И руки царской кровью не замараны, хотя для большевиков это не достоинство, но если на миг поверить легенде, что «Свердлова народ порешил за убийство царя», — факт «чистых рук» имел значение.
Оказалась семья вместо дома в Верхней Троице, вместо сибирской ссыльной избы — за кремлевской стеной, в одной коммунальной квартире с Троцкими. Детей и у Калининых и у Троцких было много. И пошла кремлевская жизнь по нарастающей, по разрастающейся, по привлекающей к себе внимание всей страны. Закрытая таинственная вершина, красная стена — что за ней?
Укусили себе локотки бывшие девушки, односельчанки Михаила, как узнали, кем он стал, — эстонка-то, видно, далеко глядела.
С самых первых дней своего появления в Кремле в качестве жены главы государства Екатерина Ивановна (Иоганновна по-эстонски) оказывается в центре всех событий. Знакомится с Крупской.
Все женские взоры внутри Кремля на какое-то время фокусируются на Калининой, но природный ум, такт и национальные черты отводят критические взгляды: Екатерина Ивановна, никак, ничем не стремясь выделиться, с первых же дней жизни в Кремле выделяется простотой обращения с людьми, горячей, страстной тягой быть полезной, аккуратностью и работоспособностью в делах, за которые берется. Учится на курсах медсестер, участвует в организации школ, детских садов, быстро ликвидирует собственную безграмотность и стремительно вырывается из круга домашних женских дел на простор внутрикремлевского существования. Входит во вкус новой жизни: не тяжкий бабий труд и возня с детьми, а культурное времяпрепровождение в чистом обществе с рассуждениями о равенстве женщин с мужчинами, о свободе чувств.
Летом 1919 года Екатерина Ивановна вместе с Михаилом Ивановичем, только что возглавившим новую страну, начинает работу в агитационном поезде «Октябрьской революции», «отдавая детей то своей матери, Екатерине Адамовне, в Москве, то на лето отправляя их к матери Калинина в Верхнюю Троицу.
Что такое поезд «Октябрьской революции»? Своего рода движущееся средство массовой информации тех лет. Своего рода радио, пресса, телевидение того времени. Народ должен быть ознакомлен с новой властью, с главой этой власти, с целями и задачами нового правительства. Народу нужно разъяснить принципы будущей жизни, объяснить ему, кто друзья, а с кем нужно вести непримиримую борьбу; народу, наконец, нужно показать путь к грамотности. Поезд двигался по многим районам, сбегавшимся к центру страны.
Агитаторы и пропагандисты раздавали литературу, читали лекции, показывали кино, делали инспекции на местах. Во время голода выколачивали хлеб из закромов крестьянских хозяйств. В составе поезда «Октябрьской революции», сменяя друг друга, перебывали политики и журналисты, рабочие и интеллигенты: Луначарский, Ольминский, Владимирский, Петровский, Каменев, Артем Веселый… Бывали иностранцы — коммунисты, коминтерновцы.
Появление в поезде Михаила Ивановича Калинина всегда оказывалось необходимым. Это сегодня народ может каждый вечер видеть у себя дома, не отходя от ужина, главу государства, а в то время не было таких средств информации, и поезд работал на рекламу.
Мне кажется, слово «реклама» включает в себя и понятие агитации, и понятие пропаганды одновременно. И еще кое-что непроизносимое.
Коротко стриженная после тифа, ловкая и умелая, отлично понимающая свое место и не злоупотребляющая им, Екатерина Калинина оказывается хорошим администратором на путях поезда «Октябрьской революции». Она распространяет литературу, помогает организовывать на местах детские сады, в госпиталях учит ухаживать за ранеными. Многие решения приходится принимать, как говорится, по ходу поезда, и она ощущает в себе недюжинные организаторские, хозяйственные способности. Все вокруг это замечают и радуются появлению такой хорошей хозяйки страны.
Летом 1921 года жена главы советского государства уезжает с детьми в Верхнюю Троицу, где ее тут же избирают членом волостного исполкома. Она с удовольствием работает, имея уже опыт поезда «Октябрьской революции», и так идет работа, что она проводит в деревне вместо лета — целый год. Голодное время — помогает матери Калинина поднять огород. В Кремле, как и во всей стране, голодно. На кремлевскую жизнь еще нельзя рассчитывать: семья большая. Но постепенно река входит в берега.
В 1922 году Екатерина Ивановна возвращается в Москву, заканчивает медицинские курсы, увлекается гомеопатией, становится заместителем директора ткацкой фабрики «Освобожденный труд». Кремль укрепляет свои позиции, как внешние, так и внутренние. Спецпитание и спецбыт становятся крепкой нормой. Дети требуют внимания. Общественная деятельность, необходимость быть на виду, прыжок ткачихи в руководство фабрикой — требуют времени и сил. Екатерина Калинина сквозь «осуждающие взоры», чаще невидимые, но несомненные, идет своим путем: единожды вкусившую общественных забот — на кухню не загонишь.
В семье появляется экономка Александра Васильевна Горчакова, красивая, умная, образованная. Дворянка. Она берет в руки и дом и детей — отныне Екатерина Ивановна вольна отдавать себя освобожденному от женских хлопот труду в прямом и переносном смысле. Чего еще надо ей, вчерашней неграмотной чухонке, ставшей лишь формально первой — Крупскую не переплюнешь, да и другие кремлевские дамы многим посильнее Екатерины Калининой, — но и не последней новой дамой Кремля?
Чего нужно?
В 1924 году она вместе с подругой Валентиной Остроумовой, отличной стенографисткой, работающей в аппарате Калинина, внезапно срывается с места и уезжает на Алтай, оставив своего главу государства и детей попечению Александры Горчаковой.
На Алтае, словно изголодавшаяся, она буквально набрасывается на… профсоюзную работу, организует кружки «Долой неграмотность!»
Сохранилось письмо Валентины Остроумовой в Москву с Алтая Калинину:
«Катя постановлением бюро обкома повышена «в должности», председатель здешнего Всеработземлеса ее двухмесячную работу предместкома характеризует образцовой. Так что она в чинах скоро тебя догонит. Отношение к нам хорошее, про нее (в массе, по крайней мере) никто не знает ничего о связи с тобой, и нет того ненормального отношения, как на фабрике».
Так! — поднимаются ушки на моей авторской макушке, — тут видны следы, быть может, острого конфликта! С чего это Екатерине Ивановне было срываться, бросать мужа, детей, хоть и в надежные руки, и мчаться невесть куда за тридевять земель? Может, правы сплетники, шептавшиеся, что все дело в красивой экономке Александре Васильевне Горчаковой, в увлечении ею самого Калинина — пришла в дом настоящая дама света, навела порядок и показала, как что должно быть, а то полуграмотная эстонка совсем зарвалась — в начальницы полезла, фабрикой руководит, скоро захочет страну к рукам прибрать, словно старуха из «Сказки о рыбаке и рыбке». Показала дама, как надо, посмотрел Калинин — и не нужна ему стала «старая жена» (между ними семь лет разницы. Он с 1875 года, она — с 1882-го. — Л.В.), а такому вождю нельзя в открытую жить с экономкой, вот он и выдумал послать жену на общественную жизнь. От себя подальше.
Есть и другое предположение. К 1924 году, постепенно нарастая, назрел «женский вопрос», прошла дискуссия, было подготовлено постановление. Догоняя собственную, уходящую без возврата молодость, некоторые кремлевские избранницы прельстились коллонтаевской идеей любви «стакана воды». Эти некоторые, конечно же, не посмели вести себя по схеме Коллонтай, но они осмеливались спорить с мужьями, отстаивая свое право на равенство в поступках: тебе можно, а мне почему нельзя? К этому времени в некоторых кремлевских семьях уже обозначились трещины. У иных вождей появились новые семьи с нежными чувствами и детьми. По ту сторону Кремлевской стены — в городе.
Возможно…
Объясняет всю ситуацию письмо Екатерины Ивановны Михаилу Ивановичу с Алтая, где есть строки: «Я там была не человек. Я была фальшивая фигура в том обществе, к которому я принадлежала из-за твоего положения. Все это создавало вообще фальшивую обстановку. Вокруг меня было два-три человека, которые относились ко мне искренно, остальные все были — ложь и притворство, все это мне опротивело. Я не имела права так говорить и так мыслить, как мне хотелось, на что имели право остальные рядовые работники, — потому что я принадлежала к высшему обществу, — это мне говорили в глаза товарищи коммунисты — тоже из высшего и среднего общества, но где же тут идеал, тот, к чему мы стремились, когда мы партию делим на общества, чуть ли не на классы? Пусть они там сортируют кого хотят, но я не хочу, чтоб меня сортировали, из ржи пшеничного хлеба не испечь — не надо мне ни удобств, ни автомобилей и не надо мне ваших фальшивых почетов, все это мне заменяет то, что на меня смотрят как на рядовую работницу — бывшую ткачиху, каковой я являюсь действительно, и только».
В 1924 году Екатерине Ивановне сорок два года. И то сказать, не девочка взбунтовалась. Зрелая, естественная, нормальная женщина, верившая в идеалы, начинает восставать против крушения своих идеалов. Вокруг нее — и внутри Кремлевской стены, и за ее пределами — стремительно складывается стереотип новой власти, в основе которой — обложенная лозунгами и призывами новой и новейшей лексики — лежит древнейшая как мир коллизия: кто палку взял, тот и капрал.
И вспомнились мне тут слова Маркса, которого спросили, что было бы, если бы Спартак победил Красса.
Маркс ответил: «Поменялись бы местами».
Екатерине Калининой захотелось самоутвердиться как личности. Не имея возможности быть женщиной на общественном уровне, имея лишь возможность быть в создающемся мире товарищем по работе, она искала в этом побеге на Алтай саму себя.
Но невидимые цепи властных структур, древних и новых, волокли ее назад.
Летом к ней на Алтай приезжает экономка Александра Горчакова с калининскими детьми, самим этим приездом сразу заткнув рот всем кремлевским сплетникам.