Мисс Поль, выставлявшая себя необыкновенно храброй, первая собирала и пересказывала эти слухи, придавая им самый страшный характер. Но мы узнали, что она выпросила у мистера Гоггинса старую шляпу, повесила ее в сенях и мы (по крайней мере я) сомневались, будет ли так весело, как она сказала, если дом её разломают. Мисс Мэтти не скрывала, что она страшная трусиха, аккуратно производила свой осмотр по дому, и только время для этого выбирала все раньше-и-раньше, пока, наконец, мы начали ходить рундом в половине седьмого, а мисс Мэтги ложилась в постель вскоре уж после семи, «чтоб ночь прошла скорее».
Крэнфорд так долго хвалился своей репутацией честного и нравственного города, воображал себя до того благородным и аристократическим, что не понимал, как можно сделаться другим, и потому в это время вдвойне почувствовал пятно на своем характере. Но мы успокаивали себя, что эти воровства производились не крэнфордскими жителями; должно быть, это какие-нибудь приезжие навлекли беду на наш город и заставили принимать такие предосторожности, как будто мы жили между краснокожими индийцами, или французами.
Это последнее сравнение было сделано мистрисс Форрестер, которой отец служил под начальством генерала Бургоэня в американской войне и которой муж убивал французов в Испании. Она действительно наклонна была к той мысли, что некоторым образом французы были замешаны в небольших покражах, и в грабежах, о которых только носились слухи. В одно время её жизни, на нее сделала глубокое впечатление мысль о французских шпионах, и эта мысль никогда не искоренялась из неё, но проявлялась время от времени. А теперь её мнение было вот какое: крэнфордский народ слишком уважал себя и был слишком благодарен аристократам, которые удостаивали жить так близко от города, чтоб унизить себя бесчестием и безнравственностью; следовательно мы должны верить, что воры были не здешние жители, а чужие; если же чужие, то почему не иностранцы? Если иностранцы, кто же более, как не французы? Синьор Брунони говорил по-английски неправильно, как француз; и хотя он носил тюрбан, как турок, но мистрисс Форрестер видела на портрете мадам де-Сталь в тюрбане, а на другом портрете мистера Денон в такой точно одежде, в какой явился наш колдун. Это доказывает ясно, что французы также, как и турки, носят тюрбаны: стало-быть нечего сомневаться, синьор Брунони француз и шпион, приехавший разузнать слабые и беззащитные места в Англии. С своей стороны, она, мистрисс Форрестер, была себе на уме насчет приключения мисс Поль в доме собрания, где та видела двух человек, когда мог быть только один: французы всегда употребляют такие способы и средства, о которых, слава Богу, англичане и понятия не имеют, и ей всегда так тяжело было на сердце, зачем она поехала смотреть этого колдуна. Короче, мистрисс Форрестер была так взволнована, как мы никогда её не видали, и разумеется, мы держались её мнения, как дочери и вдовы офицера.
Право я не знаю насколько были справедливы или ложны рассказы, носившиеся в это время, как блуждающие огни; но мне казалось тогда, что невозможно не верить таким слухам, например: в Мэрдоне (маленьком городке около восьми миль от Крэнфорда) в дома и лавки влезали в дыры, сделанные в стенах, камни безмолвно вынимались в тишине глухой ночи и все делалось так спокойно, что ни одного звука не было слышно ни внутри, ни вне дома. Мисс Мэтги махнула рукой, услыхав об этом.
– Какая польза, говорила она, запирать двери на запор, привешивать колокольчики к ставням и обходить дом каждую ночь? Эта последняя штука воров была достойна фокусника. Теперь она верит, что синьор Брунони главный зачинщик всему.
В один вечер, часов около пяти, мы были испуганы торопливым ударом в дверь. Мисс Мэтти просила меня сбегать и сказать Марте ни под каким видом не отворять двери до тех пор, покуда она (мисс Мэтти) не разузнает в окно, кто это такой; вооружившись скамейкой, чтоб бросить ее на голову гостю, в случае, если он покажет лицо, покрытое черным крепом, она не получила в ответ на свой вопрос: «кто там?» ничего, кроме поднятой головы! Это были никто другие, как мисс Поль и Бэтти. Первая вошла наверх, с маленькой корзинкой в руках, и очевидно находилась в состоянии величайшего волнения:
– Осторожнее! сказала она мне, когда я предложила ей освободить ее от корзинки: – это мое серебро. Я уверена, что на мой дом нападут воры сегодня ночью. Я пришла просить вашего гостеприимства, мисс Мэтти. Бэтти идет ночевать у своей родственницы в гостинице Сен-Джоржа. Я могу просидеть здесь всю ночь, если только вы мне позволите; мой дом так далек от всякого соседства, что нас не услышат оттуда, если б мы кричали во все горло.
– Что вас напугало так? сказала Мисс Мэтти. – Разве вы видели, что кто-нибудь шатался около вашего дома?
– Да! да! отвечала мисс Поль. – Два преподозрительные человека три раза прошли тихонько мимо дома; а одна нищая ирландка, только за полчаса перед этим чуть-чуть не ворвалась насильно помимо Бэтти, говоря, что дети её умирают с голода и она должна поговорить с госпожой. Видите, она сказала «госпожой,» хотя в передней висит мужская шляпа и гораздо естественнее было бы сказать с господином. Но Бэтти захлопнула дверь ей под носом, и пришла ко мне; мы собрали ложки и сели поджидать у окна в гостиной, покуда не увидали Томаса Джонса, возвращавшегося с работы, подозвали его и просили проводить нас в город.
Мы могли бы торжествовать над мисс Поль, которая показывала такую храбрость до тех пор, покуда сама не перепугалась; но были так рады, приметив, что она разделяет человеческие слабости, что не имели духу высказать свое торжество над ней. Я отдала ей мою комнату весьма охотно и разделила постель мисс Метти на эту ночь. Но прежде, чем мы удалились, обе дамы вытащили из архивов своей памяти такие страшные истории о грабежах и убийствах, что я тряслась с головы до ног. Мисс Поль очевидно заботилась доказать, что такие страшные приключения случились на её глазах, и она была права в своем внезапном настоящем страхе, а мисс Мэтти не хотела позволить превзойти себя и придумывала одну историю страшнее другой. Это напомнило мне довольно странно одну старую историю, которую я где-то читала «о соловье и музыканте», которые старались доказать друг другу, кто из них споет лучше, до тех пор, пока бедный соловей не повалился мертвый.
Одна из историй, не дававшая мне покоя, долгое время спустя, рассказывалась о девушке, оставленной для присмотра в одном большом доме в Кумберланде, в какой-то ярмарочный день, когда другие слуги все ушли на гулянье. Хозяева находились в Лондоне. Пришел разносчик и попросил оставить свой огромный и тяжелый тюк в кухне, говоря, что он придет за ним опять вечером; а девушка (дочь лесовщика), искавшая чем-нибудь позабавиться, случайно как-то наткнулась на ружье, висевшее в передней, и сняла его, чтоб посмотреть поближе. Ружье выстрелило в открытую дверь кухни, попало в тюк и струя темной крови медленно просочилась оттуда. (С каким наслаждением мисс Поль рассказывала эти подробности, останавливаясь на каждом слове, как будто ей это нравилось!) Она несколько торопливо досказала конец о храбрости девушки и во мне осталось только смутное воспоминание, как дочь лесовщика победила воров утюгами, раскаленными докрасна, которые потом почернели поутюжив сало на теле воров.
Мы расстались на ночь со страхом, желая узнать, что мы услышим утром, и с моей стороны с сильнейшим желанием провести скорей ночь: я боялась, чтоб воры вдруг не появились из какого-нибудь темного потайного уголка, потому что мисс Поль принесла к нам свое серебро, и это было двойным поводом к нападению на наш дом.
Но до прихода леди Гленмайр на следующий день, мы не слыхали ничего необыкновенного. Кухонные кочерги находились точно в том же положении, как мы с Мартой искусно поставили их вечером, то есть мы приставили их к двери так, что они готовы были упасть с страшным бренчаньем, хоть бы только кошка дотронулась до наружной стороны двери. Мне сильно хотелось знать, что бы мы делали, если б это разбудило и испугало нас. Я предложила мисс Мэтти прятать наши головы под простыни так, чтоб воры не могли подумать, что мы узнаем их после в лицо; но мисс Мэтти, сильно дрожавшая, отвергла эту мысль, говоря, что наш долг, в отношении к обществу, поймать их и что она, конечно, употребит все силы их захватить и запереть на чердаке до утра.
Когда пришла леди Гленмайр, мы почувствовали зависть к ней. На дом мистрисс Джемисон действительно было сделано нападение; по крайней мере на цветочных грядах, под кухонными окнами остались мужские следы, где им не следовало быть, и Карлик лаял целую ночь, как будто чужие были на дворе. Мистрисс Джемисон разбудила леди Гленмайр и они позвонили в колокольчик, проведенный в комнату мистера Мёллинера, в третьем этаже; и когда голова его явилась в ночном колпаке из-за перил в ответ на призыв, они сказали ему о своем испуге и его причине. Вследствие этого мистер Меллинер удалился в свою спальню и запер дверь (боясь сквозного ветра, как он объяснил утром); за-то он отворил окно и начал храбро вызывать воров, говоря, что если они подойдут к нему, то он убьет их. Но, справедливо заметила леди Гленмайр, это было слабым успокоением для женщин, так как воры должны были сперва проходить через комнаты мистрисс Джемисон и её, чтоб добраться до него, и должны были находиться в весьма драчливом расположении, чтоб, не обратив внимания на неохраняемые нижние этажи, пробраться в чердак, а оттуда, проломив дверь, пройти в комнату главного храбреца в доме. Леди Гленмайр, подождав и прислушиваясь несколько времени в гостиной, предложила мистрисс Джемисон опять лечь в постель; но дама эта сказала, что не может быть спокойна, если не посидит и не послушает еще; вследствие чего она прилегла, закутавшись, на диван, где и нашла ее горничная в глубоком сне, войдя в комнату в шесть часов утра, а леди Гленмайр легла в постель и не спала всю ночь.
Выслушав это, мисс Поль покачала головой с великим удовольствием. Она была уверена, что мы услышим о каком-нибудь происшествии в Крэнфорде в эту ночь, и мы услышали. Было ясно, что воры сначала намеревались напасть на её дом; но когда увидели, что мисс Поль с Бетти приняли предосторожности и вынесли серебро, воры переменили план и отправились к мистрисс Джемисон, и неизвестно, что могло бы случиться, если б не залаял Карлик, как и следует верной собаке!