Донбасс свободен, впереди Днепр!
Самый дорогой орден
Очень тяжело лейтенант Жамеричев переживал бой за Скотоватую. Это поселок и крупная железнодорожная станция между Енакиево и Донецком. Ему пришлось там побывать в самом жарком пекле. Но речь не об этом.
…Город Енакиево, имя которого было присвоено нашей дивизии, освободили 3 сентября. А в ночь на пятое она уже была под Скотоватой. По всему видно, что Донбасс для гитлеровцев уже потерян. Но утопающий хватается за соломинку… Чем безнадежней становилось положение врага, тем отчаянней он дрался, цепляясь за каждый удобный рубеж.
И вот Скотоватая. На огневые позиции двинулись тридцать два танка. Тут уж не до того, чтобы разгромить такую армаду. Устоять бы! Но нельзя было не учитывать и общей обстановки, в частности, того, что на Скотоватую наступает не только 116-й полк. Во всяком случае следовало хорошо подумать о том, как лучше использовать свои четыре пушки. Имелся и еще один аргумент, который для Жамеричева был чуть ли не самым веским: на Дону, под Сталинградом, как ему об этом рассказывали ветераны, их же однополчанин Иван Буланов за два дня подбил из противотанкового ружья восемь танков. Так что четыре орудия — это сила!
…А произошло невероятное. Нервы сдали у кого-то, что ли? Батарея открыла огонь прямой наводкой, когда танки находились от нее на расстоянии двух километров, хотя действительный огонь в таких случаях не превышает шестисот — семисот метров!..
Жамеричев очень жалел, что в батарее уже не было Осадчего, который в то время исполнял обязанности начальника артиллерии полка. Умный, грамотный артиллерист, он такого никогда бы не допустил… И вот результат: батарея, преждевременно обнаружив себя, сумела подбить всего два танка, а сама понесла значительные потери.
Лейтенант Жамеричев, которому после этого неудачного боя было приказано принять командование батареей, хорошо запомнил этот горький урок.
А бои продолжались. Много их было впереди — путь до Вены не близок. Каждый из них был по-своему сложен и труден, требовал от комбата и всех батарейцев смелости, выдержки, мастерства, хотя и не каждый оставил одинаковый след в памяти. Но вот Верхний Рогачик и Ново-Петровка Василию Жамеричеву запомнились на всю жизнь.
Верхний Рогачик — село на самом севере Херсонщины — раскинулся на многие километры. Сбивая арьергарды противника, дивизия довольно легко вступила в его южную часть. Начались ожесточенные бои. Немцы бросали в дело большие силы. Контратаки танков и пехоты перемежались сильнейшими ударами с воздуха. Вражеская артиллерия не жалела снарядов. И так день за днем.
Батарея Жамеричева находилась на полуоткрытых огневых позициях. Наблюдательный пункт комбат расположил на самом переднем крае, на чердаке одного из домов. Отсюда просматривался передний край противника и было удобно управлять огнем.
3 ноября перед окопами появились пять немецких танков. Жамеричев терпеливо наблюдал за их маневрированием и, выждав момент, когда танки оказались наиболее уязвимыми, приказал открыть огонь. Первым же залпом подожжен головной танк. Вторым — еще один. А пулеметчики довершили дело с их экипажами. Остальные танки повернули обратно.
Иметь НП на переднем крае было, конечно, опасно, но зато удобно. И немцы это почувствовали на собственной шкуре. Много их полегло от меткого огня батареи Жамеричева. По достоинству оценили это и его друзья — командир минометной роты батальона старший лейтенант Виктор Ярыш, с которым Жамеричев негласно соревновался в истреблении гитлеровцев, и командир батареи 120-миллиметровых минометов полка капитан Майданкин. Они не раз пользовались этим чердаком для корректировки стрельбы своих подразделений.
Немцы нащупали наблюдательный пункт батареи и, видимо, решили разделаться с ним. Жамеричев сидел у стереотрубы и наблюдал за противником. Неожиданно из-за укрытия на большой скорости вылетел немецкий «тигр». На какое-то время он остановился. Комбат видел, как разворачивалась башня орудием прямо на его НП.
— Все в подвал, быстро!
А сам едва успел спуститься с чердака и, заскочив в хату, укрыться за печкой. Раздалось несколько выстрелов. Бронебойный снаряд, развалив печь, прошел сантиметрах в десяти — пятнадцати над лейтенантом.
— Лежу весь в пыли, в саже, нечем дышать, — рассказывал потом Василий. — Вроде не ранен, а подняться не могу — всего засыпало. Когда выстрелы прекратились, кое-как вылез из этого не очень надежного укрытия. Собрались все вместе — Майданкин, Ярыш, я, смеемся сами над собой: дешево отделались!.. Правда, мой ординарец был ранен.
Да, отделался счастливо. Смерть прошла на десять сантиметров выше… Молодой комбат вообще все больше воспринимал войну с чисто деловой стороны, а все личное само собой отступало на задний план, становилось незначительным. Не терялся в сложной обстановке. Жадно вбирал в себя опыт боев, принимал смелые решения. Был в меру строг, но справедлив с подчиненными, заботился о повышении их боевого мастерства. Любил шутку, острое словцо, которые нередко скрашивают фронтовой быт, поднимают дух людей. И все это как-то незаметно сплачивало личный состав батареи и вместе с тем повышало ее боеспособность. Недаром говорят: каков командир, таковы и его бойцы.
Что же касается возможности получить пулю или осколок, так ведь каждому из них не накланяешься, а где они тебя поджидают, кто знает…
На следующий день после встречи с «тигром» в батарею прибыл начальник политотдела полковник Черенков. Он познакомился с жизнью, боевыми делами батарейцев и тут же вручил Василию Жамеричеву карточку кандидата в члены партии, тепло поздравив его и пожелав новых успехов.
Это был обычный будничный день. Еще с утра батарее пришлось несколько раз открывать огонь по противнику. Но для Жамеричева он стал, пожалуй, самым ярким, самым памятным за все время войны. Партия Ленина, на которой сейчас лежала огромная ноша, вся ответственность за организацию разгрома врага, за освобождение от него советской земли, оказала ему, Жамеричеву, такое большое доверие, приняв его в свои ряды. Молодой офицер почувствовал еще больше ответственности за свои действия, за дела батареи.
Верхний Рогачик по приказу командования был оставлен. Обстановка под Никополем все более обострялась. И 40-й гвардейской через некоторое время пришлось вступить в новые тяжелые бои. На этот раз на юго-восточном участке никопольского плацдарма противника. С особой силой здесь проявились мужество и мастерство наших артиллеристов, в том числе и батареи Василия Жамеричева.
…Высота 73,0, что неподалеку от села Ново-Петровки. Батарейцы, только что прибыв сюда, спешат с оборудованием огневых позиций. Подгонять никого не требуется: все знают, участок угрожаемый, танкоопасный. И гитлеровцы могут контратаковать в любое время.
Уже начинало темнеть, как послышалось предупреждение:
— Танки слева!
Их насчитали сорок восемь.
Расчеты напряженно ждут команды на открытие огня. Но Жамеричев что-то не торопится, что-то ждет. Может быть, вспомнил Скотоватую? Пока лишь усилил наблюдение за противником.
Танки на батарею, однако, не пошли. Гитлеровцы, видимо, тоже хотели действовать только наверняка, а в темноте не разберешь, где свои, где чужие… Но вся ночь на батарее прошла в большом напряжении.
Взводы батареи расположились уступом: первый — впереди, за ним в двухстах метрах позади и справа — второй. Чтобы ввести противника в заблуждение, за ночь были вырыты четыре ложных орудийных окопа.
И вот настало утро. Памятное для гвардейцев дивизии утро, потому что в этот день пришлось выдержать исключительно ожесточенный натиск танков врага…
Густой, тяжелый туман еще укрывал поле предстоящей битвы. Откуда-то, по какой-то цели немцы открыли сильный пулеметный огонь. Сквозь непрерывный стрекот пулеметных очередей через некоторое время послышался густой рев моторов. По нему можно было определить, что танки рядом, их пока что скрывал туман.
Артиллеристы были начеку. Жамеричев, как и многие батарейцы, не сомкнувший за всю ночь глаз, напряженно всматривается в серую муть.
Подул свежий ветерок. Седые космы тумана поползли через огневые позиции, еще цепляясь за землю, но уже открывая просветы. Видимость постепенно улучшалась. А вскоре показались и вражеские танки. Их было не меньше шестидесяти. Они шли в шахматном порядке, готовые смять, раздавить все живое и неживое на своем пути.
— По танкам противника, прямой наводкой, первому огневому взводу… — Комбат немного помедлил, потом резко выкрикнул: — Огонь!
И началось.
Позже Жамеричев вспоминал:
— Это был самый тяжелый бой, в каком я участвовал за всю войну.
А участник этого боя, парторг батареи старшина Асхат Айдаров писал о нем по свежим следам в дивизионной газете:
«…Поочередно заговорили орудия. Мгновенно остановились два танка. Их подбили первыми снарядами орудия первого огневого взвода, которым командовал гвардии старший сержант Петр Чернышев, — наводчиков Полякова и Галаган.
Через несколько минут загорелись еще четыре танка, подбитых орудиями гвардии старшего сержанта Кобзарь и наводчика Даниловского. На фоне лесопосадки ясно виднелись факелы горящих бронированных машин. Седьмой танк был подбит наводчиком Храновским.
Первая атака противника захлебнулась. Стойкость, выдержка и отличная работа артиллеристов тов. Жамеричева преградили путь врагу».
Космы тумака поднимались все выше и выше. С востока стали проглядывать косые лучи солнца. Не выдержав стойкости гвардейцев, танки врага стали медленно отползать назад.
Это была победа, хотя праздновать ее было еще рано.
Артиллеристы, однако, были рады передышке. Они приводили себя в порядок, подправляли окопы, чтобы так же встретить новую контратаку врага. А в том, что она повторится, у них не было сомнения. И вот снова команда Жамеричева:
— Танки справа! Приготовиться к бою!