го аристократические ноги, я не слыхала ни о ком, с кем бы милорд разговаривал.
Следующее мое посещение в Крэнфорд случилось летом. С-тех-пор, как я там была, никто не родился, никто не умер, никто не женился. Все жили в тех же самых домах и носили почти все те же самые старательно-сберегаемые старомодные платья. Самое важное происшествие было то, что мисс Дженкинс купила новый ковер для гостиной. О, как трудились мы с мисс Мэтти, чтоб отстранить солнечные лучи, когда в одно после обеда упали они прямо на этот ковер в открытое окно! Мы разложили на него газеты и сели за книгу или за работу, и вот, через четверть часа, солнце передвинулось и лучи его ударяли на другое место; мы опять стали на колени, чтоб переложить газеты. Мы тоже очень трудились целое утро перед тем, как мисс Дженкинс давала вечер, следуя её наставлениям, разрезывая и сшивая вместе куски газетной бумаги, чтоб сделать маленькие дорожки к каждому креслу для ожидаемых гостей, чтоб башмаки их не запачкали или не загрязнили чистоту ковра. Делаете ли вы бумажные дорожки для каждого гостя?
Капитан Броун и мисс Дженкинс были не очень дружественны между собою. Литературный спор, которого начало я видела, был чувствительной струною, малейшее прикосновение к которой заставляло их вздрагивать. Это было единственное мнение, в котором они не сходились; но этого было довольно. Мисс Дженкинс не могла удержаться, чтоб не делать намеков о капитане Броуне; и хотя он не отвечал, однако барабанил пальцами, что она чувствовала и принимала за истинное унижение доктора Джонсона. Он несколько хвастался своим предпочтением к сочинениям мистера Боца; ходил по улицам до того погруженный в эти сочинения, что однажды наткнулся прямо на мисс Дженкинс; и хотя его извинения были усердны и искренни, хотя он на самом деле ничего не сделал, кроме того, что испугал ее и сам испугался: она признавалась мне, что лучше желала бы, чтоб он сбил ее с ног, только бы занимался чтением высшего литературного слога. Бедный, добрый капитан! он казался старше, утомленнее, и платья его были так изношены. Но он был весел как прежде, пока его не спросили о здоровье дочери.
– Она очень страдает и будет страдать еще больше; мы делаем все, что можем, для облегчения её мучений; да будет воля Божия!
Он взял шляпу при этих последних словах. Я узнала от мисс Мэтти, что действительно все было сделано. Призывали доктора, пользовавшегося большой известностью в наших окрестностях, и каждое его предписание было исполнено, несмотря на издержки. Мисс Мэтти была уверена, что они отказывали себе во многом для удобства больной, но никогда о том не говорила; а что касается до мисс Джесси: «Я точно думаю, что она настоящий ангел», сказала бедная мисс Мэтти, совершенно взволнованная. «Видеть, каким образом она переносит брюзгливость мисс Броун и с каким веселым лицом встает утром после целой ночи, во время которой переносила брань, просто восхитительно. Она так мило принимает капитана за завтраком, как будто спала целую ночь в постели королевы. Душенька! вы никогда уже не стали бы смеяться над её жеманными локончиками или её розовыми бантиками, если б видели ее так, как я.» Я могла только чувствовать сильнее раскаяние и смотреть на мисс Джесси с удвоенным уважением, когда встретилась с нею потом. Она казалась поблекшей и изнуренной, а губы её начали дрожать, как будто бы она была очень слаба, когда она говорила о своей сестре; но она просветлела и проглотила слезы, блиставшие в её милых глазах, когда сказала:
– Но, право, что за город Крэнфорд в отношении доброты! Я думаю, что если у кого-нибудь бывает обед получше обыкновенного, то самое лучшее блюдо отправляется в покрытой миске для моей сестры. Бедные люди оставляют самые ранние овощи у нашей двери для неё. Они говорят резко и сурово, как будто стыдятся этого; но, право, их озабоченность часто проникает мне прямо в сердце.
Слезы воротились и потекли градом; но через несколько минут она начала бранить себя и ушла такою же веселенькой мисс Джесси, как всегда.
– Зачем, однако, этот лорд Маулеверер не сделает чего-нибудь для человека, который спас ему жизнь? сказала я.
– Ну, видите, может быть, у капитана Броуна есть на то какая-нибудь причина; он никогда не говорил ему о своей бедности и прогуливался с милордом с таким же счастливым и веселым видом, как принц; а как они никогда не привлекали внимания на свой обед извинениями, и как мисс Броун было в тот день лучше и все казалось весело, смею сказать, милорд не знал ничего о том, как много забот у них на заднем плане. Он присылал довольно часто дичь прошлой зимой, но теперь он уехал за границу.
Я часто имела случай приметить пользу, которая извлекалась из ничтожных предметов в Крэнфорде; розовые листья собирались прежде, чем упадали, чтоб сделать душистое куренье для тех, у кого не было сада; небольшие пучки лаванды посылались, чтоб усыпать ящики какого-нибудь городского обитателя, или зажигаться в комнате какого-нибудь больного. Вещи, которыми многие презрели бы, и дела, которые едва ли показались бы достойными исполнения, все наблюдались в Крэнфорде. Мисс Дженкинс утыкала сухой гвоздикой яблоко, чтоб надушить приятным образом комнату мисс Броун, и по мере того, как втыкала каждую гвоздику, она произносила фразу в джонсоновском вкусе. Точно она никогда не могла думать о Броунах, не говоря о Джонсоне; а так как теперь они беспрестанно были у ней в мыслях, то мне приходилось слышать порядочное количество длинных, высокопарных фраз.
Капитан Броун пришел однажды поблагодарить мисс Дженкинс за множество небольших одолжений, о которых я ничего не знала до тех пор. Он вдруг состарился; громкий бас его дрожал; глаза потускнели и морщины на лице сделались глубоки. Он не мог говорить весело о положении своей дочери, но разговаривал с мужественной, благочестивой покорностью и немного. Раза два он сказал:
– Чем Джесси была для нас, одному Богу известно!
И во второй раз торопливо вскочил, пожал всем руки, не говоря ни слова, и ушел.
В этот день мы приметили небольшие толпы на улице, слушающие с ужасом на лице какие-то рассказы. Мисс Дженкинс удивлялась, что бы это могло быть, прежде чем решилась на не совсем приличный поступок, то есть послать Дженни разузнать.
Дженни воротилась с лицом, побледневшим от ужаса.
– О, ма-ам! о, мисс Дженкинс! капитан Броун убит на этой гадкой, ужасной железной дороге, и она залилась слезами.
Она также со многими другими испытала доброту бедного капитана.
– Как?… где… где? Великий Боже! Дженни, не теряй времени на слезы, рассказывай нам скорее.
Мисс Мэтти тотчас выбежала на улицу и схватила за ворот человека, рассказывавшего эту историю.
– Пойдем… пойдем сейчас к моей сестре… мисс Дженкинс, дочери пастора. О! скажи, что это неправда, кричала она, притащив испуганного извозчика в гостиную, где он стал с мокрыми сапогами на новый ковер и никто не обращал на это внимания.
– Эвто, сударыня, правда-с. Я сам эвто видел, и он задрожал при воспоминании. – Капитан вишь читал какую-то новую книгу и глаз с ней не сводил, ожидая машины из Лондона, и вот маленькая девчоночка вздумала отправиться к своей маменьке, вырвалась от сестры да прямёшенько марш через рельсы. Он вдруг поднял голову при звуке подъезжавшей машины, увидел ребенка, бросился на рельсы и схватил его, нога поскользнулась и машина как раз проехала через него. О, Господи, Господи! Это истинная правда, ваше благородие, и сейчас послали сказать дочерям. Ребенок невредим, только ушибся плечом в то время, как он бросил его к матери. Бедный капитан был бы эвтому рад-радёшенек, ведь был бы? Господь с ним!
Высокий грубый извозчик сморщил свое суровое лицо и отвернулся, чтоб скрыть слезы. Я обернулась к мисс Дженкинс. Она казалась бледна, как будто готова упасть в обморок, и сделала мне знак открыть окно.
– Матильда, принеси мне шляпку. Я должна идти к этим девушкам. Да простит мне Господь, если я когда-нибудь говорила презрительно о капитане!
Мисс Дженкинс оделась, чтоб выйти, приказав мисс Матильде дать извозчику стакан вина. Пока её не было, мы с мисс Мэтти жались около камина, разговаривая тихим, пораженным испугом голосом, и плакали почти все время.
Мистер Дженкинс воротилась домой в молчаливом расположении и мы не смели делать ей много расспросов. Она рассказала нам, что мисс Джесси упала в обморок и они с мисс Поль с некоторым трудом привели ее в себя; но, опомнившись, она попросила, чтоб которая-нибудь из них пошла к её сестре.
– Мистер Гоггинс говорит, что она проживет недолго и от неё должно скрыть этот удар, сказала мисс Джесси, затрепетав от чувств, которым она не смела дать волю.
– Но как же вы сделаете, душенька? спросила мисс Дженкинс: – вы не будете в состоянии выдержать, она увидит ваши слезы.
– Бог мне поможет… я буду крепиться… она спала, когда мы получили известие; она верно спит и теперь. Она будет так несчастна не только потому, что батюшка умер, но при мысли, что будет со мною; она так добра ко мне.
Она смотрела пристально им в лицо своими нежными, правдивыми глазами и мисс Поль после сказала мисс Дженкинс, что она с трудом могла это вынести, зная, как мисс Броун обходилась с сестрой.
Однако все было исполнено согласно желанию мисс Джесси. Мисс Броун сказали, будто отца её послали на короткое время по делам железной дороги. Они как-то это устроили, мисс Дженкинс не могла именно сказать как. Мисс Поль осталась с мисс Джесси. Мистрисс Джемисон присылала осведомиться. Вот все, что услыхали мы в ту ночь, и печальна была эта ночь. На следующий день в городской газете было подробное описание рокового происшествия. Глаза мисс Дженкинс были очень слабы, как она говорила, и она просила меня прочитать. Когда я дошла до слов: «Достопочтенный джентльмен был глубоко погружен в чтение „Записок Пиквикского Клуба“, выпуска, только что им полученного», мисс Дженкинс продолжительно и торжественно покачала головой, а потом сказала со вздохом:
– Бедный, милый ослепленный человек!