувшееся о ее самостоятельный и нервный характер.
После смерти Ленина его бывший секретарь, Надежда Аллилуева, идет работать в журнал «Революция и культура». Не имея никакого образования, кроме шести классов гимназии и секретарских навыков, приобретенных в ленинской канцелярии, она не без успеха познает редакционную работу.
Любую работу будет делать она, лишь бы не сидеть в кремлевских стенах с детьми и по ночам в застольях с мужем.
Проблема детей решается просто — няня, экономка, ребята-чекисты из охраны на подхвате.
Застолье обязывает. Она не пьет и вообще не любит, не выносит пьющее застолье. Ну не выносит! Такая натура. Что поделать? А Иосиф Виссарионович обожает застолье. В силу национального характера и таких внезапно открывшихся неограниченных возможностей пить сколько и что душе угодно. Ничего не поделаешь, любит.
Кто-то должен уступить. Она уступает, уступает, уступает, уступает… И срывается, убегает вместе с детьми к родителям.
Разве девушка из грузинской деревни так поступила бы?
Сталин возвращает жену домой. Стыдно, что люди скажут. Хоть бы его-то не позорила — весь на виду.
После ленинской смерти стремительно нарастает его влияние в партии, его сила в правительстве, его отлично организованная популярность в народе. Уже широко понесли сталинские портреты по праздничным площадям. Все вокруг вертятся, боятся, уважают, понимают, а дома понимания нет. Обидно. Ведь дом — это крепость. Что он за вождь без хорошего тыла? С врагами как справиться? А врагов полно.
Она все реже соглашается с ним. Какие враги? Те же самые большевики, ленинцы, партийцы! Ну какой враг Троцкий? Он просто самовлюбленный индюк. Впрочем, очень дельный и талантливый — все говорят. Каменев вообще золотой человек. И Зиновьев тоже. И Николай Иванович Бухарин, душка. Почему они все ссорятся, ссорятся, не могут договориться? Ведь общее же дело. Как Ленина не стало, они словно с цепи сорвались в один клубок.
Сталин победит. Она чувствует это. Чувствует без радости. Со страхом. Почему? Трудно объяснить. Надежда Сергеевна не хочет крови. Она ее видела. В Царицыне. Правда, со стороны, но она не хочет…
В доме живет сын Сталина от первой жены, Яков. Очень славный мальчик. И сын погибшего Артема живет у Сталина. В Кремле все стали усыновлять, удочерять детей-сирот.
Надежде Сергеевне чужие дети не мешают, они для нее как свои. Даже лучше. Они уже большие. Ей нравятся большие дети. С маленькими она не находит языка. Со своими малышами — Светланой и Василием — строга. Сталин излишне мягок. Странно: такой жесткий — мягок с детьми. А еще Сталин!
Споры, как воспитывать детей, у Сталина и Аллилуевой перерастают в ссоры. В итоге оба не воспитывают, а портят. Слишком много народу крутится между родителями и детьми: няньки, слуги, охранники, но выхода нет — жизнь летит по заведенному механизму кремлевского быта.
Ноябрь двадцать седьмого года. Тяжелая, мрачная осень. Этот месяц всегда труден для Надежды Сергеевны. Она давно заметила — в ноябре ей плохо, настроение ужасное. Жизнь вокруг не способствует веселью. Идет последняя схватка Сталина с Троцким. Из партии исключают многих деятелей оппозиции. Среди них люди, милые сердцу Надежды Сергеевны.
Она ничего не понимает.
Она ничего не понимает?
Она понимает все!
Сталин успешно проводит свою линию. В редкие минуты семейного мира Надежда Сергеевна пытается поговорить с ним. Он отмахивается — не женское дело. Не лезь куда не просят. Вечером будут гости, позаботься о столе.
Пьющий муж с его похмельным поздним утром, с чувством вины за вчерашнее, заглушающим все другие чувства, вполне управляем. Она знает это, но ей некогда. К тому же она на пределе — вот-вот сорвется. За столом срывается все чаще. И словами, словами его! Хуже, чем ладонью по щекам. Он лишь краснеет, но молчит при людях. И каждое слово запоминает, а потом возвращает. Наедине.
Почему она не может его понять и стать рядом?
В ноябре двадцать седьмого года кончает с собой видный дипломат Иоффе. Да, конечно, все знают, он болен, обречен, но мог бы еще и пожить. Все знают, что он — троцкист, вместе Троцким подписывал мирный договор в Брест-Литовске.
Самоубийство в ноябре…
Надежда Сергеевна хорошо знала Иоффе, уважала его. Она идет на его похороны.
Иоффе провожают толпы народу. Среди них Троцкий. Много молодежи. Поют военные песни времен гражданской войны, где звучит имя Троцкого. На кладбище выступают Троцкий, Каменев, Зиновьев. А в первом ряду слушает их жена Сталина. Она слышит, как Зиновьев, сбившись с похоронного тона, над гробом Иоффе клеймит преступления ее мужа, предающего интересы партии. Слушает молча. А что творится в ее душе — кто скажет? Никто.
Митинг окончен. Надежда Сергеевна в сопровождении охраны выходит из ворот Новодевичьего кладбища. У ворот строй солдат, вызванный из казарм для поддержания порядка. Какой-то юноша из окружения Троцкого кричит солдатам: «Красноармейцы! «Ура!» вождю Красной Армии товарищу Троцкому!» В ответ тишина. Троцкий видит это. Стоит, потупясь. Идет к машине. Аллилуева тоже видит это. Идет к машине. Она знает — Сталин победил.
Победа не радует ее.
Почему она не может стать рядом со Сталиным? И быть его вторым «я», такой же жестокой всепобеждающей силой?
Вот ведь и Ольга рядом с Каменевым. И Екатерина во всем поддерживает Клима. И Наталья — за Троцкого. Почему Надежда другая? Кто скажет? Почему она не может, не хочет его поддерживать? Не видит за ним правды? А за другими, что ли, правда есть? Нет ее. Неужели она в самом деле шизофреничка, как он крикнул ей во время последней ссоры?
— А ты параноик, — отдала она ему, — у тебя повсюду враги!
И он смолчал.
Надежда Сергеевна оставляет журнал «Революция и культура», идет учиться в Промакадемию. Хочет стать специалистом по химическим волокнам.
Вне стен Кремля все интересно. Даже трудности в учении по-своему легки. Она старается не выпячивать в Академии, кто она такая. К зданию Академии на «форде» не подъезжает.
Останавливает машину за квартал, идет пешком, требуя от охраны не маячить слишком близко. Ей кажется, что вокруг никто не знает, чья она жена.
Зачем ей эта иллюзия? От природной скромности? Или от стыда: чья она жена? Последнее столь же маловероятно, сколь и возможно.
Будучи психологически разорванной между своей и сталинской правдой, Аллилуева умом все более и более уходит в сторону противников своего мужа. И сердцем тоже.
Можно ли представить себе Надежду Константиновну в такой ситуации? Ни в коем случае: Ленин прав, даже когда он неправ. А неправым он не бывает. Конечно, Надежда Константиновна не так глупа, чтобы настолько идеализировать своего вождя. Самой себе, во тьме ночной она наверняка признавалась во многом.
Недаром, по свидетельствам близких, она называла «ражью» его порой излишне эмоциональное, возбужденное состояние, до конца хорошо известное лишь ей. Но люди никогда не узнают ее несогласий с ним. Она сведет все несогласия воедино, она подправит его так, что и он не заметит, где она его подправила. Она заслонит собою любой его промах. Она объяснит себе и другим необходимость любого ленинского террора.
Аллилуева другая.
Связывало ли обеих Надежд что-нибудь? Такая разница возрастов. Сложно все было. Сталин третировал Крупскую. Аллилуева, наверно, сочувствовала ей. Но Крупская сама могла быть не слишком понятна Аллилуевой. Мог отвращать ее воинствующий атеизм. Надежда Сергеевна все больше и больше обращалась к Богу. Это приносило кратковременное успокоение мятущейся душе. Она стала ходить в церковь. Все вокруг заметили это.
Христианские настроения Аллилуевой подтвердила мне недавно сноха Каменева, Галина Сергеевна Кравченко:
— Надежду Аллилуеву я часто встречала в начале тридцатых в мастерской для высших чинов Кремля, их жен и детей. У нас с ней была общая портниха. Не могу сказать, чтобы мы были близко знакомы. Сидели в мастерской, ждали, когда вызовут на примерку.