«Известна история одной из крепостных любовниц графа, некой Акулине, над которой завистливая челядь начинала измываться, стоило ей попасть в немилость. Акулину могли оставить без ужина, тихонько щипать за руки или входить в ее комнату с громким возгласом: «Молись, покуда барин сердит!» Девке полагалось в этот момент падать на колени (иначе Каменскому могли доложить, что она недостаточно усердно вымаливает прощение). Забаву эту горничные и лакеи смаковали, будто лакомство, – по несколько дней поочередно бегали к провинившейся, даже ночью. Так что горемыка старалась как можно скорее добиться снисхождения от своего вздорного господина.
Это часто называли «барщиной для женщин». Дескать, если молода и хороша да барину по нраву – терпи. За это, глядишь, и волю обретешь… На самом деле создатели гаремов редко отпускали на свободу своих фавориток. Налицо было обычное расчеловечивание – крепостных за людей не считали. Такой образ мыслей присущ маньякам: жертва – источник удовольствия, а ее потребности или желания не имеют никакого значения. Потому в историях, где фигурируют помещики-сластолюбцы, так часто обнаруживаются хотя бы одна-две убитые женщины. Выходя за рамки допустимого, они не могли остановиться только на насилии.
Русский публицист Александр Иванович Кошелев много времени посвящал делам своих поместий. За годы он собрал солидный материал о крестьянском быте, которым решил поделиться с читателями. В 1847 году он написал и опубликовал статью «Охота пуще неволи», в которой сделал очень простой вывод: свободные люди работают лучше. Впоследствии он стал одним из тех, кто представил свой вариант отмены крепостного права, причем наиболее радикальный из всех. Просто Кошелев был наблюдательнее многих. И ситуацию с помещичьим произволом он видел изнутри. Да и как было помышлять о чем-то ином, если в соседнем имении происходило подобное:
«Молодой помещик С. Страстный охотник до… свеженьких девушек. Он иначе не позволял свадьбы, как по личном фактическом испытании достоинств невесты. Родители одной девушки не согласились на это условие. Он приказал привести к себе и девушку, и ее родителей; приковал последних к стене и при них изнасильничал их дочь. Об этом много говорили в уезде, но предводитель дворянства не вышел из своего олимпийского спокойствия, и дело сошло с рук».
Но жаловались не только на дворян. У многих из них всеми делами ведали управляющие. Нередко графы и князья годами не заглядывали в свои владения, занятые придворной или военной службой. Во времена Московского царства «на хозяйстве» часто оставляли жен. В Российской империи жены вельмож и сами блистали в Петербурге, а за порядком следили нанятые люди (хотя бывали и случаи, когда управляющих назначали из числа крепостных).
Отсутствие постоянного надзора делало таких «назначенцев» чрезвычайно самоуверенными. Многие из них, прикрываясь именем хозяина, творили куда большее беззаконие, чем иные помещики. Они сами устанавливали порядки, вводили наказания, требовали к себе красивых девушек. Достучаться до господина было трудно, особенно если он бывал в имении наездами. Да и что значило слово крепостного против доводов управляющего? Нередко управляющие обкрадывали своих хозяев, от их лица занимались куплей-продажей с выгодой для себя, а то и вовсе сбегали с дворянскими капиталами.
«Старуху Макарову ее стряпчий обобрал до нитки, – записал мемуарист Филипп Вигель, – и был таков. Сбежал он не один, а с ее дворовой, которая, судя по всему, многие годы была ему и фавориткой, и кухаркой, и помощницей в неправедных делах».
Случаи, когда управляющий выбирал себе «пару» из числа крепостных, не были редким явлением. Подольститься к значимому человеку, от которого зависело благополучие всего поместья, стремились многие. Также и в помещичьи гаремы не всегда шли против воли. У Павла Кошкарева, например, имелась дюжина красавиц, готовых услужить. В своем серале помещик не допускал телесных наказаний или насилия: «Девушки все были очень развиты: прекрасно одеты и получали… ежемесячное жалованье и денежные подарки к праздничным дням. Одевались же все, конечно, не в национальное, но в общеевропейское платье». И хотя Кошкареву на тот момент уже перевалило за семьдесят, он не упускал случая подыскать пополнение своему гарему.
Щедрым помещиком (по крайней мере, по отношению к тем, кто ему нравился) считали и деда знаменитой красавицы Натальи Гончаровой, Афанасия Николаевича. В его имении Полотняный Завод тоже имелся свой гарем, о чем прекрасно знала и округа, и вся семья. Вскоре старик Гончаров завел привычку выдавать замуж бывших фавориток и наделять их приданым (разумеется, к приданому прилагались документы, дающие свободу девушкам). Зятю «благодетеля», Александру Сергеевичу Пушкину, такой порядок совсем не нравился. Но возмущался великий поэт вовсе не крепостным гаремом, а тем, что деньги Гончарова проходят мимо него, о чем он писал своему приятелю Павлу Воиновичу Нащокину 22 октября 1831 года:
«Дедушка свинья, он выдает свою третью наложницу замуж с 10 тысячами приданого, а не может заплатить мне моих 12 тысяч – и ничего своей внучке не дает».
К слову, внучке Наталье дедушка все-таки «отсыпал от щедрот» – подарил бронзовый памятник Екатерине II, изготовленный в Берлине в 1788 году[26]. Эту громадину в три метра высотой Пушкин пытался сбыть с рук последующие восемь лет, и в итоге ему это удалось. Но вместо двадцати пяти тысяч, на которые он рассчитывал, удалось выгадать только три. Так что приданое Натальи Гончаровой оказалось в несколько раз меньше, чем у дедушкиных фавориток.
Совсем иначе, чем в Полотняном Заводе, складывалась жизнь девушек, попавших в услужение к генералу Льву Дмитриевичу Измайлову. Просто удивительно, что человек, прославившийся во времена войны 1812 года, щедро снабжавший деньгами вооружение губернского ополчения, проявлял себя настолько мерзко по отношению к крепостным. Спустя шестнадцать лет после войны с Наполеоном было учреждено расследование его «подвигов». История звучала просто невероятно.
Измайлов в своих владениях вел себя как жестокий самодур. Как и Виктор Страшинский, он создал гарем из крепостных девушек и практически всегда держал их под замком. Всем, кто попал к Измайлову, запрещалось любое сношение с внешним миром: будь то родные, друзья или даже священник. Девушек никто не должен был видеть – как выяснилось впоследствии, их часто били.
В гареме обычно обитали около тридцати юных созданий. Некоторым только исполнилось 12–13 лет, другие были постарше, но в наложницы они попадали не позже шестнадцати лет. Своей личной собственностью, впрочем, помещик охотно делился с гостями: если к нему приезжали друзья, он предоставлял им на выбор любую из своего гарема. Тех, кого принимали в первый раз, потчевали особо – им позволялось взять на ночь невинную крепостную. Одной из тех, кого увезли для «приема гостей», стала Мавра Феофанова, и было ей на тот момент всего двенадцать лет. Мавру предназначили другу помещика, Степану Козлову.
«Он жениться крепостным не позволяет… сам держит в запертых замками комнатах девок до тридцати, нарушив девство их силою», – написали дворовые в своей жалобе в 1826 году.
Измайлов растлевал не только крепостных, но даже собственную дочь, рожденную от дворовой девки. Звали девушку Нимфадорой. Ей исполнилось четырнадцать лет, когда собственный отец подверг ее насилию.
Несчастная Нимфадора пыталась протестовать, за что не раз подвергалась наказаниям. Когда ему это надоело, то девушку сослали работать на завод, где она провела без малого семь лет. Крепостная трудилась на самых тяжелых работах, после этого попала на фабрику, а затем снова в деревню. К двадцати пяти годам она выглядела как древняя старуха.
Дело Измайлова могло никогда не всплыть на поверхность, если бы у помещика не оказался жадный поверенный. Он задумал шантаж для Измайлова и с этой целью уговорил нескольких крепостных подать жалобу. Наверняка барин попытался бы скрыть свои преступления… На этом поверенный хотел как следует поживиться.
Расчет был верным, и крестьяне действительно пожаловались на Измайлова. И, как это часто бывало, поначалу от крепостных только отмахивались. Но случай изменил все: делом заинтересовались враги генерала, сенаторы Огарев и Салтыков. С их подачи расследование и началось. С каждым днем дело обрастало новыми подробностями, одна ужаснее другой.
Все факты, изложенные крестьянами, нашли подтверждение. Добавили еще одно обвинение: Измайлов препятствовал своим фавориткам посещать храм, то есть совершил преступление и против веры. Это дополнительное обстоятельство тоже сыграло свою роль. Но… Лев Измайлов не получил ни срок каторжных работ, ни позорного столба, ни уж, тем более, тюремного заточения. Единственное, чем «поплатился» жестокий насильник, – его имение взяли «под опеку», в точности как было со Страшинским. А ему самому, ввиду старости и болезней, позволили проживать в том же доме, по тому же адресу. И это за десятки загубленных жизней!
Помещичьи гаремы стали одной из самых отвратительных страниц истории крепостного права. С ними боролись – но словно нехотя. О них говорили – но ничего толком сделать не могли. Все, кто подвергал насилию и пыткам невинных женщин, отделались пустяковыми наказаниями.
Ужасно еще и то, что истории Льва Измайлова, Виктора Страшинского и других – это лишь верхушка айсберга. Сколько осталось нераскрытых преступлений помещиков – можно только представить. «Такое было только у нас!» – любят говорить обыватели. Однако это совсем не так. Европейцам тоже есть чего стыдиться. Крепостное право существовало и у них!
Глава 4Не только в России
Крестьяне Каталонии не могли просто так бросить дома и уйти в город или на другую землю. Прежде всего им следовало уплатить выкуп за себя. Кому? Своему сеньору! В испанских землях XII века существовало понятие р