Хозяйка, хваткая женщина лет сорока пяти, записывает данные паспорта и берёт оплату за три месяца вперёд. Отец, учёный, квартира его, сейчас находится в Москве, подробностей она не раскрывает, но в ближайший год его здесь точно не будет, ну а чего квартире простаивать. Правильно, к тому же нам это на руку. Мебель здесь стоит неновая, но это не беда, всё необходимое имеется. Большой плюс, есть телефон. Всё отлично, но есть проблема, надо будет ещё с пропиской что-то решать.
Хозяйка несколько раз уточняет, одна ли будет жить Наташка и категорически требует, чтобы она никаких парней не водила. Обещает, что будет приходить с проверками. Получив деньги, отдаёт ключи и уходит. А мы едем в гастроном и успеваем перед самым закрытием купить кое-каких продуктов.
Ребята уезжают в гостиницу, а я остаюсь с Наташкой. На новом месте приснись жених невесте.
Себе Пест ничего не нашёл, в Академгородке с этим делом глухо. От такой квартиры, как у Наташки он бы не отказался, конечно, но пока вариантов вообще нет.
Утром мы отвозим Наталью в универ, а сами возвращаемся домой. По дороге я пытаюсь собрать мысли в кучу, но отрубаюсь и сплю почти до самого дома. У подъезда я замечаю тёмно-зелёный ЕрАЗ, с пообмятыми боками. Видно, что это тёртый калач. Звоню Гене. Да, точно, тот самый и есть.
— Покатался уже на нём? — спрашиваю я после рассказов о Наташкиных новостях.
— Ну, так, — неопределённо замечает он. — Ездить можно, но не знаю как долго выдержит. Тебе он для чего вообще?
— Пусть здесь стоит. Времена неспокойные. Посажу в него ребят активистов, чтобы за порядком смотрели. Ты не против?
— Пост что ли?
— Ну, ты особо не распространяйся. Шторки там повесим, никто и не поймёт.
— Ну, ты даёшь, Егорыч, — машет он головой.
После разговора с ним еду к Скачкову и договариваюсь об организации дежурства. С проверенными людьми у него пока не очень хорошо, но говорит, что в течение пары дней постарается всё решить.
Есть правда небольшая загвоздка с бумагами. Горком комсомола ещё не направил предложение Ефиму, чтобы можно было набирать взрослых мужиков в объединение. На словах всё подтвердили и уже с ДОСААФОМ конкретные шаги сделаны и с военным училищем, но бумаги ещё не все оформлены.
Надо идти к Ирине. Может, она специально притормозила, чтобы я к ней пришёл? Блин, потемневшую кожу будет сложно объяснить. Мда… Ну, ладно, скажу, как есть, или почти, как есть. Как есть, но кое-что упущу.
От Скачкова еду к Новицкой. Секретарша сегодня на месте, а вот Ирины нет.
— А когда будет? — спрашиваю я.
— Может быть, и никогда, — отвечает она с видом и торжеством победителя.
— Почему? — поднимаю я брови.
— Это вам не у меня надо спрашивать.
— А где сейчас-то она?
— Сейчас она в отпуске. Так что приходите примерно через месяц.
Зашибись. Я иду искать Иванову.
— Лен, привет, можешь выйти на минуточку, — киваю я, заглядывая в её кабинет. — Всем здравствуйте, товарищи.
Она выскакивает.
— Привет, Егор. Как дела?
— Как тебя вижу, сразу всё налаживается. А у тебя? Куда Новицкую дели?
— В отпуск отправили, — разводит она руками. — Сказала мне по секрету, что уже не вернётся.
— А куда денется?
Лена оглядывается по сторонам и шёпотом отвечает:
— В ЦК забирают. Только ты смотри, никому ни слова, понял?
— Могила, Лен. А сейчас она где?
— В Москву улетела. Там дел много. Нужно всё обустроить, сам понимаешь.
— Так она вообще уже не вернётся?
— Ну, не знаю я, — пожимает плечами Иванова. — Я ей сказала, что отходную надо сделать, иначе товарищи расстроятся, но она мне не ответила ничего.
— Понятно. А за неё кто? Стрункин?
— Ну, конечно, второй секретарь, кто же ещё.
— А кто будет вместо Ирины, не он же?
— Шутишь? — усмехается она, снова оглядываясь по сторонам. — Она мне сказала, что Куренкова из Центрального райкома.
— Ну, да. Понятно. А она телефон оставила? Как с ней связываться теперь?
— Нет, сказала, как появится номер, она мне позвонит и скажет.
— Про меня ничего не говорила? Может, передавала чего?
— Чего? — игриво улыбается Лена. — Чего бы она такого могла тебе передать? Ну-ка, поведай по старой дружбе.
— Да, понимаешь, Лен, — хмыкаю я. — Мы тут подавали бумаги на подпись от нашего военно-патриотического объединения. Без них всё тормознётся теперь на неопределённый срок.
— Так ты к Стрункину обратись. Теперь он всё решает.
— Да блин. Стрункин ваш тот ещё хрен. Ненадёжный он товарищ какой-то, тебе не кажется?
— Что кажется, я это на сто процентов знаю. Ты тогда к Ефиму сходи, чтоб он Стрункину по мозгам дал, тогда у него выбора не останется.
— Точно, Лен. Какая ты толковая барышня, просто диву даюсь, что такая славная и не моя.
— Нос не дорос ещё, — польщённо смеётся она.
— Ладно, пойду к Ефиму. Надеюсь, Стрункина отправят на повышение, а тебя поставят вместо него. Всё, Ленусь, побежал. Не пропадай, если что.
Я разворачиваюсь и иду прочь, но Иванова меня не отпускает.
— Егор, а ещё новость хочешь?
— Ну, конечно, — говорю я, останавливаясь. — Кто же не хочет?
— Снежинского выпнули, — она подходит ко мне ближе и снова понижает голос. — Он дома порнографию делал. Представляешь?
Глаза у неё загораются любопытным огнём.
— Да ты что! — удивляюсь я. — А ты когда-нибудь видела порнографию?
— Чего? — смеётся она. — Дурак что ли? Я же не извращенка!
— Нет, конечно. А вот Снежинкский точно извращенец, я первый раз когда его увидел, так и подумал.
Она хохочет.
— А ты где так загорел-то?
— На кварц ходил, я же лечусь ещё.
— Ох и врать ты горазд, Брагин. Ну, да я тебя и такого люблю.
Мы расстаёмся и я иду к Ефиму. Он обещает помочь. После него еду на фабрику. Разговариваю с директором, фурнитура пришла и всё идёт своим чередом. Выслушав информацию о текущих событиях, захожу в комитет. Там, как обычно, сидит Галя.
— О, Егор! Привет! Ты где был так долго?
— В командировке, Галя. Делился комсомольским опытом с товарищами.
— Долго ты делился, вон аж почернел весь.
— Это на сборе хлопка. Я же был в Узбекистане. Пришлось личным примером воодушевлять хлопкоробов и хлопкоробок. Не способны они без нас, сибиряков дело делать.
Галя смеётся.
— Ну, ты даёшь, Егор.
— Даю-даю, — говорю я, усаживаясь за свой стол. — Ты тоже давай, пожалуйста, рассказывай, что у нас тут нового и хорошего.
— Не знаю, — усмехается она, — насчёт хорошего, но новое точно имеется.
— И что же это за новое такое, что аж нехорошее?
— Я так не говорила, — мотает она головой. — К нам Снежинский на работу устроился.
— Чего? — у меня глаза на лоб лезут. — Куда это к нам?
— На фабрику. Его же из обкома попёрли.
— За порнуху?
— Не знаю, история тёмная, — оживлённо докладывает она сплетни. — Говорят, он вроде какие-то доносы прямо в ЦК написал, минуя первого секретаря. Вот его и пропесочили. А доносы ещё и лживыми оказались. В общем, его попросили на выход. А так-то, если что, вечеринки у него забавные были.
— Эх, Галя-Галя, — качаю я головой. — Правильно попросили, честно говоря. А у нас-то он чего хочет?
— В бухгалтерию устроился.
— Как его приняли-то? Он же и на нас пытался кляузы сочинять, Курганову вон подговаривал.
— Не знаю, видать руководство не просекло ещё. Он мне сказал, что будет свою кандидатуру на место начальника КП выдвигать, вместо Кургановой, как раз.
— А он разве из комсомольского возраста не вышел ещё? — хмыкаю я.
— Не знаю, — пожимает она плечами.
Ты посмотри, наглец какой. Надо сказать директору, чтобы его перевели куда-нибудь подальше отсюда, если уволить сразу нельзя будет.
Дверь открывается, и на пороге появляется собственной персоной Снежинский.
— О, Егор Андреевич, приветствую, — говорит он, будто всё вообще нормально и он всю жизнь здесь работает.
— Здравствуйте, Эдуард Фридрикович. Признаюсь, удивлён вас видеть. Думал, что уже не встретимся.
— Ну, зачем такой пессимизм, — ехидно усмехается он. — Я к вам по делу, между прочим.
— Слушаю вас, — говорю я, но пройти и присесть не предлагаю.
— Вы когда из командировки вернулись, сегодня? Или завтрашним днём закрывать?
— Завтрашним закрывайте.
— Хорошо, понимаю. Но вы, пожалуйста, командировочное не забудьте отдать, прямо с самого утра, ладно? И проездные документы тоже. Пытаюсь порядок в этих вопросах навести, а то там такой бардак, знаете ли, особенно вот с вашими бумагами. Ну ладно, не буду вас отвлекать, занимайтесь делами комсомольскими. До свидания.
Вот змей, но ладно, решим с ним что-нибудь.
— Вот и он, — говорит Галя.
— Ладно, Галина, пёс с ним, Снежинским этим, давай, отчитывайся, рассказывай, что делала, что не делала…
Галя подробно рассказывает обо всех делах и событиях, произошедших в моё отсутствие. Заходят ещё наши ребята и я занимаюсь рабочими вопросами до самого конца рабочего дня, а потом выхожу вместе со всеми и двигаюсь к проходной. Мы сливаемся с потоком рабочих, вытекающим с фабрики после смены.
Коллектив у нас, в основном, женский. Они спешат, торопятся, отработав смену, прибежать домой и ещё там отстоять вахту у плиты, ну, и прочие дела по дому, естественно.
«Решения съезда выполним», — гласит транспарант над выходом с территории. Я иду вместе с Игорем, а Паша уже ждёт в машине снаружи, за оградой.
Мы выходим из проходной и двигаемся по большой площадке, ведущей на улицу, к рыночку. Я думаю о Новицкой. Нехорошо мы расстались и надо будет встретиться с Трыней, узнать, отнёс ли он ей букет. И деньги ещё ему отдать надо. И с Большаком поговорить, узнать, как там у него дела с Жорой. Очень бы хотелось, чтобы дело выгорело, хотя, боюсь, Жорино слово в этом вопросе решающей роли не играет.
Я погружаюсь в мысли и вдруг…
— Егор, сзади! — кричит мне в самое ухо Игорь и резко толкает в плечо.