Мы вошли в переднюю, смежную с залой собрания; мисс Мэтти несколько раз вздохнула о своей минувшей юности, вспомнив последний раз, когда она была здесь, и поправила свой хорошенький новый чепчик перед странным старомодным зеркалом, в передней. Зала собрания была пристроена к гостинице, около ста лет тому, несколькими графскими фамилиями, собиравшимися в этой самой комнате раз в месяц зимою потанцевать и поиграть в карты. Не одна знатная красавица отличалась здесь в менуэте, который она танцевала после перед королевой Шарлоттой. Говорили, что одна дама, из фамилии Генингс, украшала эту комнату красотой своей; а всем было известно, что богатая и прелестная вдова, леди Уильямс прельстилась здесь благородной фигурой юного артиста, жившего учителем в каком-то семействе по соседству и сопровождавшего своих хозяев в крэнфордское собрание. И славное сокровище достала себе леди Уильямс в особе своего красивого супруга, если все рассказы справедливы. А теперь никакая красавица не зарумянивалась и не улыбалась в зале крэнфордского собрания; никакой красивый артист не прельщал сердца своим поклоном с chapeau bras в руках: старая комната была темна; палевая краска стен превратилась в дикую; большие куски штукатурки отвалились от белых панелей и фестонов стен; но еще заплесневелый запах обитал в этом месте и смутное воспоминание об исчезнувших днях заставило мисс Метти и мистрисс Форрестер выпрямиться при входе и жеманно пройтись по комнате, как будто бы тут было множество благородных зрителей вместо двух маленьких мальчиков с пряниками в руках для препровождения времени.
Мы остановились у второго ряда; я не могла хорошенько понять зачем, до тех пор, пока не услыхала, как мисс Поль спрашивает проходящего слугу: ждут ли кого-нибудь из графских фамилий? Когда слуга покачал головою, говоря этик, что нет, мистрисс Форрестер и мисс Мэтти подвинулись вперед. Передний ряд скоро увеличился и обогатился леди Гленмайр и мистрисс Джэмисон. Мы вшестером занимали два передние ряда и наше аристократическое а parte было уважено толпами лавочников, входивших в залу время от времени, и теснившихся на задних скамейках. По крайней мере я так заключила по шуму, с которым они опускались на свои места. Но когда мне надоело смотреть на упрямую старую занавесь, которая не хотела подниматься, и вместо того уставилась на меня парой двух странных глаз, выглядывавших сквозь щель, я чуть было не обернулась назад на весело болтавший народ. В это время мисс Поль схватила меня за руку и просила не оборачиваться, потому что это неприлично; что было «прилично», я ни как не могла узнать, но должно быть что-нибудь необыкновенно скучное и утомительное. Мы все, однако, сидели вытянувшись в струнку, уставив глаза вперед на мучительную занавесь и говоря чуть слышно: до того мы боялись быть уличенными в неблагопристойности. Мистрисс Джемисон была счастливее всех, потому что она заснула.
Наконец глаза исчезли, занавес зашевелился, одна сторона его поднялась выше другой, которая стояла упорно, и потом вдруг упал, потом опять поднялся и с новым усилием, и от мощного взмаха невидимой руки взлетел наверх, представив нашим взорам величественного джентльмена в турецком костюме, сидящего перед небольшим столиком и смотрящего на нас (я побожилась бы, что теми же самыми глазами, которые я видела сквозь дырку занавеса). Он смотрел спокойно и с снисходительным достоинством «подобно существу из другой сферы», как чей-то сантиментальный голос, произнес позади меня.
– Это не синьор Брунони! сказала решительно мисс Поль, и так громко, что, я уверена, он слышал непременно, потому что взглянул через свою развевающуюся бороду на наш кружок с видом немого упрека. – У синьора Брунони бороды не было, но, может быть, он явится скоро.
И она принудила себя к терпению. Между тем, мисс Мэтти делала рекогносцировку сквозь зрительную трубку, вытерла ее и опять начала глядеть, потом обернулась и сказала мне ласковым, кротким, но грустным тоном:
– Видите, душенька, тюрбаны еще носят.
Для дальнейшего разговора мы не имели времени. Турецкий султан, как мисс Поль заблагорассудилось назвать его, встал и отрекомендовался синьором Брунони.
– Я ему не верю! воскликнула мисс Поль, недоверчивым тоном.
Он взглянул на нее опять с тем же самым упреком оскорбленного достоинства.
– Не верю! повторила она, еще положительнее, чем прежде. – У синьора Брупони не было этой мохнатой вещи около подбородка, он был выбрит чисто, как настоящий джентльмен.
Энергическая речь мисс Поль произвела спасительное действие на мистрисс Джемисон, которая широко раскрыла глаза в знак глубочайшего уважения, что заставило замолчать мисс Поль, а турецкого султана заговорить. Он заговорил на самом несвязном английском языке, таком несвязном, что не было никакого смысла между отдельными частями его речи – обстоятельство, которое он сам заметил наконец, и потому, оставив разговор, начал действовать.
Теперь мы были удивлены. Как он делал свои фокусы, я не могла понять, даже когда мисс Поль вытащила лоскутки бумажки и начала читать громко, или по крайней мере очень слышным шепотом отдельные рецепты для самых обыкновенных фокусов. Я никогда не видала таких нахмуренных бровей и такого яростного взгляда, с каким турецкий султан уставился на мисс Поль; но, как она говорила, можно ли было ожидать порядочных взглядов от мусульманина? Если мисс Поль оставалась скептиком и больше занималась своими рецептами и чертежами, чем его фокусами, мисс Метти и мистрисс Форрестер находились в величайшем недоумении и мистификации. Мистрисс Джемисон то-и-дело снимала и вытирала очки, как будто предполагала в них какой-нибудь недостаток, который был причиною фокуса, а леди Гленмайр, которая видела много любопытных вещей в Эдинбурге, была очень изумлена фокусами; она никак не хотела согласиться с мисс Поль, которая объявляла, что всякий может сделать то же самое с небольшим навыком, и что даже она сама успела бы сделать все, что он делал, почитав часа два энциклопедию и постаравшись сделать гибким свой средний палец.
Наконец мисс Мэтти и мистрисс Форрестер были приведены в совершенный ужас, начали шептаться между собой, и так как я сидела позади их, то и не могла не слышать о чем они говорили. Мисс Мэтти спрашивала мистрисс Форрестер: «как она думает: хорошо ли приезжать смотреть на такие вещи? Она боится, не одобряют ли они то, что не совсем…» Легкое качанье головой дополнило остальное. Мистрисс Форрестер отвечала, что та же мысль поразила её ум, что она чувствует себя очень неловко: «все это так странно». Она была совершенно уверена, что в этом хлебе именно её носовой платок, а он был в собственных её руках не далее, как за пять минут перед этим. Она желала бы знать, у кого взят этот хлеб? Она уверена, что не у Декина, который ведь церковный староста! Вдруг мисс Мэтти обернулась ко мне:
– Пожалуйста посмотрите, душенька: – вы в здешнем городе приезжая, и это не возбудит неприятных толков – пожалуйста посмотрите, не здесь ли мистер Гейтер? Если он здесь, я думаю, мы можем заключить, что в этом удивительном человеке нет ничего опасного и меня это очень облегчит.
Я посмотрела и увидела высокого, худощавого, сухого, запыленного учителя, окруженного учениками из уездного училища и стрегомого толпой мужчин от приближения крэнфордских девиц. Доброе лицо его сияло улыбкой, а мальчишки, окружавшие его, заливались хохотом. Я сказала мисс Мэтти, что учитель улыбается одобрительно, и это сняло тяжесть с её совести.
Я ничего не упоминала о мистере Гейтере, потому что я, счастливая молодая женщина, никогда не имела с ним никакого дела. Он был старый холостяк и боялся разных толков, как семнадцатилетняя девушка; скорее готов был броситься в лавку или прокрасться в какую-нибудь дверь, нежели встретиться с крэнфордской дамой на улице; а что касается до вечеринок, то я не удивляюсь, что он не принимал на них приглашения. Сказать по правде, я всегда подозревала, что мисс Поль весьма сильно гонялась за мистером Гейтером, когда он сначала приехал в Крэнфорд; а теперь она, казалось, разделяла так живо его боязнь, чтоб её имя не произносилось вместе с его именем. Его интересовали только бедные и несчастные; он угостил школьных мальчиков в этот вечер представлением фокусника, и как доброе дело не остается без вознаграждения, то они и охраняли его направо, налево, кругом, как будто он пчелиная матка, а они – рой пчел. Гейтер чувствовал себя до того безопасным, окруженный таким образом, что мог даже быть в состоянии сделать нашему обществу поклон, когда мы выходили. Мисс Поль не знала о его присутствии и делала вид, будто совершенно занята разговором с нами, будто она убеждает нас, что мы были обмануты и видели совсем не синьора Брунони.
V. Страх
Мне кажется, что целый ряд происшествий начался с приезда синьора Брунони в Крэнфорд, происшествий, которые в то время соединялись с ним в наших мыслях, хотя я не знаю, какое отношение он мог иметь к этим происшествиям. Вдруг разные беспокойные слухи начали разноситься по городу. Было два или три воровства, настоящих воровства bona fide; воров поймали, привели к судьям, допросили и посадили в тюрьму: это так напугало нас, что мы все стали бояться, чтоб нас не обокрали. Долгое время у мисс Мэтти мы делали регулярный обход кругом кухни и в чуланы; каждый вечер мисс Мэтти предводительствовала отрядом, сама вооруженная кочергой; я шла за нею с чумичкой, а Марта с лопатой и кочергой, чтоб забить тревогу. Нечаянно ударив кочергу о лопату, она часто пугала нас до того, что мы запирались под замком все трое или в кухню, или в чулан, или куда бы ни попало, и сидели там до тех пор, пока испуг наш не проходил и мы, опамятовшись, не выходили вооруженные снова двойным мужеством. Днем мы слышали странные истории от лавочников и мызников о повозках, запряженных лошадьми, подкованными войлоком, и провожаемых в глухой тишине ночи, людьми в черном платье, шатавшихся по городу, без сомнения, затем, чтоб подсмотреть какой-нибудь дом без сторожа или незапертую дверь.