Он улыбнулся, устыдился своей улыбки и долго-долго сидел молча. Потом медленно встал с мраморной скамейки, чувствуя, как затекли ляжки и в них теперь горячо хлынула кровь, креститься не стал, но совсем неслышно прошептал:
— Упокой, Господи, душу усопшей рабы твоей Надежды и прости ей вся согрешения ея вольные и невольные.
Медленно направился в сторону ждущего у ворот Власика и вскоре садился в теплое нутро бронированного лимузина, рассчитанного аж на семерых.
— На Ближнюю? — спросил Палосич таким голосом, будто только что вернулся с похорон.
— На Ближнюю, — тихо ответил вдовец.
На следующий день он узнал, что Комитет по делам кино единодушно одобрил фильм «Александр Невский», и, довольный, пробурчал:
— Еще неизвестно, кто кого одобрять должен, они — Александра, или Александр — всю эту шантрапу.
После просмотра новой ленты Эйзенштейна и посещения могилы жены он испытал чувство облегчения, будто какой-то важный этап пройден, враги потонули в ледяных водах Чудского озера, а ведь там, среди потонувших, были и виноватые псы-рыцари, и безвинные кнехты, коих тевтонские поработители притащили с собой из своих поместий.
Он искал оправдания террору, затеянному с его благословения в прошлом году, и не находил их, как больной ищет средства от боли, не в силах найти лекарства от болезни. Он понимал, что виноват перед тысячами людей, но виноват точно так же, как все великие государственные деятели в истории. И Иосиф Суровый вставал на кровавые ковры в один ряд с Иваном Грозным и Петром Великим.
В тот же день, когда КДК одобрил «Александра Невского», Сталин вызвал к себе в кабинет Ежова и приказал ему сворачивать репрессии. Николай Иванович оторопел, у него уже имелся разработанный план по расстрелам на первое полугодие следующего года, на Бутовском полигоне в «Коммунарке» вырыли несколько свежих рвов, и он заартачился:
— Не время, товарищ Сталин. Число врагов уменьшилось, но весьма незначительно. Преступно будет взять и закончить дело там, где оно только начинается.
— Преступно? — вскинул бровь Сталин. — Так, может, за это преступное решение вы и на меня заведете дело?
— Если кто бы то ни было совершает нечто, что можно квалифицировать как преступное и антинародное деяние, каждый подлежит аресту, — нагло заявил нарком внутренних дел. — И если кто-то докажет, что нарком Ежов тоже совершал преступные деяния, направленные против социалистического отечества, то и Ежова… — И Николай Иванович постукал указательным пальцем себе в затылочную кость, издавшую при этом звук, как если бы в голову Ежова постучался дятел.
— Надо будет, и Ежова призовем к ответу, — ледяным голосом произнес Хозяин. — Идите и выполняйте приказ секретаря ЦК ВКП(б) Сталина. Разнарядок на количество больше не будет. Смертные приговоры без состязательного судебного рассмотрения прекратить. Вы меня поняли?
— Слушаюсь, товарищ Сталин.
И в эти же дни из Германии стали приходить новости о «хрустальных ночах» — крупномасштабных кровавых погромах. Гитлер начал объявленное им окончательное решение еврейского вопроса. Евреев убивали на улицах и в синагогах, арестовывали, отправляли в концлагеря и там подвергали истязаниям, от которых они гибли тысячами.
С тех пор как крикливый Адольф заявил, что борьба с большевизмом есть составная часть общей борьбы с мировым еврейством, а также — что территория Германии в будущем в десятки раз увеличится за счет территории нынешнего СССР, никаких надежд на дружбу с бесноватым фюрером Иосиф Виссарионович не питал. Понимал, что нужно поддерживать хотя бы какие-то добрососедские отношения и тем самым оттянуть сроки начала войны с Гитлером, но знал: рано или поздно немецкие фашисты придут к нам с мечом. И, даст бог, от меча и погибнут!
Сейчас же он дал добро на проведение по всей стране митингов и демонстраций, показывающих возмущение советских людей погромами в Германии. На митингах с пламенными речами выступали и кинематографисты, особенно братья Васильевы, Александров и Довженко. И в это же время повсюду шли показы и обсуждения эйзенштейновского «Александра Невского»; все понимали, что фильм предваряет собой грядущую эпоху нового тяжелейшего противостояния России и Европы в лице нацистской Германии. И накануне смертельной схватки необходима полная централизация власти, чтобы, когда враг схватит за горло, народ не метался, кого ему слушаться — Сталина, Бухарина, Зиновьева, Тухачевского или кого-то еще. Этих кого-то олицетворял предатель, псковский воевода Твердило, и в финале Александр отдал его на растерзание толпы.
Впрочем, после строгого приказа Сталина главнокомандующий Большим террором Ежов с огромной неохотой, но все же принялся репрессии сворачивать. Во все концы страны перестали лететь черными стервятниками разнарядки на то, сколько нужно выявить и расстрелять врагов народа — тысячу, две или три, а свежевырытые рвы в «Коммунарке» теперь заполнялись очень медленно, расстрелянных приходилось посыпать известью, покуда ров не насытится трупами. К тому же там больше не расстреливали, привозили убитых из московских тюрем.
А вскоре и самого Ежова сняли с должности наркома внутренних дел, его место занял Берия, который сразу же взялся арестовывать всех носителей ежовых рукавиц, а сам Николай Иванович довольствовался пока должностью наркома водного транспорта, но всем было ясно, какова его ближайшая участь.
Киношники, еще так недавно неделю гулявшие в «Метрополе», празднуя отставку и арест Шумяцкого, теперь выли под пятой Дукельского, и в новогоднюю ночь Молотов докладывал Хозяину:
— Стонут, бедненькие, жалуются: мол, начальник кино режет по живому, запрещает каждую вторую картину, особенно на современную тематику, из трех фильм две на историческом материале. А современные Дукельский выпускает только самые бездарные. А если и выйдет нечто путевое, то затеяно и пущено в пэ-производство еще при покойном Борисе Захаровиче. Из ста пятидесяти режиссеров задействованы двадцать-тридцать. Самый существенный факт тот, что на картины, запрещенные Дукельским, потрачено десять миллионов рублей, и все впустую. Жалуются, что Семен Семенович груб и невежествен, плохо ра-азбирается в искусстве вообще и в кино в частности. Учитывая, что каждая из зарезанных им картин принесла бы по десять миллионов, подсчитали, что ущерб го-осударству нанесен мэ-мно-ногомиллионный.
— Зато себе ни копейки в карман не кладет, — усмехнулся Сталин. — Так что же, печатать эту статью в «Известиях»?
— Как скажете.
— Думаю, не надо. Свое дело начальник Комитета по делам кинематографии сделал, мы его по весне наградим, а к лету выгоним. Но как-нибудь без лишнего шума. А то я его, честно говоря, боюсь.
— Вы?! Дукельского?!
— А что вы думаете? Он иной раз так смотрит, что у меня сердце падает. Как бывает, когда стоишь над пропастью и вниз глянешь. Кажется, он вот-вот скажет: «Гражданин Сталин, вы обвиняетесь в государственной измене и арестованы, следуйте за мной!»
— Честно говоря, у меня тоже иной раз такие страхи бывали. Но когда не Дукельский, а Ежов на меня так смотрел. Пристально и кровожадно, — рассмеялся Вячеслав Михайлович. — Стало быть, жалостную челобитную в «Известиях» печатать не будем?
— Нет.
— Жданов тоже так считает.
Афиша. Фильм «Петр Первый». Реж. В. М. Петров. 1937. [Из открытых источников]
Докладная записка заместителя заведующего Отделом культурно-просветительной работы ЦК ВКП(б) А. И. Ангарова секретарю ЦК ВКП(б) А. А. Андрееву о производстве кинокартины «Петр Первый». 14 апреля 1937
Подлинник. Машинописный текст. Подпись — автограф А. И. Ангарова. [РГАСПИ. Ф. 17.Оп 120. Д. 256. Л. 103]
После встречи Нового года в Кремлевском кинотеатре всем ближним кругом — Сталин, Молотов, Ворошилов, Калинин, Микоян, Каганович, Жданов, Берия — смотрели вторую часть «Петра», она оказалась еще лучше, чем первая. Главный зритель смотрел внимательно, порой с восторгом: хорошая, качественная работа.
Летом 1935 года режиссер Петров начал первые съемки этой монументальной картины. Еще при Шумяцком. Борис Захарович всю душу вложил в опеку над созданием ленты. Через два года после начала съемок он с гордостью показывал первую серию, и Сталин не просто смотрел, а впитывал в себя каждый кадр, восхищался игрой двух Николаев — Симонова в роли могущественного государя и Черкасова в роли его слабовольного сына, Жарова в роли Меншикова и Тарасовой в роли Екатерины. Сценарий вместе с режиссером написал красный граф Алексей Толстой, еще в начале двадцатых вернувшийся из белой эмиграции.
Главный зритель сразу проникся сочувствием к героям, а именно это он считал важнейшим критерием искусства. Он сопереживал Петру после поражения от шведов, радовался за него, что тот умеет держать удар: в ножки надо шведам поклониться за урок — и благодаря такому оптимизму побеждает в следующей битве. Он влюбился в парочку Петр — Меншиков, каждое появление артиста Жарова на экране встречал улыбкой; Меншиков напоминал ему Ворошилова, заменившего теперь Кирова в должности главного друга-приятеля.
Сейчас смотрели не только вторую, но сразу обе серии, и Сталин с удовольствием заново пересматривал первую. Когда Петр работал в кузнице, вновь подумал, что надо и ему уделять время сапожному делу. Когда Петр огромными ножницами откромсал боярину бородищу, главный зритель от души смеялся. Когда царь, проверяя сукно, рванул мундир первого попавшегося солдата и ткань хряпнула, в тот же миг оборвалась пленка, и пришлось ждать возобновления показа. На протяжении всего фильма потом каждые десять минут что-то ломалось.
— При Шумяцком поломки случались, а теперь вообще сплошные остановки! — проворчал Хозяин. — Как фамилия механика? Неумехин? Безруков?
— Биндюлевич, — ответил Дукельский.
— Вот этому Биндюлевичу навалять биндюлей.
— Исполним.
— Только не арестовывать и не расстреливать! А то знаю я вас. Лично проверю продолжение жизнедеятельности Биндюлевича.