На Дон Николай прибыл в должности коменданта штаба 119-го гвардейского стрелкового полка. Первые дни по прибытии на фронт, когда шли ожесточеннейшие бои и время исчислялось количеством отраженных атак пехоты и танков врага, Николаю некогда было думать, на своем ли он месте. Но когда немцы стали сами переходить к обороне, а на плацдарме стало потише, Бочкарев почувствовал себя не у дел. Разве мог усидеть он около штаба, когда там, на передовой, которая, правда, была совсем рядом, его товарищи бьют и бьют врага…
И он пошел к комиссару полка.
— Дайте снайперскую винтовку!
— А ты хорошо подумал, Бочкарев? — полковой комиссар Золотых знал этого энергичного, решительного сержанта еще по бригаде. Знал и то, что если Бочкарев что-то задумал, будет добиваться со всей присущей ему настойчивостью.
— Очень хорошо, товарищ комиссар. Не могу я больше здесь…
Несколько тренировок с опытными снайперами, а в полку было у кого поучиться, потом чуть ли не ежедневные выходы на огневую позицию. Выходил на нее и вместе с Михаилом Грызловым. В полку появился новый снайпер. Вот где пригодились природная сметка, острый ум и быстрота ориентировки. Почти ни один выход Бочкарева не был безрезультатным. К декабрю на его боевом счету было 72 уничтоженных гитлеровца.
Наверное, нигде так ярко не раскрываются способности человека, как на фронте. Это потому, что тут все его помыслы, все силы и энергия устремлены к одной цели, великой и благородной: скорей разбить врага, освободить родную землю, родной народ.
Узнавая об успехах сержанта Бочкарева, военком полка Золотых был доволен: правильно сделал, что помог ему стать снайпером. Вот где нашел себя парень.
Начались бои за Обливскую. Упорные, кровопролитные.
Наступать в этих условиях по ровной заснеженной степи было очень сложно. Чтобы действовать наверняка и с меньшими потерями, нужно было активизировать разведку.
Потребовались люди для усиления полкового разведвзвода. Любого туда не пошлешь. Выбор пал на Бочкарева. И не напрасно.
Удивительно устроен человек. Пока был снайпером, Николай считал, что тут его настоящее призвание. А оказавшись на новом месте, почувствовал себя так, будто он для разведки и рожден.
В первом же ночном поиске старший сержант Бочкарев с маленькой группой бойцов пробрался в расположение противника, поднял на воздух дзот, уничтожил двадцать восемь фашистских солдат и возвратился в полк с ценными сведениями.
С тех пор, когда другие говорили, что достать «языка» трудно, посылали в разведку Бочкарева. Он шел и приводил пленного. Командование было довольно его работой, и вскоре старший сержант получил новое назначение. Командиром взвода.
Полки дивизии с боями продвигались вперед. Позади Обливская, Чернышковский, десятки других освобожденных населенных пунктов. Немцы стремятся зацепиться за любой выгодный рубеж, Гвардейцы, обходя укрепления, находят слабые места во вражеской обороне, словно ножом вспарывают ее и продолжают продвигаться в юго-западном направлении. А впереди, как и положено, глаза и уши войск — разведка. Бочкарев со своими товарищами первым появлялся в населенных пунктах, бесшумно снимал немецких часовых, разведывал силы и расположение противника и приводил в штаб полка «языков». А бывало и так, что дерзкими налетами разведчики освобождали хутора еще до подхода стрелковых подразделений.
Особенно памятен бой за хутор Нижне-Потапов, что у Северного Донца. Немцы сильно укрепились и держались за него очень упорно, так как понимали: потеря хутора открывает нашим войскам путь к реке. Тогда и на западном берегу ее вряд ли усидишь.
Понимали это и гвардейцы.
Разведав подступы к Нижне-Потапову, Бочкарев получил приказ командира полка подполковника И. И. Блажевича ворваться в хутор со своим взводом и при поддержке других подразделений штурмом захватить его.
Но легко сказать — захватить. Двинуться прямо, через овраг — голову сломишь, костей не соберешь. Овраг глубокий и обрывистый. Пойти в обход с юга, как предлагали другие, значит потерять время, когда дорога каждая минута, и дать противнику возможность обнаружить себя. А гарнизон в хуторе немалый.
Глухая, морозная ночь. Подразделения сосредоточились у оврага. За ним Нижне-Потапов. Рядом, а не достанешь!..
Припомнилась Бочкареву виденная еще до войны кинокартина: солдаты Суворова в треуголках и ярко-красных мундирах, попав в затруднительное положение в Альпах, бесстрашно спускаются с головокружительной высоты…
Быстро созрел отчаянный план.
— Орлы! За мной, по-суворовски! — приказал он разведчикам и первым бросился вниз по крутому обледенелому скату.
Хутор спал, ничего не подозревая. Бесшумно сняв часовых, гвардейцы, как гром с ясного неба, обрушились на врага. Вначале пошли в ход десантные ножи, потом гранаты. Натиск был столь неожиданным, что немцы не сразу пришли в себя, а когда поняли, начали выскакивать из хат в одном белье. Тут заработали автоматы и пулеметы.
К рассвету все было кончено. Освобожден еще один, к тому же очень важный населенный пункт. Впереди Северный Донец. Бочкаревцы в этой схватке уничтожили до семидесяти гитлеровцев, причем полтора десятка из них пришлось на долю командира взвода. В хуторе было захвачено несколько исправных артиллерийских орудий, много пулеметов, боеприпасов и других трофеев.
К концу боя в хутор вошла рота, обходившая овраг.
За эту операцию старший сержант Бочкарев был удостоен второй правительственной награды — ордена Красной Звезды. А через некоторое время ему присвоили первое офицерское звание: гвардии младший лейтенант. Партийная организация приняла отважного разведчика кандидатом в члены партии.
Кто бывал в этих местах ранней весной, тот знает, какие здесь стоят туманы. Плотные и белые, как вата, непроглядные, как молоко. В двух шагах скрывают от тебя все окружающее даже днем. Идешь, и у тебя такое ощущение, будто ты плывешь в облаке. Это днем. А ночью?
Такой туман повис над Миусом, окутав всю окружающую местность, в ту мартовскую ночь сорок третьего.
Приказ командира полка, как обычно, был лаконичен: достать «языка».
С тремя отделениями взвода Николай Бочкарев осторожно поднимается на высоту на западном берегу реки. Опасаться пока особенно нечего. Возвращавшиеся из поиска разведчики четвертого отделения сообщили, что немцы ведут себя спокойно. Но осторожность в разведке никогда не помешает. К тому же этот злосчастный туман… И взводный еще раз предупредил: не растягиваться, не отрываться друг от друга.
Командир шел впереди, соблюдая все необходимые меры предосторожности, потому, что видимости — никакой. И вдруг…
Совсем рядом, словно из-под земли, перед Бочкаревым вырос немец. В белом маскхалате, в белом капюшоне, будто привидение. А за ним из густого тумана, едва различимые, появились второй, третий…
Раздумывать некогда. Автомат на боевом взводе. Длинная очередь. Привидения кричат, падают, появляются снова… Их много. Автоматные очереди перебивают друг друга.
— Рота, в атаку, вперед!
Острые иглы пронизывают все тело. Когда упал, первая мысль: «Плен? Только не это». Потом другая: «Где же взвод?..»
Все произошло настолько мгновенно, что Николай еще не успел ощутить всей боли. Повернувшись набок, он снова открыл огонь. Привидения падают и появляются снова. Падают и появляются. Сколько же их? Но что это? Кончился диск? Есть запасной, но перезарядить нет сил. И опять острая мысль обжигает сознание. «Плен?.. Нет, нет! Ни за что!..»
Немцы рядом. Злые, орущие. Обступили со всех сторон. Пинают коваными сапогами, бьют прикладами. «Но где же взвод?» Сорвали шапку, стащили сапоги. Выворачивают карманы. Как нестерпимы удары по голове!.. Но Бочкарев «мертв». Зачем им труп?.. «Только бы не выдать себя, не застонать…»
Потом все стихло. Ушли… Хватило сил подняться. Побежал. Но через несколько шагов ноги подкосились. Упал. Все ушло в забытье…
Бочкарев замолчал, заново переживая трагедию той ночи. Долго смотрел через раскрытое окно, откуда доносились весенние звуки большого города. Потом машинально свернул папироску, прикурил.
Я только тут обратил внимание, что все койки в палате пусты. Обитатели их окружили разведчика и, затаив дыхание, слушают его невеселую повесть.
— Не знаю, сколько прошло времени, пока я был без сознания, — снова заговорил Бочкарев. — Только когда открыл глаза, почувствовал нестерпимую боль во всем теле, голова кружилась… Туман вроде начал рассеиваться, всходило солнце. «Где я? Что со мной?..» Попытался подняться. Но упал. В голове опять помутилось, и я снова потерял сознание.
Бочкарев то и дело затягивался папиросой.
— Когда услышал чьи-то шаги, обрадовался. Еще не зная, чьи они, крикнул: «Кто идет?» Крикнул и испугался: «А вдруг немец!» Шаги приближались. Глаза у меня были закрыты, но сквозь муть в голове чувствую, что человек осматривает меня. Слышу чей-то, кажется, очень знакомый голос: «Товарищ командир!..» Это был красноармеец нашего взвода Усман Мамаджанов.
— Мамаджанов? — переспросил я.
— А вы его знаете? — Бочкарев повернулся ко мне.
— Вспомнил заметку «Подвиг Усмана Мамаджанова», которую мы на днях опубликовали в своей газете. Значит, это он тебя и спас?
— Да, меня, — Бочкарев оживился. — Это хорошо, что вы о нем написали… Но вот ведь как бывает, товарищ майор. Этого Мамаджанова я несколько раз хотел списать из взвода за недисциплинированность. И вообще считал, что разведчик из него никогда не получится. А тут вот…
— Что ж, Николай, мы ведь на фронте. Иногда и сам не знаешь, на что ты способен в трудную минуту…
— Это верно, на себе испытал. И все же удивляюсь: сколько ругал его, а он меня же и спас…
Что было дальше, я узнал из рассказов других.
Когда разведчики, после того как напоролись на немцев, вернулись на левый берег Миуса, неожиданно обнаружили, что среди них нет командира взвода. Как же так? Сами вышли, а командира бросили на поле боя…