Сегодня разговор о льготах продолжился. Но уже в чисто практическом русле. По докладу представителя правительства выяснилось, что для проведения этой самой «монетизации» потребуется внести поправки более чем в сто пятьдесят законов. И сделать это надо будет в авральном порядке. Более того, принимать все эти поправки, возможно, придется в период летних отпусков. Чтобы не допустить протестов со стороны коммунистов и других недовольных депутатов.
Сидя на своем месте за диваном, Сурок вдруг невольно поймал себя на мысли о том, что в нем как будто борются два начала. Одно — чисто природное, в соответствии с которым ему было нестерпимо жаль этих самых несчастных стариков, которых собравшиеся здесь двуногие пытаются сейчас лишить всего. Другое, видимо, исходило от вживленных под шкурой электронных рецепторов. И от этого раздвоения личности ему стало не по себе.
Он прикрыл голову лапами и начал в отчаянии толкать ею мягкую спинку дивана.
А присутствующие на совещании вдруг с удивлением увидели, что хозяин кабинета вдруг схватился руками за голову и начал тонко протяжно выть. Решив, что у того началась сильнейшая мигрень, Грузнов указал всем присутствующим на выход и позвал в кабинет секретаршу.
Совещание пришлось перенести…
18
Несмотря на огромное расстояние между Старым и Новым Светом, самолет прибыл почти по расписанию. Трап тоже подали очень быстро. Заминки начались только в зонах паспортного и таможенного контроля. Сначала огромный темнокожий пограничник после сканирования отпечатков пальцев долго и подозрительно вглядывался в паспорт Воронцова. Затем пристально изучал его внешность. И только после этого, наконец, шлепнул в паспорте штамп и пропустил дальше. Но здесь его уже ожидали другие полицейские. С собаками. Они обходили всех приехавших. Возле некоторых собаки садились. Тогда полицейские предлагали вывернуть наизнанку содержимое своего багажа.
Такая же история произошла и с Виктором Петровичем. Собака долго и подозрительно обнюхивала сначала его самого, затем его большую дорожную сумку. Полицейский жестом показал, чтобы Воронцов открыл свой багаж. Каково же было его удивление, когда внутри он обнаружил только запасные брюки и свитер, сменную пару белья и пакет с порезанной дольками одесской колбасой и половиной буханки черного ржаного хлеба. Их он по давно заведенной привычке всегда брал с собой в дорогу. Как говорится, на всякий случай.
Собака села около пакета с колбасой, всем своим видом показывая, что не прочь была бы ее отведать. Но полицейский, пренебрежительно фыркнув, дернул ее за поводок и потащил дальше по залу. Но следом подбежавший сотрудник таможни показал пальцем Воронцову на его пакет и предложил немедленно выбросить все это в специально подготовленную мусорную корзину. Расставаться с любимой одесской колбасой не хотелось. Но особенно жаль было черного хлеба. Однако таможенник упорно показывал на мусорную корзину. И Воронцов смирился.
Наконец, когда со всеми формальностями было покончено, Виктор Петрович двинулся к выходу, где его с нетерпением уже ожидал давний товарищ — профессор Гарвардского университета Дэвид Редигер.
Сразу после короткого рукопожатия Дэвид выхватил из его рук сумку и двинулся к выходу.
— Уедем быстрее отсюда. Я не люблю аэропорты и вокзалы. Тут очень шумно!
Он побежал впереди, умело лавируя между машинами. А Виктор Петрович оглянулся назад, где над входом огромными буквами было написано «Вашингтон». А совсем рядом, в сквере он заметил изящные деревца, будто бы сошедшие с восточных лубочных картинок. «Это же, кажется, японская вишня — сакура. Ее сюда, наверное, завезли после Второй мировой, — подумал он. — Так вот ты какая — столица главной мировой державы?»
Не успел он налюбоваться красотами цветущего Вашингтона, как вновь услышал впереди себя голос Дэвида:
— Виктор! Давай, давай! Нам еще далеко ехать!
Когда они, наконец, сели в машину и пристегнули ремни, Дэвид слегка перевел дух и уже более спокойно проговорил:
— Я хочу, чтобы сегодня ты обязательно встретился с моим коллегой Фирсманом. Мы остановимся у него на ночь. Он раньше работал в лаборатории «Зет». Он очень много знает интересного по поводу «Русского проекта». Если ты, конечно, не возражаешь? Я понимаю, такой тяжелый перелет утомил тебя. Но другого случая не будет. Завтра он улетает в Бразилию.
Виктор Петрович глубоко вздохнул и махнул рукой:
— Вези! Успею еще отоспаться! Я же сюда, в конце концов, не любоваться природой приехал!
Всю дорогу Дэвид рассказывал об ужасах Америки. А Виктор Петрович смотрел в окно, за которым мелькали гладкие ухоженные лужайки, цветущие палисадники и словно нарисованные на картинках домики. И думал о том, что все в мире относительно.
Буквально месяц назад он ездил к своему давнему приятелю в Ярославскую область. Всю дорогу от Москвы до Ярославля за окном вагона простиралась заросшая бурьяном и мелколесьем полупустыня. Только изредка то там, то здесь мелькали покосившиеся домишки и грустно бредущие сами по себе тощие коровенки. Дом, в котором приятель жил вместе с женой, внучкой и старой хромоногой собакой, больше напоминал заросшую мохом лесную заимку. Приятель признался, что бывать здесь приходится довольно редко из-за большой отдаленности от Москвы. Но другой, как он выразился, «виллы» не было. Поэтому в летнее время оставалось только забирать все семейство и выезжать подальше от Москвы в глухую Ярославию.
— Здесь хоть грибов да ягод можно пособирать! — вздыхал он. — Да и дышится здесь полегче, чем в этой сумасшедшей отравленной Москве. Впрочем, — опять тяжело вздохнул он, — куда теперь податься интеллигентному пенсионеру? Разве на наши шиши в городе проживешь?
— А ведь, ты, Олег, в прошлом полковник? И, кажется, даже служил в аналитическом управлении ГРУ?
— Да, было дело, — грустно проговорил приятель. — Ну так тогда и совсем другая страна была! С ней попробовал бы кто не посчитаться! Советский Союз — это звучало гордо! А сейчас что?
Затем в этой самой избушке, похожей на лесную заимку, они долгими ясными летними вечерами много рассуждали о том, что ждет Россию в ближайшем будущем.
Мысли были далеко не радужными. Размышления — довольно горькими.
И вот сейчас Виктор Петрович прилетел в самое сердце, как ему всегда казалось, Империи Зла. Для того чтобы самому воочию убедиться в том, что этот самый «Русский проект» — отнюдь не миф. И не выдумка досужих политиков…
19
Профессор Фирсман оказался на редкость приятным человеком. На вид ему было лет шестьдесят пять. Но держался он очень браво. Воронцов почему-то подумал, что профессор по примеру многих деловых людей Америки занимается утренними пробежками. И вообще своему здоровью уделяет значительное внимание.
Дом, в котором жил профессор Фирсман, в отличие от других таких домов поблизости, выглядел значительно фундаментальнее. Но и значительно скромнее. Здесь не было никчемной вычурности и лишней помпезности. Все было подчинено строгому рационализму.
Прямо с порога профессор проводил их в свой довольно обширный кабинет. Виктору Петровичу сразу бросилось в глаза, что подбор книг на полках был чрезвычайно разнообразным. Здесь можно было увидеть и книги философов, и книги современных политиков, и новейшую бестолковую беллетристику. Но большую часть литературы составляли справочные издания. К своему великому удивлению он увидел на полках даже тома Большой Советской Энциклопедии.
Заметив интерес Воронцова к его книгам, профессор, обводя их взглядом, дружелюбно проговорил:
— Я здесь не работаю. Я здесь отдыхаю. Там, где я работаю, нет буквально ничего. Только мой маленький персональный компьютер. Я не люблю, чтобы мне что-то мешало. Сюда я прихожу только, чтобы сверить какие-то свои мысли.
— Но я вижу, профессор, что вам не чужды философские произведения Старого Света?
— О да! Их написали великие люди! — Профессор взял в руки томик Иммануила Канта. — В Старом Свете всегда жили и творили великие гении! Этого совершенно нельзя сказать о современной Америке. К сожалению, мы здесь живем сегодня в обществе потребителей.
— И, тем не менее, именно Соединенные Штаты сегодня претендуют на роль ведущей державы мира?
— Да, это так! — вздохнул профессор. — Но возвышение Америки обусловлено всего лишь несколькими объективными факторами. Пока европейские и азиатские львы выясняли между собой отношения и пытались перегрызть друг другу глотки, Америка бессовестно накапливала капиталы за счет ограбления и тех и других. И вот теперь она думает, что имеет право диктовать всем свою волю. И это очень опасно. В первую очередь для самой Америки.
Профессор сделал приглашающий жест рукой, указывая гостям на кресла и диван. Затем выглянул в открытое окно и крикнул куда-то вниз:
— Кетти, принеси, пожалуйста, нашим уважаемым джентльменам кофе!
Через несколько минут в кабинет с большим подносом в руках вошла высокая сухощавая старушка. Она мило улыбнулась гостям и, поставив поднос на письменный стол, пригласила:
— Пожалуйста, джентльмены! Это самый лучший кофе в нашем дистрикте. В отличие от сегодняшних суррогатов из фастфуда он настоящий. Сэм привозит его из Бразилии.
Профессор широко улыбнулся и, обхватив старушку за плечи, проговорил:
— Это моя Кетти! Мы живем с ней — не поверите! — уже сорок лет! Это небывалый случай у нас в Америке!
Здесь, как правило, браки больше десяти лет — большая редкость. Но… Наверное, мы слишком старомодны.
Дэвид, потягивая горячий кофе, представил жене профессора своего московского друга:
— Это мой гость — профессор Воронцов. Он большой специалист в области современной политической истории России. Автор огромного числа статей и книг. Как мне известно, его книги всегда делают много шума. Иногда их даже запрещают продавать!
— Как же так? — удивленно подняла брови Кетти. — Нам все говорят, что в России уже давно нет цензуры!