Не думаю, чтоб мистер Питер воротился из Индии миллионером-Набобом, он даже считал себя бедным; но ни он, ни мисс Мэтти не очень заботились об этом. По крайней мере он имел довольно, чтоб жить «очень прилично» в Крэнфорде вместе с мисс Мэтти. Через несколько дней после его приезда, лавка была заперта и группы маленьких мальчишек радостно ждали дождя конфет и лепешек, падавшего на них время от времени, когда они стояли, глазея на окошки мисс Мэтти. Иногда мисс Мэтти говорила им, полузакрытая занавесами: «милые деточки, не заболейте», но сильная рука тянула ее назад и начинался еще сильнейший дождь. Часть чаю была подарена крэнфордским дамам, а остальное роздано старикам, помнившим мистера Питера в дни его шаловливой юности. Платье из индийской кисеи было оставлено для милой Флоры Гордон (дочери мисс Джесси Броун). Гордоны были за границей эти последние годы, но их вскоре ожидали, и мисс Мэтти, в своей сестринской гордости, заранее восхищалась, как она покажет им мистера Питера. Жемчужное ожерелье исчезло и вскоре после того множество красивых и полезных подарков явилось в жилищах мисс Поль и мистрисс Форрестер; некоторые редкие и деликатные индийские вещицы украсили гостиные мистрисс Джемисон и мистрисс Фиц-Адам, и я не была забыта. Между прочим, я получила в красивейшем переплете лучшее издание сочинения доктора Джонсона; и милая мисс Мэтти, со слезами на глазах, просила меня считать это подарком от её сестры столько же, как от неё. Словом, никто не был забыт, и скажу более, каждый, как бы ни ничтожен ни был, кто только показал дружбу к мисс Мэтти, мог быть уверен в дружеском уважении мистера Питера.
V. Мир Крэнфорду
Неудивительно, что мистер Питер сделался любимцем Крэнфорда. Дамы соперничали друг с другом, кто больше будет им восхищаться, и неудивительно: их спокойная жизнь была так оживлена приезжим из Индии, особенно потому, что приезжий рассказывал более удивительных историй, чем Синдбад мореходец, и, как мисс Поль говорила, точь-в-точь, как из «Тысяча Одной Ночи». Что касается меня, я странствовала всю свою жизнь между Дрёмблем и Крэнфордом, и почитала весьма возможным, что истории мистера Питера были справедливы, хотя удивительны; но потом я открыла, что если мы проглотили анекдот довольно порядочного размера на одной неделе, то на следующей чудеса значительно увеличивались, и начала сомневаться, особенно, когда приметила, что в присутствии сестры рассказы об индийской жизни значительно смягчались не потому, чтоб она знала больше нас, напротив, может быть, потому именно, что она была слишком простодушна. Я приметила также, что когда приходил пастор, мистер Питер гораздо скромнее говорил о тех местах, в которых был. И я не думаю, чтоб крэнфордские дамы считали его удивительным путешественником, если б слышали только его спокойные разговоры с пастором. Они любили его больше всего за то, что он был, как они называли, настоящим жителем Востока.
Однажды на избранной вечеринке в честь его, которую давала мисс Поль и из которой, так как мистрис Джемисон почтила ее своим присутствием и прислала даже мистера Мёллинера служить, мистер и мистрис Гоггинс и мистрисс Фиц-Адам, разумеется, были исключены – на этой вечеринке у мисс Поль мистер Питер сказал, что он устал сидеть на беспокойных жестких стульях, и спросил не может ли сесть положив ноги крест-накрест. Согласие мисс Поль было дано с жаром и он воспользовался им с величайшею важностью. Но мисс Поль спросила меня внятным шепотом: «не напоминает ли он мне азиатского муллу», и между тем, как мистрисс Джемисон пространно рассуждала об изяществе и удобстве этой позы, я припоминала, как мы все следовали примеру этой дамы, осуждая мистера Гоггинса за пошлость, потому что он просто клал ноги крест-накрест, когда сидел на своем стуле. Многие из привычек мистера Питера в еде были несколько странны при таких светских дамах, как мисс Поль, мисс Мэтти и мистрисс Джемисон, особенно, когда я припоминала неотведанный зеленый горошек и двухзубцовые вилки на обеде бедного мистера Гольбрука.
Имя этого господина напоминает мне разговор между мистером Питером и мисс Мэтти в один летний вечер. День был очень жарок; мисс Мэтти было очень душно от жару, которым брат её наслаждался. Я помню, что она была не в состоянии нянчить ребенка Марты, что сделалось её любимым занятием в последнее время, и которому было так же ловко у ней на руках, как у матери. В тот день, о котором я говорю, мисс Мэтти казалась более обыкновенного слаба и томна, и оживилась только, когда солнце закатилось и диван её подвинулся к открытому окну, сквозь которое, хотя оно выходило на главную крэнфордскую улицу, вылетал, время от времени, душистый запах, приносимый с соседнего сенокоса нежным ветерком, волновавшим душный воздух летних сумерек и замиравшим вдали. Безмолвие знойной атмосферы терялось в глухом шуме, выходившем из открытых окон и дверей; даже дети возились на улице, несмотря на позднее время, одиннадцатый час вечера, наслаждаясь игрою, к которой не были расположены во время дневного жара. Для мисс Мэтти было источником наслаждения видеть, как немного свечей было зажжено даже в тех домах, из которых выходили самые веселые признаки жизни. Мы все, мистер Питер, мисс Мэтти и я, сидели тихо, задумавшись каждый о своем; вдруг мистер Питер сказал:
– Знаешь ли ты, Мэтти, я готов бы поклясться, что ты была на дороге выйти замуж, когда я уезжал из Англии! Если б кто-нибудь сказал мне тогда, что ты проживешь и умрешь старой девой, я засмеялся бы ему в лицо.
Мисс Мэтти не отвечала. Я напрасно придумывала, как бы дать другой оборот разговору; по я как будто оглупела и не успела ничего изобрести; он продолжал:
– Я думал, что мою Мэтти возьмет Гольбрук, тот прекрасный юноша, что жил в Уддлее. Вы не поверите теперь, Мери, по моя сестрица была некогда прехорошенькой девушкой, по крайней мере я так думал и знаю, что думал так и бедный Гольбрук. Очень нужно было ему умереть прежде, чем я вернулся домой поблагодарить его за все его ласки к такому негодному мальчишке, каким я был тогда! Вот что заставляло меня думать, что он занят тобою: на всех наших рыбных ловлях мы говорили только о Мэтти и о Мэтти. Бедная Дебора! Какое нравоучение она прочитала мне, когда я привел его к нам завтракать однажды, а она увидала экипаж мистрисс Арлей и думала, что миледи заедет к нам. Ну, с того времени прошло много лет, прошло более, чем полжизни, а кажется, будто все было только вчера! Я не знаю человека, которого более желал бы иметь зятем. Ты, верно, дурно повела свою игру, Мэтти – вот и жаль, что не было братца сватом. Э! прибавил он, протянув руку, чтоб взять её руку, лежавшую на софе: – что ж ты дрожишь, Мэтти? Верно, от этого проклятого окна. Закройте его, Мери, сию минуту!
Я так и сделала, и потом, нагнувшись, чтоб поцеловать мисс Мэтти, увидела, что действительно она была холодна. Она схватила мою руку и крепко ее сжала, но думаю, сжала бессознательно; минуту или две она говорила потом с нами совершенно обыкновенным голосом и рассеяла наше беспокойство; однако терпеливо покорилась нашим требованиям: легла в постель и выпила стакан слабого нигуса[14]. Я уезжала из Крэнфорда на следующий день и до отъезда удостоверилась, что все вредное влияние действия открытого окна совершенно миновалось. Я надзирала за переменами в доме и по хозяйству в продолжении нескольких последних недель. Лавка опять превратилась в гостиную; пустые комнаты снова наполнились мебелью до самого чердака.
Были предположения поместить Марту с Джимом в другой дом, но мисс Мэтти не хотела об этом и слышать. Точно, я никогда не видала ее в таком волнении, как в то время, когда мисс Поль уверяла ее, что это будет прекрасное распоряжение. Пока сама Марта захочет остаться с мисс Мэтти, мисс Мэтти будет слишком рада иметь ее возле себя, и Джима тоже, потому что он очень приятный мужчина в доме, потому что она не видела его по целым неделям. А что касается до детей, если они все будут так милы, как крестница её, Матильда, то мисс Мэтти очень рада, если их будет и много, лишь бы Марта была тому рада. Кроме того, следующая дочь должна называться Деборой; мисс Мэтти с трудом уступила упорной решимости Марты, чтоб и первая непременно называлась Матильдой. Итак мисс Поль надо было уступить, и она сказала мне, что так как мистер и мистрисс Горн будут по-прежнему жить с мисс Матильдой, то мы, конечно, поступили благоразумно, наняв в помощницы им племянницу Марты.
Я оставила мисс Мэтти и мистера Питера спокойными и довольными; единственный предмет сожаления для нежного сердца одной и для кроткой натуры другого была несчастная ссора между мистрисс Джемисон и плебеями Гоггинсами и их последователями. Шутя, я предсказала однажды, что это продолжится только до первой болезни мистрисс Джемисон, или мистера Мёллинера, потому что тогда они сами будут рады сделаться друзьями мистера Гоггинса; но мисс Мэтти неприятно было видеть, что я ожидаю чьей-нибудь болезни таким легкомысленным образом; и прежде, чем прошел год, все устроилось самым удовлетворительным образом.
Я получила из Крэнфорда два письма в одно прекрасное октябрьское утро. Мисс Поль и мисс Мэтти приглашали меня приехать повидаться с Гордонами, которые воротились в Англию живы и здоровы, с двумя детьми, теперь уже почти-взрослыми. Милая Джесси Броун сохранила свой милый характер, хотя переменила имя и звание, и написала, что она с майором Гордоном надеется быть в Крэнфорде четырнадцатого, и просят напомнить о себе мистрисс Джемисон (упомянутую прежде всех, как требовало её сиятельное звание), мисс Поль и мисс Мэтти… может ли она когда-нибудь забыть их доброе расположение к её бедному отцу и сестре?… также мистрисс Форрестер, мистер Гоггинс (тут опять следовал намек на доброту, оказанную покойным её родственником), его супруге, которая должна позволить мистрисс Гордон с ней познакомиться, и которая, кроме того, была знакома еще по Шотландии её мужу. Словом, было упомянуто о всех, начиная от пастора, поселившегося в Крэнфорде в промежуток времени между смертью капитана Броуна и замужеством мисс Джесси, до мисс Бетти Баркер; все были приглашены к завтраку, в гостиницу Сен-Джорджа, все, исключая мистрисс Фиц-Адам, приехавшей в Крэнфорд после отъезда мисс Джесси Броун, которая была приведена в некоторое уныние этим исключением. Все удивлялись, как мисс Бетти Баркер включена в почетный лист; но мисс Поль сказала, что мы должны припомнить незнание приличий жизни, в каком бедный капитан воспитал дочерей своих, и ради этого изменить наши сомнения; а мистрисс Джемисон сочла даже комплиментом себе, что мисс Бетти её бывшую служанку поставила наравне «с этими Гоггинсами».