«Здравствуйте, мои дорогие.
Пользуясь случаем, что кое-кто едет в ваши края, решила вам написать несколько строк. Живем мы очень хорошо. В стране широко развернулись восстановительные работы, идет усиленная работа по залечиванию ран, причиненных нам фашистскими захватчиками. Народ самоотверженно трудится и успешно выполняет новый пятилетний план. Светланочка закончила школу-десятилетку на аттестат зрелости с золотой медалью, а сейчас учится в институте международных отношений. Светлана прекрасно знает английский язык, если твои дочери приедут, то она сумеет с ними свободно говорить. Я работаю там же по текстилю, к сожалению, часто хвораю… Привет Соне и всем детям, целую всех вас.
Ваша (без подписи).
5.10.46».
Среди материалов, компрометирующих Жемчужину, находится в «Деле» письмо артиста Михоэлса от 18 апреля 1945 года.
«Глубокоуважаемая, дорогая Полина Семеновна.
Прошу Вас заранее простить меня, что решаюсь беспокоить Вас. Дело общественного порядка (вообще-то, по-моему, сугубо личного порядка, но в те годы, как мы уже видели, лично не имело общественного значений, посему сказать «дело личного порядка» означало обречь его на провал. — Л.В.), это единственное, что придает мне смелости. Речь идет об известном нашем советском критике Гурвиче Абраме Соломоновиче, который в сравнительно молодом возрасте заболел частичным параличом. По свидетельству врачей, болезнь поддается лечению. Зная вашу отзывчивость, прошу вашего любезного содействия по устройству его в кремлевскую больницу. Повторяю, что мне чрезвычайно трудно досталась решимость беспокоить Вас, и я надеюсь, что Вы меня простите.
С чувством глубокого уважения к Вам и признательности,
Обыкновенная просьба. Похожа на письмо Клары Цеткин к Енукидзе по поводу Фортунато. Не правда ли?
Понять происхождение «Дела» Жемчужиной можно, зная международную обстановку конца сороковых годов и внезапно испортившиеся взаимоотношения между СССР и только что возникшим Израилем: Жемчужина попала на Лубянку с обвинением в том, что «она на протяжении ряда лет находилась в преступной связи с еврейскими националистами и совместное ними проводила вражескую работу против советского государства» (выписка из обвинительного заключения).
Привожу лишь часть материалов, наиболее типичных для понимания ситуации, характеров, законности и нравственности того времени.
Из протокола очной ставки между Жемчужиной и Фефером (поэт, член Еврейского антифашистского комитета. — Л.В.). От 6.12.1948 г.:
«ФЕФЕР: Михоэлс, заходя в Еврейский антифашистский комитет, часто говорил мне о посещении Жемчужиной спектаклей Еврейского театра. С его слов, он имел беседу с Жемчужиной во время ее посещения спектакля «Фрейлехс» в комнате художественного руководителя. Он говорил о том, что Жемчужина восхищается спектаклем и что она вообще очень интересуется нашими делами, о жизни евреев в Советском Союзе и о делах Еврейского антифашистского комитета. Спрашивала, не обижают ли нас. Характеризуя отношение Жемчужиной к евреям, а также высказывая свое мнение о ней, Михоэлс сказал: «Она хорошая еврейская дочь». Как мне рассказывал Михоэлс, он жаловался Жемчужиной, что дела плохие, чувствуется неприязнь к евреям. На это Жемчужина ему ответила: «Ну, знаете, наверху не очень…»
ВОПРОС СЛЕДОВАТЕЛЯ К ФЕФЕРУ: Это что значит?
ФЕФЕР: Я так посмотрел на него и спросил, как это понимать? Эти слова надо понимать так: это не местное явление. Среди руководителей есть такая тенденция, линия ущемления, ограничения, притеснения евреев. Так понял ее трактовку Михоэлс.
ВОПРОС К ЖЕМЧУЖИНОЙ: Что вы можете сказать?
ЖЕМЧУЖИНА: Это все выдумки или Михоэлса, или Фефера.
ВОПРОС К ЖЕМЧУЖИНОЙ: Вы были на спектакле, имели беседу с Михоэлсом?
ЖЕМЧУЖИНА: На спектакле была, но я отрицаю содержание разговора между мной и Михоэлсом в изложении Фефера. (Во время этого допроса Михоэлса уже нет в живых. — Л.В.)
ВОПРОС К ФЕФЕРУ: Вы в синагоге были 14 марта 1945 года?
ФЕФЕР: Я мало туда хожу, но в этот день был. 14 марта 1945 года в синагоге было богослужение по погибшим евреям во второй мировой войне. Там было много народу, в том числе артисты Рейзен, Хромченко, Утесов, были академики, профессора и даже генералы, там же я видел и Жемчужину с братом. Я был, я сидел в пятом или шестом ряду, я смотрел на амвон. Женщинам, по религиозным обычаям, полагается сидеть наверху, но в исключительных случаях, когда речь идет о больших, весьма почетных людях, допускаются отступления. Оно было допущено в отношении Жемчужиной.
ВОПРОС К ФЕФЕРУ: Жемчужину видели все присутствующие?
ФЕФЕР: Народ ее знает, ее узнала вся еврейская верхушка, которая была там.
ВОПРОС К ЖЕМЧУЖИНОЙ: Были вы в синагоге?
ЖЕМЧУЖИНА: Нет, я не была, сестра была.
ВОПРОС К ФЕФЕРУ: Вы подтверждаете, что именно Жемчужину видели в синагоге?
ФЕФЕР: Жемчужина была в синагоге, и об этом все евреи в городе говорили.
ВОПРОС К ЖЕМЧУЖИНОЙ: Вы по-прежнему отказываетесь?
ЖЕМЧУЖИНА: В синагоге я не была».
Из протокола очной ставки между Жемчужиной и Зускиным (администратор Еврейского театра, член Еврейского антифашистского комитета. — Л.В.). От 6.12.1948 г.:
«ВОПРОС СЛЕДОВАТЕЛЯ К ЗУСКИНУ: На похоронах Михоэлса присутствовала Жемчужина?
ЗУСКИН: Да, присутствовала. Дело было так. Вечером 15 января 1948 года я стоял у гроба и принимал венки у всех организаций, в это время увидел Полину Семеновну, я поздоровался с ней и выразил ей печаль по поводу смерти Михоэлса. Во время беседы Полина Семеновна спрашивает, как вы думаете, что здесь было — несчастный случай или убийство? Я говорил на основании сообщения, которое мы получили: Михоэлс погиб в результате автомобильной катастрофы, его нашли в 7 часов утра на улице невдалеке от гостиницы, а Полина Семеновна возразила мне и сказала, что дело обстоит не так гладко, как это пытаются представить, — это убийство.
ВОПРОС К ЖЕМЧУЖИНОЙ: Вы это говорили?
ЖЕМЧУЖИНА: Нет.
ВОПРОС К ЗУСКИНУ: Вы в синагоге были 14 марта 1945 года?
ЗУСКИН: Да, был. Там я видел Полину Семеновну, она сидела сбоку.
ВОПРОС К ЗУСКИНУ: Вы уверены, что это была Жемчужина?
ЗУСКИН: Я утверждаю это и ничего не выдумываю. Я поздоровался с ней.
ВОПРОС К ЖЕМЧУЖИНОЙ: Подтверждают это Фефер и Зускин, который вас хорошо знает и даже здоровался с вами в синагоге, что вы на это скажете?
ЖЕМЧУЖИНА: Не была я в синагоге».
Из протокола очной ставки между Жемчужиной и Слуцким. От 26 декабря 1948 г.:
«ВОПРОС К СЛУЦКОМУ: Расскажите, какое отношение имеете вы к московской синагоге?
СЛУЦКИЙ: Я, Слуцкий, с 1941 года являюсь членом двадцатки московской синагоги, отвечающей за ее деятельность.
ВОПРОС К СЛУЦКОМУ: Вами сделано заявление о том, что 14 марта 1948 года, когда было моление в синагоге, там присутствовала Жемчужина?
СЛУЦКИЙ: Да, такое заявление я сделал и его подтверждаю. В этот день я, как член двадцатки, был одним из распорядителей. Я принял меры, чтобы пропустить (глагол! — Л.В.) Жемчужину в синагогу. У нас в синагоге такой порядок, что мужчины находятся внизу, в зале, а женщины — на втором этаже. Для Жемчужиной мы решили сделать исключение и посадить ее на особо почетное место в зале. Когда я увидел Жемчужину с двумя родственниками, женщиной и мужчиной, я растолкал (глагол! — Л.В.) толпу и пропустил ее вместе с родственниками в зал.
ВОПРОС К ЖЕМЧУЖИНОЙ: Вот еще один гражданин говорит о вашем участии в богослужении в синагоге 14 марта 1945 года. Что вы на это скажете?
ЖЕМЧУЖИНА: Я уже сказала, что в синагоге я не была. Все это неправда».
Почему она отказывается?
Посетить любой храм для члена партии, ответственного работника — почти преступление. Это значило тогда расписаться (глагол! — Л.В.) в своем тайном пристрастии к религии, что, в свою очередь, означало несовместимость с партийностью.
Из протокола допроса арестованной Жемчужиной П. С., 1897 года рождения, уроженки станции Пологи Гуляйпольского района Днепропетровской области, из рабочих, еврейки, со средним образованием, бывшего члена ВКП(б) с 1918 года, до ареста нигде не работала. От 4.2.1949 г. (Как известно, ее сняли со всех должностей. — Л.В.):
«ВОПРОС: Жемчужина — это ваша настоящая фамилия?
ЖЕМЧУЖИНА: Нет, моя урожденная фамилия Карповская Перл Семеновна, а Жемчужина — это моя партийная кличка.
ВОПРОС: Вы что, работали в подполье?
ЖЕМЧУЖИНА: Да.
ВОПРОС: Где?
ЖЕМЧУЖИНА: На Украине, в период пребывания там армии Деникина.
ВОПРОС: Кто вас оставлял на подпольной работе в белогвардейском тылу?
ЖЕМЧУЖИНА: Я сама там осталась в силу сложившихся обстоятельств. В 1918 году Запорожской городской партийной организацией я была принята в члены РКП(б) и, спустя некоторое время, стала заведовать отделом Запорожского губкома партии. Осенью 1919 года в Запорожье было предпринято Деникиным наступление в связи с чем весь аппарат губкома партии начал эвакуироваться в Киев. Вместе с группой работников губкома эвакуировалась в Киев и я. Здесь мы явились в ЦК КП(б)У и нас группами разослали в действующие части Красной Армии. Я, например, была направлена политработником в Девятую армию, дислоцирующуюся в районе станции Дарница. По прибытии на станцию Дарница меня зачислили в один из полков Красной Армии, в составе которого я находилась около двух месяцев, после чего вынуждена была бежать обратно в Киев, так как наш полк подвергся нападению со стороны белогвардейских войск и был полностью рассеян.
ВОПРОС: Как следует из ваших показаний, на фронт вас послали для налаживания политработы в войсках, а вы вместо этого бежали в Киев. Как вы это расцениваете?