Вместе проводят лето, наслаждаясь щедрой природой Алтая, собирая грибы, ягоды, купаясь в звонкой алтайской воде.
И Калинина возвращается, не утвердившись, как ей того хотелось, возвращается в Москву на постылую службу полупервой дамы государства.
Едет в Париж на лечение. В Институт Пастера. (Жены Кремля в эти годы позволяли себе парижское, капиталистическое лечение. — Л.В.) Выздоровев, поступает на службу по организации крупных зерносовхозов.
Дети уже взрослые, у каждого своя жизнь. Разбуженный в ней смолоду революционно-общественный темперамент по-прежнему тяготится кремлевской жизнью и ее несоответствиями, все более нарастающими. Рядом мучительно живет Надежда Аллилуева, более молодая, чем Екатерина, но так похоже совестливая, искренняя, сложно-простая. У них много общего, но они не приближаются друг к другу — тут и разница в возрасте, и полная невозможность в похожей ситуации быть взаимополезными.
Побеги Екатерины Калининой из-за кремлевской стены на просторы жизни сначала в 1921 году в Верхнюю Троицу, потом в 1924 году на Алтай вроде бы имеют разные причины и поводы. Но оба они отчетливо несут на себе печать ее недовольства своим двусмысленным общественным положением.
Вполне возможно, что глубоко в природе этих побегов заложены и личные мотивы. Мне кажется (это только кажется мне, и я ничего не хочу утверждать. — Л.В.), что ее отношения с Михаилом Ивановичем очень давно, возможно, с самого начала их совместной жизни не несут характера сердечной привязанности. В силу обстоятельств оба издавна привыкли к жизни в разлуке. В силу обстоятельств лишь дети связывают их. Они устают друг от друга, обоим нравится разлучаться, но, оказавшись в разлуке, оба начинают стремиться друг к другу и относиться друг к другу много лучше на расстоянии, чем вблизи.
Это, кстати, вообще типично для многих семейных пар, никем не изучено и существует вроде бы в воображении, а на самом деле — в грубой реальности жизни.
1931 год — снова она «бежит». И опять на Алтай. Такое место — раз побывав, стремишься туда. Магнит. В 1931 году ей сорок девять лет. Столько же было Крупской, когда она в 1918 году вошла в Кремль новой царицей, только что пережив начало своего звездного революционного часа, своего пика судьбы.
У Калининой тоже «пик» начинается в сорок девять, на Алтае. Она работает на строительстве Чемальской ГЭС, участвует в строительстве дома отдыха ВЦИКа, выращивает поросят, овощи. Она снова чувствует свою необходимость и полностью разворачивается как хозяйка. Ее письма Михаилу Ивановичу полны молодости, жизни, любви ко всему, что ее там окружает. Создается впечатление, что на Алтае у нее есть все, чем может быть счастлива женщина.
Это годы коллективизации, и всесоюзная старостиха как может помогает миру, которого добивалась в молодости, помогает выжить, выдюжить, выстоять. Верит или старается верить всему, что провозглашает партия.
Открывается дом отдыха. Начинает приезжать начальство из Москвы. Сам Калинин навещает эти края в 1934 году.
Перед поездкой к ней он в Москве только отпраздновал, — что характерно, без нее, хотя при их возможностях приехать нетрудно, — пятнадцатилетие своего пребывания на посту главы государства. Калинин пробыл у Екатерины Ивановны несколько дней, она все ему увлеченно показала, уехал, и вослед ему пошло письмо: она забыла поздравить его с юбилеем — так мало значил для нее этот юбилей.
Увлеченная своей новой жизнью и работой, Екатерина Ивановна не стыдится использовать имя Калинина и свои связи для развития Алтайского края: пишет письма, просит помочь делу.
Типично для кремлевской жены.
К концу 1934 года она ощущает — выдохлась, и в 1935 году возвращается в Москву.
Екатерина Ивановна провела на Алтае весьма серьезные для внутрикремлевской жизни годы. Смерть Надежды Аллилуевой. Эхо убийства Кирова. Нагнетание вражды Сталина со многими вождями. Все это случилось в Кремле не при ней. Однако она не может не знать множества подробностей, способных высветить многие тайны этого высокопоставленного «застенка».
У нее есть на все свой взгляд.
Екатерина Калинина начинает работать в Верховном суде РСФСР. Идут аресты, расстрелы «врагов народа», их жен.
Подходит 1938 год. Март. Троцкистско-бухаринский процесс. Правотроцкистский блок. Август. Берия становится заместителем Ежова. Сентябрь. Калинины отдыхают. Она — в Кисловодске, он — в Сочи, пишет брошюру «Славный путь комсомола». Из Кисловодска, возвращаясь в Москву, она заворачивает к нему.
«Приехала мать и внесла динамику в нашу застойную жизнь», — пишет Калинин дочерям, сообщая, что 4 или 5 октября она выезжает в Москву.
Приезжает. В один из дней после приезда встречается у себя на квартире с Валентиной Остроумовой. О чем могут говорить такие деловые подруги между собой? Разумеется, о политике. По душам.
17 октября берут Остроумову.
В книге жены Бухарина А. М. Лариной, «Незабываемое» есть строки: «Оказавшись в одной камере с Остроумовой, я была свидетелем драматического развития следствия по ее делу. Валентина Петровна из ненависти к Сталину готова была подтвердить все, что говорила с Калининой о нем: «тиран, садист, уничтоживший ленинскую гвардию и миллионы невиновных людей», но была озабочена положением жены Калинина… Только из этих соображений Остроумова некоторое время отрицала происшедший разговор. Впоследствии выяснилось, что и следователь, и Берия были осведомлены до малейших подробностей о содержании беседы, причем Берия заявил Остроумовой, что ему все известно из признаний жены Калинина. Остроумова, поверившая Берии, наконец подтвердила состоявшийся между ними разговор, после чего следователь устроил очную ставку Калининой и Остроумовой. На очной ставке Валентина Петровна убедилась, что была обманута Берией. Екатерина Ивановна все отрицала. Так, по крайней мере, выглядит эта история в изложении Остроумовой… Ее увели из камеры в неизвестность».
При аресте Екатерины Ивановны за картиной нашли ее переписку с мужем.
Кто-то знал, где лежит переписка?
Кто-то слушал разговор с Остроумовой? Подслушивающий аппарат? Или свой стукач в квартире Калинина? Или обеих женщин вынуждали к признаниям путем чистейших провокаций?
Кто скажет?
Из протокола допроса Калининой Е. И. От 9.12.1938 года:
«ВОПРОС: Дадите показания о вашей правотроцкистской контрреволюционной деятельности?
КАЛИНИНА: Контрреволюционной, правотроцкистской работы я не вела, мне может быть поставлено в вину лишь общение с людьми, обвиняемыми как правотроцкисты…
ВОПРОС: Дадите показания об антисоветской деятельности Остроумовой?
КАЛИНИНА: Остроумову я знаю как члена партии, никогда никаких антисоветских высказываний я от нее не слыхала.
ВОПРОС: Она утверждает, что была связана с вами по своей контрреволюционной работе, это правда?
КАЛИНИНА: Она лжет. Никогда никакой связи контрреволюционного характера у меня с ней не было, я ничего не знаю о ее контрреволюционной деятельности.
(Калининой объявляется, что ей будет дана очная ставка с Остроумовой. Вводится Остроумова.)
ВОПРОС К ОСТРОУМОВОЙ: Что вам известно о контрреволюционной деятельности Калининой Екатерины Ивановны?
ОСТРОУМОВА: Как я уже показывала на предыдущих допросах, я в течение ряда лет вела подрывную шпионскую работу против Советского Союза. Помимо сведений чисто разведывательного характера, я собирала различные слухи и сплетни о руководителях партии и советского правительства. Одним из источников получения слухов и сплетен была для меня Калинина Екатерина Ивановна, а также ее окружение…
Квартира Калининой была своего рода салоном, где собирались враждебные линии партии люди, где открыто критиковалась политика партии, проводимая партией коллективизация. Раз или два на этих сборищах бывал Енукидзе… Калинина не может не помнить наших ярых нападок на партию, злобную ненависть к Сталину, которого мы рассматривали, как главного виновника взятого партией курса…
ВОПРОС К КАЛИНИНОЙ: Вы подтверждаете эти показания Остроумовой?
КАЛИНИНА: Это ложь — все ложь.
ОСТРОУМОВА: Калинина была очень дружна с троцкисткой Д., другом семьи Троцкого, находившейся с Троцким, до его высылки из СССР, в интимной связи.
ВОПРОС К КАЛИНИНОЙ: Вы подтверждаете свою связь с троцкистами?
КАЛИНИНА: Я подтверждаю лишь то, что у меня с Д. была личная дружба. То, что эта связь имела антисоветский характер, — отрицаю».
Протокол этого допроса напечатан на машинке, подписан Калининой и Остроумовой. Это главный допрос в крохотном — одна тонкая папка, — бездоказательном «Деле» Калининой, и к нему мне еще придется вернуться по крайней необходимости.
К жиденькому «Делу» всесоюзной старостихи подшит (глагол! — Л.В.) и протокол допроса Д., которая признает себя виновной в том, что «в 1927 году два раза отдала свою квартиру для проведения нелегальных контрреволюционных собраний, на которых выступал Троцкий (событие десятилетней давности, но по тому времени сулящее зловещую расправу. — Л.В.). Д. вынуждена признать, что она даже присутствовала на одном из двух собраний, не выступала, но была.
Может быть, чай разливала?
«Я стала часто посещать их квартиру в Кремле как друг дома. В 1922–1923 годах, когда жена Троцкого Наталья Ивановна Седова уезжала лечиться за границу, я находилась в интимных отношениях с Троцким».
Боже, зачем Д. говорит такое? Ведь они ее об этом не спрашивают! Зачем? Может быть, в состоянии растерянности, забитости, разрушенности? Может быть…
И при чем тут Калинина?
Дело Екатерины Ивановны явно раздували (глагол! — Л.В.).
Можно только предполагать, что происходит с Калининой между двумя допросами. После очной ставки с Остроумовой она вдруг начинает оговаривать себя: «Признаюсь, что я являюсь участницей контрреволюционной организации правых. В 1928 году меня привело к ним враждебное отношение к политике партии в сельском хозяйстве. В 1928–30 годах я считала, что крестьянин крайний индивидуалист и с его психологией в колхозника превратиться нельзя…