ого времени, а главное – мыслей. Лично я, раз уж появляется такая возможность, стараюсь получше узнать местную культуру. Например, наведываясь в ближайшие села, я узнаю, что много тысяч лет назад мертвых здесь хоронили под полом, но сперва трупы скармливали птицам или собакам. Все это делалось для того, чтобы очистить кости от плоти. Здесь считалось, что таким образом душа избавлялась от всего лишнего и поднималась к солнечным лучам. Остатки скелетов собирали и несли в специальное костехранилище, однако делать это могли только люди особенные – носильщики трупов, которые до конца дней своих оставались грязными.
Если уж быть совсем откровенным – местные проститутки стали моим первым и единственным в жизни университетом. Эти женщины с удовольствием слушают мои рассказы о самолетах и в обмен на это плетут кружева собственных обычаев. Храня верность Вере, все еще надеясь, что однажды мы будем вместе, я не пользуюсь их телами, но получаю нечто большее – опыт. Так, например, от смуглой девчушки из Индии я узнаю, что в ее краях, возле реки Ганг, есть дорога костров, на которой кремируют покойников, разбивая их тлеющие черепа палкой. Она говорит, что именно в этот момент освобождается душа…
– Нестеренко, здесь у тебя в дневнике написано, будто толстая и потная женщина из Ост-Индии рассказывала тебе, что в ее стране с покойниками прощаются не сразу, что труп родственника может оставаться в доме до нескольких лет, что его мумифицируют, чтобы каждый день разговаривать с ним и даже спать, – это правда?
– Да, гражданин начальник. Теперь, когда я вспоминаю рассказ той проститутки, мне кажется, что этот обычай очень напоминает всех нас, живущих в СССР, верно? У тебя есть родственник, каждый день ты беседуешь с ним, обедаешь, ужинаешь, а вскоре оказывается, что следователи уже решили его судьбу, как, например, мою, еще в 38-м…
– Никто, Нестеренко, за тебя твою судьбу не решал. Ты здесь только потому, что свою жизнь загубил сам!
– Интересно бы понять, в какой момент…
– В следующий раз узнаешь – на сегодня всё!
– В смысле?
– В коромысле! Проваливай отсюда!
Истеричка, а не следователь!
Между четвертым и пятым допросами проходит несколько недель. Все эти однотипно-бесконечные дни я вспоминаю то, что уже успел рассказать, и пытаюсь предположить, в какую именно сторону Перепелица поведет нашу следующую беседу. Самое сложное, милая, что я не знаю, в какой мы точке: первый ли у нас акт или кульминация? Готовясь к новому допросу, я понимаю только, что впереди меня ожидает непростой разговор. И я хочу хорошо подготовиться…
Киев, Харьков, Крым – что из всего вышесказанного заинтересовало его? За что он хочет зацепиться? Вокруг чего плясать? Конечно, уже одного того, что есть в доносах и вырвано из моей биографии, вполне достаточно, чтобы объявить меня человеком неблагонадежным и даже врагом народа, однако этого мой дорогой следователь почему-то до сих пор не делает. Если бы цель его заключалась только в этом, разве стал бы он тащить меня сюда, в Саратов, разве стал бы столько месяцев держать в тюрьме? Нет, если бы все было так просто – он бы давно прекратил следствие и предложил бы расстрелять меня, но, вероятно, задача его заключается в чем-то другом. Именно поэтому мы все еще продолжаем встречаться и говорить. Все эти месяцы Перепелица талдычит, что я шпион. Но в этом ли его действительный запрос?
Из того, что теперь приходит на ум, вероятнее всего моего дорогого следователя заинтересовали солдаты разных стран, которых я встречал в Константинополе. При желании, наверное, он мог бы попытаться обвинить меня в том, что уже тогда, в 20-м, я был завербован одной из союзнических разведок, впрочем, думаю, даже ему понятно, что обвинение это легко развалить – ни итальянцам, ни уж тем более англичанам я был совершенно неинтересен. Какую пользу мог принести беглый русский офицер? Что я мог знать? Досье на кого собирать? На таких же горемык, как я? Те из нас, кто еще мог воевать и приносить пользу на фронте, записывались во французский иностранный легион, но хромых туда не брали…
Нет, что-то мне подсказывает, что в Галлиполи Перепелица задерживаться не станет, – в этой пустыне ему делать нечего. Он знает, что после Турции в моей жизни были Сербия, Польша и Франция, а значит, он непременно захочет отправиться туда…
Допрос пятый #
– После Константинополя ты уехал в Сербию, верно?
– Да…
– Почему именно туда? Почему сразу не вернулся в Советский Союз?
– Моя служба в добровольческой армии Деникина являлась для меня большим позорным пятном, гражданин начальник. Я совершил тяжелое преступление перед Советской властью, поэтому, находясь в Константинополе, чувствовал себя недостойным носить звание гражданина Советского Союза. Именно это обстоятельство и заставило меня не искать пути возвращения…
– Нестеренко, ты что, не видишь, что я записываю? К чему ты опять с самого начала несешь всю эту ересь? Мне что, перед каждым допросом тебя сперва избивать?
– Я говорю правду, гражданин начальник…
– Правду?! Значит, ты хочешь, чтобы я во все это поверил и все это записал, да?
– Да…
– Манда! Я знаю, что ты выехал в Сербию с затаенной ненавистью к родине! Я знаю также, козлина ты позорная, что в Сербии ты стал работать на иностранную разведку, и вот именно про это ты мне сегодня и покажешь, понял?!
– Да…
В этот момент сам не знаю почему я, наверное впервые, теряюсь. Перепелица вдруг меняется в лице. Новая маска. Из седла меня выбивает вовсе не обвинение (ничего нового в нем нет), но то, с какой пустотой и зазубренной советской интонацией говорит этот человек. Мне вновь начинает казаться, что этот Перепелица совершенно глуп. В момент этот я уже не могу различить – он действительно такой твердолобый баран или в который раз проверяет меня?
«Уж сколько месяцев я осторожен, но что, если я просто переоценил его? Быть может, слишком перестраховался? Что, если этот Перепелица и в самом деле такой нелепый новый советский человек? Что, если он из тупеньких? Быть может, зря я обманываюсь на его счет? Ведь так теперь походит на то, что он элементарный дурак. Хорошо ли это? Нет! Лучше бы он был умным, потому что, если окажется, что передо мной обыкновенный советский кретин, мне придется разыгрывать новую комедию. Смелостью, честностью и юмором такого персонажа не переубедить. Как мантру повторяя лишенные всякого смысла обвинения, Перепелица вдруг открывается мне верным псом, способным до конца служить своему хозяину. Казалось бы, мы немного продвинулись, он узнал меня, проникся моей иронией и понял, что да, я не люблю людей, но не советскую власть, и вот… Лыко да мочало – начинай сначала! Внимательно разглядывая его, я чувствую теперь отголоски тревоги, ведь сложно понять, что у этого узколобого человека в действительности на уме…»
– Намерен ли ты, Нестеренко, наконец прекратить свое бесполезное запирательство и начать рассказывать о своей предательской шпионской деятельности против СССР?
«Понятно… Вот он – его метод. Долбить, долбить и еще раз долбить! Не следователь, но шахтер! Все в этой стране хотят быть великими тружениками. Изо дня в день месяцами повторять одно и то же, чтобы, как на глубине, выбить однажды из меня, как из земли самой, признание…»
– Гражданин начальник, дорогой вы мой, я повторяю, что никакой шпионской работы против Советского Союза не проводил, и все эти месяцы говорю вам правду!
– Правду? Мне известно, Нестеренко, что ты выехал за границу со специальными заданиями главнокомандующего вооруженными силами юга России. Почему ты не показываешь об этой работе на белых?!
– Это не так! Я показываю правильно! Если вы о Белграде, то по прибытии в Сербию в 1921 году я решил начать новую жизнь и искал работу по технической специальности, надеясь, что рано или поздно буду вновь летать…
– Почему же ты не летал?
– Никакой работы в Сербии я так и не нашел. В связи с этим выехал в Болгарию, где мне предложили временно быть комендантом гостиницы.
– И ты думаешь, я в это поверю?
– Послушайте! Это же легко проверить! Отель этот состоял на учете военного представительства деникинской армии. Там я и работал. Как-то раз в гостиницу эту прибыл помощник начальника авиации белой армии Баронов и рассказал мне, что и в Сербии, и в Болгарии имеется авиационное имущество, вывезенное из России во время революции. Баронов предложил мне заняться оформлением и отправкой этого имущества на юг белой армии, на что я дал тогда свое согласие…
– По-твоему, это не предательство?
– По-моему, в тех обстоятельствах, никак нет…
– Но ты ведь собирался воевать против Советского Союза!
– Нет. Я всего-навсего старался чем-нибудь себя занять. Вечно следить за тем, чтобы гостиница не развалилась, мне, офицеру и летчику, не хотелось.
– Ты выполнил это задание генерала Баронова?
– Нет.
– Почему?
– Потому что сербские и болгарские власти отказались передать Деникину самолеты до восстановления нормальных дипломатических взаимоотношений с Россией…
– И чем же ты тогда начал заниматься?
– Первые два месяца, как я уже показал, служил комендантом гостиницы…
– Коменданты у них занимались тем же, чем и наши?
– В смысле?
– Как Блохин?
– О господи, нет конечно! Кого же там, в гостинице, расстреливать? Нет, в Болгарии я занимался только тем, чем и должен был, – решал технические вопросы…
– Ясно, показывай дальше!
– Работа эта меня совсем не радовала. Город мне не нравился, болгары тоже. В связи с этим через некоторое время я возвратился в Сербию и поступил вольнонаемным механиком сербской военной авиации, однако уже в 1923 году принял решение переехать во Францию…
– Почему?
– Потому что понял, что в Сербии, как и когда-то в России, мне более делать нечего. Сербы не очень-то спешили нам помогать…
– Значит, ты уехал во Францию?
– Верно.
– Чем занимался там?
– Первые несколько недель работал чернорабочим, так как имел только транзитную визу. Затем поселился в Версале и, получив нормальное удостоверение для политэмигрантов, устроился на фабрику электроприборов. После этого работал на заводе «Рено», и мне даже нравилось, некоторое время я производил аэропланные части, однако задерживаться там не стал, потому что мне предложили работу мечты…