— Это ничего, присаживайся. Значит, ты присутствовал при последних минутах жизни Киргиза. Так получается? И с Котом тоже интересная история, да? Ну, расскажи, что можешь, пожалуйста. Тебя самого-то что интересует?
— Думаю, можем прямо от Киргиза и начать, — улыбаюсь я. — А потом от него, через Цвета и к Туману. А ещё меня и Ферик Ферганский интересует и Мамука Кутаисский, тот который Абрам.
— Хм, — качает головой Динмухаметов, — широки интересы современной молодёжи. Чай с яблочным пирогом будешь?
— Ох, ну как же тут отказаться? — развожу я руками. — Буду, конечно.
После Динмухаметова я еду за вокзал, в нашу штаб-квартиру. Скачков меня уже ждёт.
— Опаздываешь, — недовольно говорит он. — Пошли. Короче, решать надо, что с ними делать. Не будем же мы их всю жизнь в подполе держать. Они, конечно, тупые уроды, но не убивать же людей за то, что они уроды, правда?
— Правда, — соглашаюсь я. — Расстреляем только каждого второго.
— Короче, они ничего толком сказать не могут. Мы с парнями их допросили уже. Загрёб им сказал, что получил заказ на какого-то кента, на тебя то есть.
— От кого? — спрашиваю я, хотя и так ясно, от кого.
Я наклоняюсь над люком в полу.
— Эй бандосы, выходи по одному, — кричу я. — Фу-у-у… Что за смрад такой? Вы чё как слоны что ли гадили? Выползайте давайте. Смерть ваша пришла.
Они выползают. Грязные, вонючие и смурные. У того, что появляется последним, вся рожа чёрная.
— Говорить что ли не хотел? — спрашиваю я у Скачкова.
— Наоборот, — пожимает он плечами, — молотил без остановки, вот свои его и отделали.
Я всматриваюсь в этого типа. Взгляд наглый, припухшие глазки сверкают, как у крысы. Сразу видно, такого только могила исправит.
— Тупицы, — цедит он. — Дебилы.
— Как звать? — спрашиваю я.
— Пошёл ты на х*й! — злобно бросает он.
Я поворачиваюсь к Тимурычу, он только плечами пожимает, мол сам решай, что с этим чудиком делать.
— Как его звать? — спрашиваю я у его дружков.
— Вязь, — неохотно отвечает нескладный верзила. — Вязовскин, дурачок городской.
— Чё дерзкий такой?
— Да, он головой поехал, — говорит третий боец, похожий на поросёнка на стероидах.
— От страха что ли?
— Не, от большого ума. Давно, в Междуре ещё. Он вроде поэму написал про Ленина, хотел премию получить. Но в городе ещё несколько человек про Ленина начали писать. Ну, он и не выдержал, слетел с катушек, сначала просто ходил и плевался на всех, а теперь из магазина книги ворует и прохожим бесплатно раздаёт. Его менты даже не берут уже. Отметелят, книжки отберут и всё.
— А зачем вы его на дело взяли?
— Вован по приколу его с собой таскал, как шута. Он всякую херню несёт, складно пи**ит, типа сказки сочиняет.
— Пошёл ты на х*й! — снова выкрикивает книжный воришка и сказитель Вязовскин.
— Ты хлебало завали, я сказал, — вызверяется кабанчик.
— Так, тихо-на! — прикрикивает Скачков.
— А тебя как звать? — спрашиваю я кабанчика.
— Толян, — подбоченивается он. — Смак погоняло.
— А тебя? — смотрю на верзилу.
— Туруз, — по-прежнему неохотно отвечает он.
— Я не туруз, но я боюз. Ну что, жить хотите, граждане потерпевшие?
Они молчат.
— Не слышу.
— Ну, хотим…
— Смак говноед! — выкрикивает дурачок. — Дурилка ты картонная, картонный персонаж.
Кабанчик Смак молча разворачивается и со всей дури бьёт Вязя прямо по чёрной от побоев роже. Тот издаёт звук, похожий на хрюк и с грохотом летит в подпол.
Скачков не выдерживает, подскакивает и заряжает поросёнку по шее ребром ладони. Тот шумно вздыхает и валится на пол.
— Ну что, Туруз, — обречённо качаю я головой, — вся надежда только на тебя. Братаны твои выбыли из строя и теперь ничего сказать не могут. Рассказывай ты, спасай шкуру, свою и этих дебилов.
— Да я расписал уже всё, вон ему, — кивает он на Скачкова. — Вован сказанул, что дело есть, будем кента одного выпасать. Он получил заказ типа… на тебя, походу…
— Прям заказ?
— Ну, он так сказал.
— А чё он, такой киллер известный, что ему заказы дают?
— Ну, я тоже спросил, а он такой, типа это мой звёздный шанс, говорит. Поднимусь теперь, и вы со мной. Первое задание самое важное в жизни. В авторитете будем.
— Ну, видишь, молодец, рассказывай дальше.
— Так это всё. Кто заказал-то тебя, я ж не знаю.
— Чё, прям вообще не знаешь? Видал, пушка какая прикольная?
Я поднимаю руку с зажатым в ней БП. Он выглядит, как ручная аркебуза. Я навожу трубу ствола на Туруза, целя ему в лоб.
— Знаешь, почему так выглядит? Без шума стреляет. Чпок и мозги вылетели. Видал, как у того чепушилы вашего с двустволкой? Ты же рядом стоял, да? Пык, и нету великана, тык, и нету таракана. Знаешь стихи такие? Поэму про таракана, слыхал? Считай, что это про тебя. Ты мне не нужен и другальки твои тупоголовые тоже. Мне проще вас в свинарник отвезти, поросяткам на ужин, чем думать потом, что вы и кому свистеть будете. Так что единственный шанс выжить, сказать всё, что знаешь.
Он бледнеет:
— Я в натуре больше не знаю ничего…
— Значит всё…
— Да подожди, я-то вообще не при делах. Случайно с Вованом оказался. Я даже и не знаю никого, кто там чего заказал, кто есть кто… Мы в одном классе учились, на борьбу ходили… ну он бросил потом. Кликуха это из секции у меня…
— Ближе к телу, — поигрываю я бровями.
— Просто за компанию в город поехал. В областной центр. Я видел только, что он с инвалидом разговаривал до нашего отъезда.
— С инвалидом? Что за инвалид?
— Не знаю, он не объяснял. Мужик здоровый такой, зэк, мне кажется, одной ноги нет, на протезе ходит.
— С одноногим, значит? — переспрашиваю я и опускаю пушку.
Жалко этого одноногого не было вместе с Загрёбом грёбанным…
— Спускайся вниз, — говорю я верзиле, — и давай вмести с дурачком убирайте там всё за собой, выгребайте. Сейчас ветошь вам дадим и песок. Ясно?
— Да, — кивает он и, перешагивая через поросёнка идёт к лазу.
Я смотрю на тренера. Что с ними делать? Просто взять и расстрелять? Я, конечно, та ещё скотина, Наташке вон наобещал всего и смылся, но вот так просто выстрелить безоружному человеку в затылок не смогу. Да и куда тела девать? Это ж такая проблема, жуть просто. Попадалово, короче. Нет с трупаками я связываться не буду.
Дверь открывается и торопливо заходит Пашка.
— Фу, ну и духан, — говорит он. — Вы чё здесь свиней держите? Пусть дверь открытой побудет, невозможно ж. Егор, там тебе звонят. Женщина, говорит срочно ты ей нужен, случилось что-то, ЧП, говорит какое-то.
Что ещё за хрень! Сердце неприятно ёкает.
— Какая женщина?
— Эй, мужики, — доносится из подпола. — Вязь не дышит походу. Чё делать-то?
— Ирина, — отвечает Павел.
Блин, у Новицкой-то что?
13. Быстро! Ты мне нужен!
Гуманизм меня доведёт до беды когда-нибудь, но я же мент в душе, поэтому добрый. Вязь всё-таки дышит. Жив курилка. Сопит, пыхтит и пытается выглядеть умнее других, когда его вытаскивают из ямы. Поливает своих спасителей грязью, плюётся даже.
— Книжки не воруй, пират, — почти по-отечески взывает к нему Тимурыч, качая головой. — Убьют менты когда-нибудь или посадят.
Это он наговаривает, где ж такое видано, чтоб менты без дела убивали.
Мы укладываем всю эту братию на пол в пазике, чтобы они не видели откуда и куда едут, и Скачков вместе с Игорем вывозят их загород. Предложение очень простое и щедрое — ещё раз встретимся, не переживёте. Вот остановка междугороднего, вот деньги на билеты. Домой, товарищи.
Игорь, правда, недоволен, что враг уходит живым, но тут спорить не о чем. Когда они уезжают, становится легче дышать. Неприятные ребята. Очень неприятные. Особенно этот, ну, да пёс с ним. Не хотел бы ещё когда-нибудь их повстречать.
Ладно, с одними неприятностями закончили, а других ещё столько, что можно всю жизнь с ними биться. Паша везёт меня в горком комсомола.
— Егор Андреевич, — строго приветствует меня секретарша. — Пройдите, пожалуйста, со мной. Ирина Викторовна просила вас подождать в другом кабинете.
Она встаёт из-за стола и ведёт меня в конференц-зал.
— Подождите здесь, пожалуйста.
Интересно, что за конференция будет? Я сажусь и минут пять медитирую, глядя на белый гипсовый бюст вождя мирового пролетариата. Ленин, партия, комсомол! Ленин, партия, комсомол!
Дверь открывается и заходит Ирина. Она сосредоточена и явно не в настроении. Лица на ней нет, можно сказать.
— Привет, — кивает она и садится за широкий стол напротив меня.
Хм… Я встаю и начинаю его обходить, чтобы подойти к ней.
— Сядь на место, — указывает она указательным пальцем на стул, где я только что сидел.
— Ириш, ты чего строгая такая?
— Сядь.
— Ты из-за Снежинского что ли?
— А ты откуда знаешь? — хмурится она.
— Я что-нибудь придумаю, не переживай, — киваю я и сажусь на место.
— И что, интересно? Заставишь его забрать свой донос и извиниться?
— Да, — соглашаюсь я.
— Да только это уже ничему не поможет. Эта его хрень уже в Москву улетела. Так что твоей широкозадой Куренковой подождать придётся, пока меня с этого места не турнут.
— Почему он это устроил, интересно? Что у него за зуб на тебя?
— Зуб у него на тебя, на Ефима, по нему это тоже бьёт, на меня, за то что ты на фабрике секретарём стал… да мало ли за что ещё. Говнистый он мужик и мутный.
Мне только такие в последнее время и встречаются.
— А чего он хочет? Чего добивается тем, что ты не поедешь в Москву?
— Во-первых, нагадить. Это вообще самое главное, наверное. Во-вторых… Если я не ухожу, значит, Куренкова не переходит на моё место и не освобождает своё.
— Странно, а ему что до этого? Какая-то долгая и ненадёжная комбинация. Кто её место займёт?
— Не знаю я… Второй секретарь…
— Крикунов?
Ирина хмурится.