Бедный Карлик! прекратился скоро его лай. Испугалась ли его шайка, тревожившая наши окрестности, или они, отомстив ему за то, что он расстроил их планы в эту ночь, отравили его; или, как многие необразованные люди думали, он околел от апоплексического удара, причиненного слишком сильным обжорством и слишком малым движением; по крайней мере верно то, что через два дня после этой, исполненной приключениями ночи, Карлика нашли мертвым.
Ножки его были вытянуты прямо, как будто он приготовлялся бежать, чтоб этим необыкновенным усилием уйти от неизбежного преследователя – смерти.
Мы все жалели о Карлике, старом друге, лаявшем на нас в продолжение стольких лет, и таинственная причина его смерти очень нас беспокоила. Не синьор ли Брунони был виновником этого? Он убивал канарейку одним словом, воля его была силой страшной; кто знает, не оставался ли он в наших окрестностях затем, чтоб замышлять разного рода ужасы!
Мы перешептывались по вечерам друг с другом об этих предположениях, но мужество наше возвращалось с рассветом, и через неделю мы совершенно оправились от удара, причиненного смертью Карлика, все, кроме мистрисс Джемисон. Ей, бедняжке, казалось, что она не чувствовала большего огорчения с самой смерти её мужа; а мисс Поль говорила даже, что так как его сиятельство, мистер Джемисон, сильно попивал и причинял своей супруге не мало неприятностей, то очень может быть, что смерть Карлика была для неё прискорбнее. Но замечания мисс Поль отзывались всегда некоторым цинизмом. Однако, было ясно и верно одно: мистрисс Джемисон нуждалась в какой бы то ни было перемене; мистер Мёллинер выражался весьма торжественно на этот счет, качал головой, когда мы осведомлялись о госпоже его, и говорил с зловещим видом, что она потеряла аппетит и страждет бессонницей. И несправедливости, в её естественном состоянии здоровья были две отличительные черты: способность есть и спать. Если она не могла ни спать ни есть, то действительно должна была находиться и в расстроенном духе и в расстроенном здоровье.
Леди Гленмайр, которой, казалось, очень нравилось в Крэнфорде, не понравилась мысль об отъезде мистрисс Джемисон в Чельтенгэм, и она несколько раз выражалась довольно ясно, что причиной всему этому мистер Мёллинер, который перепугался во время нападения воров и с-тех-пор говорил не раз, что он считает большой ответственностью взять на себя защиту такого множества женщин. Как бы то ни было, мистрисс Джемисон отправилась в Чельтенгэм в сопровождении мистера Мёллинера, а леди Гленмайр осталась распоряжаться в доме; ей поручена была забота о том, чтоб служанки не обзавелись поклонниками. Она была преприятной надсмотрщицей, и как только решено было ей остаться в Крэнфорде, она нашла, что лучше отъезда мистрисс Джемисон в Чельтенгэм ничего нельзя было вообразить. Она оставила дом свой в Эдинбурге; покамест у ней не было квартиры и присмотр за комфортабельным жилищем невестки был для неё очень удобен и приятен.
Мисс Поль очень хотелось самой сделаться героиней по случаю решительного поступка, предпринятого ею, когда она убежала от двух мужчин и одной женщины, названных ею: «смертоубийственною шайкой». Она описывала их появление яркими красками, и я приметила, что каждый раз, начиная сызнова рассказ, она прибавляла новую ужасную черту. Один был высокий и очутился наконец гигантом, прежде чем мы с ним разделались; у него, разумеется, были черные волосы и через несколько времени волосы его висели уж косматыми прядями по лбу и по спине. Другой был низенький и толстенький, и на спине его вырос горб прежде, чем мы перестали о нем говорить; волосы у него были рыжие, превратившиеся мало-помалу в красные; к тому же мисс Поль почти была уверена, что он был кос на один глаз, решительно кос. Что касается до женщины, то глаза её сверкали и вид у ней был совершенно мужской; вероятно, это был мужчина, переодетый в женское платье: впоследствии мы слышали уже о бороде, мужском голосе и мужской походке бородатой женщины.
Если мисс Поль с наслаждением рассказывала приключение всем, кто ее расспрашивал, за-то другие не так гордились своими приключениями по части воровства. На мистера Гоггинса, доктора, напали у собственной его двери два разбойника и так сильно зажали ему рот, что обобрали его, покуда он успел дернуть за колокольчик, а служанка отворить дверь. Мисс Поль была уверена, что это воровство совершили именно те люди, которых она видела; она отправилась в этот же самый день сначала показать свои зубы, а после расспросить мистера Гоггинса о воровстве. Затем она пришла к нам и мы услышали то, что она знала из верного источника. Мы не оправились еще от смятения, причиненного нам происшествием прошлого вечера.
– Ну, вот! сказала мисс Поль, садясь с решимостью особы, которая привела в порядок свои мысли о природе, жизни и свете (а такие люди никогда не ходят тихой походкой и никогда не садятся без шуму). Ну, мисс Мэтти, мужчины всегда будут мужчинами. Каждый желает прослыть Самсоном и Соломоном вместе, слишком сильным, чтоб быть побежденным, слишком мудрым, чтоб быть перехитренным. Если вы приметили, то они всегда предвидят происшествия, хотя никогда не предостерегут прежде; отец мой был мужчина и я знаю этот пол очень хорошо.
Она едва переводила дух, говоря эту речь, и мы рады были дополнить последовавшую затем паузу, но не знали наверно, что сказать и какой мужчина внушил это разглагольствование; поэтому мы только согласились вообще, важно покачав головою и тихо прошептав:
– Конечно, понять их весьма трудно.
– Теперь подумайте только, сказала она: – я подвергалась опасности потерять один из своих последних зубов, потому что всегда зависишь от зубного врача, и я по крайней мере всегда льщу им, пока не освобожу свой рот из их лап. А мистер Гоггинс на этот счет совершенный мужчина и не признается, что его обокрали в прошлую ночь.
– Не обокрали! воскликнули мы хором.
– Уж не говорите! вскричала мисс Поль, досадуя, что мы могли быть обмануты хоть одну минуту. – Я верю, что его обокрали, именно, как мне рассказывала Бетти, а ему стыдно признаться: разумеется, ведь глупо позволить себе обокрасть у собственной своей двери; смею сказать, он чувствует, что обстоятельство такого рода не может возвысить его в глазах крэнфордского общества и ему хочется это скрыть; но не следовало бы обманывать меня и говорить, что я верно слышала преувеличенный рассказ о покраже четверти баранины, которую, кажется, украли у него на прошлой неделе. Он имел дерзость прибавить, что полагает, будто баранину утащила кошка. Я не сомневаюсь, что это смастерил тот ирландец, переодетый женщиной, что шпионил вокруг моего дома, рассказывая историю о детях, умирающих с голода.
Осудив надлежащим образом недостаток искренности, доказанной мистером Гоггинсом и побранив мужчин вообще, взяв Гоггинса за их представителя и тип, мы воротились к предмету, о котором говорили перед приходом мисс Поль, а именно, возможно ли, в настоящем положении расстройства нашего края, отважиться принять приглашение, полученное мисс Мэтти от мистрисс Форрестер пожаловать, по обыкновению, отпраздновать день её свадьбы, откушав у ней чай в пять часов и поиграв после в преферанс. Мистрисс Форрестер говорила, что просит нас с некоторой робостью, потому что дороги были, как она опасалась, не совсем безопасны. Но она намекала, что, может быть, кто-нибудь из нас возьмет портшез, а другие, идя шибко, могли бы идти наравне с носильщиками и таким образом мы можем все безопасно прибыть на Верхнюю Площадь в предместье города. (Нет, это слишком громкое выражение: это не предместье, а небольшая груда домов, разделенных от Крэнфорда темным, уединенным переулком, длиною в добрую сотню сажен). Не было сомнения, что подобное же послание ожидало мисс Поль дома; поэтому посещение её было очень кстати и дало нам возможность посоветоваться. Нам всем скорее хотелось отказаться от приглашения, но мы чувствовали, что это будет не весьма вежливо в отношении мистрисс Форрестер, которая будет предоставлена уединенному размышлению о своей не весьма счастливой и благополучной жизни. Мисс Мэтти и мисс Поль много уже лет посещали ее в этот день, и теперь храбро решились прибить знамя к мачте, презреть опасностями Мрачного Переулка скорее, нежели изменить своему другу.
Но когда наступил вечер, мисс Мэтти – в портшезе присуждено было отправиться ей, так как у ней был насморк – прежде чем там скрылась, умоляла носильщиков, что б ни случилось, не убегать и не бросать её, заключенную в портшезе, на убийство; но и после их обещаний я видела, как черты её приняли суровое выражение и как сквозь стекло она меланхолически и зловещим образом кивнула мне головой. Однако мы прибыли благополучно, только немного запыхавшись, потому что каждая из нас старалась наперерыв пройти скорее мрачный переулок, и я боюсь, что бедную мисс Мэтти порядочно перетрясли.
Мистрисс Форрестер сделала необыкновенные приготовления в признательность за то, что мы явились к ней, несмотря на такие опасности. Обычные формы аристократического неведения касательно того, что пришлет ей служанка, были исполнены, и гармония, и преферанс, казалось, должны были составлять программу вечера, если б не начался интересный разговор, который, не знаю каким образом, но, разумеется, имел отношение к ворам, тревожившим крэнфордские окрестности.
Преодолев опасность мрачного переулка и, следовательно, имея репутацию храбрости и также, смею сказать, желая выказать себя выше мужчин (то есть мистера Гоггинса) по части искренности, мы начали рассказывать наши личные опасения и особенные предосторожности, принятые каждой из нас. Я призналась, что особенно опасалась глаз, обращенных на меня и, сверкавших из какой-то тусклой плоской поверхности; и если б я осмелилась подойти к зеркалу, когда я пугаюсь, я непременно перевернула бы его, из опасения увидеть глаза, устремленные на меня из мрака. Я видела, как мисс Мэтти усиливалась сделать признание; наконец оно явилось. Она призналась, что с тех еще пор, когда была девочкой, ей всегда было страшно, чтоб ее не поймал за ногу, когда она ложилась в постель, кто-нибудь спрятанный под кроватью. Она сказала, что, когда была моложе и проворнее, обыкновенно прыгала в постель вдруг обеими ногами; но это было неприятно Деборе, которая, тщеславилась тем, что грациозно ложилась на постель, и вследствие этого мисс Мэтти перестала прыгать. Но теперь прежний страх часто к ней возвращался, особенно с-тех-пор, как на дом мисс Поль было сделано нападение (мы наконец уверили себя, что нападение было сделано). Однако ж не весьма приятно смотреть под постель и, пожалуй, еще увидеть спрятанного мужчину, уставившего на вас огромное, свирепое лицо. Поэтому мисс Мэтти придумала вот что. Я уже приметила, что она приказала Марте купить мячик, точно такой, каким играют дети, и каждый вечер подкатывала этот мячик под постель; если он перекатывался на другую сторону, то все было благополучно, если нет, она старалась всегда держать руку на снурке колокольчика и быть готовой кликнуть Джона и Гэрри, как будто надеясь, что на зов её прибегут мужчины.