Старуха 80 лет, жена его, была кормилицею матери своего молодого барина; была его нянькою… Никогда не лгала, а если иногда им досадила, то разве своим праводушием.
Женщина лет в 40, вдова, кормилица своего барина… В жилах его льется ее кровь. Она ему вторая мать…
Молодица 18 лет, дочь ее и внучка стариков. Зверь лютый, чудовище, изверг! Посмотри на нее, посмотри на румяные ее ланиты, на слезы, льющиеся из ее прелестных очей. Не ты ли, не возмогши прельщением и обещанием уловить ее невинности… наконец употребил обман, обвенчав ее за спутника твоих мерзостей, и в виде его насладился веселием, которого она делить с тобой гнушалася. Она узнала обман твой. Венчанный с ней не коснулся более ее ложа, и ты, лишен став твоей утехи, употребил насилие… Она держит младенца, плачевный плод обмана… Она боится, чтобы не попасть в руки ему подобного».
Александра Смирнова-Россет, известная светская дама XIX века, писала в своих дневниках о совершенно реальной истории, случившейся в царствование Александра I: одна фрейлина императрицы, едва закончив Смольный институт, нуждалась в горничной. Отец немедленно отправился на рынок и приобрел девушку за 7 рублей. Об этом событии фрейлина рассказала Марии Федоровне, матери императора. Ну а та, очень рассердившись, передала сыну. Якобы после этого Александр I и задумался о запрете распродавать семьи, разлучая их.
На юго-восточных окраинах империи семьи нередко разлучали в среде однодворцев. Так называли целое сословие землевладельцев, которые жили у границ и занимались, помимо прочего, охраной рубежей. Об однодворцах впервые упомянули в указе 1719 года. Дескать, служилые люди низших разрядов.
Им позволяли иметь собственных крестьян и землю, но жили они куда проще, чем помещики средней полосы. Работали все вместе: и хозяин, и его люди. Редко заводили большие дома и какой-то особенный уклад, с претензией на столичный. На это у однодворцев просто не было средств. А когда денег не хватало, то не гнушались и выставить на продажу одного-двух работников.
«Поступают с ними варварски, – писал Николай Алексеевич Тучков в «Вестнике Европы», – заставляют работать очень много… делят их бесчеловечно – одному достается дед, другому сын, третьему внук. Продают и покупают их поодиночке… Но господские крестьяне думают, что служить однодворцу лучше, ибо видят, что… вместе с ними обедает и совершенно им равен».
Впрочем, равенство на том и заканчивалось. Однодворец мог распорядиться судьбой своего слуги, а тот – ничего не был волен возразить.
Савва Текели, сербский эмигрант, переселившийся в Россию при Екатерине II, был очень удивлен таким порядкам. Однажды, оказавшись в Туле, он увидел на площади молодых девушек, которые стояли в сторонке и были нарядно одеты, словно для праздника. Поинтересовавшись, что они собираются делать, Текели получил ответ: эти молодые особы выставлены на продажу. «Неужели люди продаются, словно скот?» – задал вопрос серб. И ему утвердительно ответили: да, разумеется. Никто не видит ничего странного в том, чтобы продать чью-то дочь или сына, жену без мужа или сестру.
Но несмотря на свое возмущение русским порядком, Савва Текели впоследствии и сам стал владельцем крепостных. Он поступил на русскую службу, и поскольку приехавшие с ним слуги были венграми, должен был отпустить их обратно, на родину. Чтобы восполнить образовавшийся пробел, серб выбрал двух крепких парней, которые отныне повсюду сопровождали его.
В записках австро-венгерского серба Текели есть много интересных моментов. Он изучал крепостное право особенно внимательно, поскольку с таким явлением ему прежде сталкиваться не приходилось.
«Бывают негодяи, – писал он, – которые отпускают красивых девиц в Москву и в Петербург, зарабатывать нечестным трудом деньги с условием, чтобы те платили своему господину по 100 или по 200 рублей в год, и тогда могут свободно заниматься своим ремеслом, чему я не верил; но один майор познакомил меня с такою, и когда я сказал ей: «Слышу, что ты крепостная, хочу тебя купить и увезти с собою», тогда она стала плакать и просить, чтобы я не покупал ее, и готова была отдать все, чтобы ее не брали из Петербурга; она сказывала, что платит своему господину 10 рублей, но и господин потратился на нее, научивши музыке, шитью и другим занятиям».
Но на этом удивительные открытия Саввы Текели не закончились. В Курске, куда он тоже приезжал, серб нанял извозчика: парнишку двенадцати лет. Юный «кучер» и пассажир разговорились в дороге, и эмигрант с изумлением узнал, что мальчишка уже женат, причем на сорокалетней женщине.
«Как же так?» – задал вопрос Савва.
Извозчик спокойно пояснил, что его рано женили на взрослой крестьянке, старше в несколько раз. Сам он занимается извозом, а Агафья живет в доме с его отцом и уже прижила от него двоих детей. А когда парнишка повзрослеет, то женит старшего сына точно таким же образом: на старшей и работящей. И тогда придет его очередь жить со снохой. Традиция, однако.
Выяснив для себя тот необычный факт, что в русской глубинке двенадцатилетний подросток женат на зрелой женщине, серб Савва Текели узнал про такое явление, как «снохачество». В разных российских губерниях и в разное время бывало такое: когда свекр жил с собственной снохой, словно с женой.
Глава 8. Снохачи
– Ишь отец-то у тебя, как обнимает Марьку-то! Ну и дьяволы же! Ни стыда, ни совести! И чего ты, Митрий, не уйдешь куда от них, чертей поганых?.. Эх ты, тюря! – дразнится Сергей и хохочет. – Дела! – продолжает он, подзадориваемый апатией Митрия. – Ну и старик – черт! Женил сына, отбил сноху и – прав! Старый галман! Как же это, брат ты мой, а?
В 1888 году знаменитый русский художник Владимир Егорович Маковский закончил картину «Свекр». На ней – сценка из крестьянской жизни. Бедный дом, на переднем плане двое – молодая женщина стоит, сложив руки, и слушает свекра, стоящего позади нее, нестарого еще мужчину с бородой. Взгляд его обращен на сноху, а в дверях замер сын. Он вошел явно не вовремя. Не про колодезную воду ведется разговор между родственниками, несмотря на пустые ведра у ног молодухи. Свекр убеждает девицу вступить с ним в связь, сманивает, обещает что-то. Это и есть то самое снохачество.
Серб Савва Текели писал об отношениях свекра и снохи в 1788 году, за сто лет до Маковского. Значит, в этом вопросе мало что изменилось. Максим Горький опубликовал «На плотах» в 1895 году, в «Самарской газете». А восемь лет спустя в Тамбовской губернии судили Филимона Волкова, крестьянина средней руки. Много месяцев он работал в городе, затем вернулся домой и узнал от доброжелательных соседей, что жена его замечена в отношениях со свекром. Не успев дойти до родного двора, Филимон кипел от злости. А переступив порог, сразу увидел люльку. В колыбели лежал его собственный брат, рожденный его же супругой.
От гнева крестьянин схватил, что попалось под руку. Жену бил жестоко, рьяно, не обращая внимания на ее крики и кровь, брызнувшую на чистые половицы. Успокоился, только когда Марфа затихла. А когда наклонился к ней – уже не дышала.
Те же самые соседи прибежали на шум, сами скрутили Филимона и посадили в его же подвал. А затем его забрали и отдали под суд. И все из-за снохачества.
Историй, подобной этой, в России знавали немало. Снохи сожительствовали с отцами своих мужей и в Тамбовской, и в Ярославской, и в Курской губернии. Мальцов специально женили на возрастных, старше их самих, чтобы в дом пришла новая рабочая сила. Какая помощь от юной девушки? За курами следить да огород полоть и собственная дочка может…
Первой причиной, по которой в дом брали взрослую сноху, – бедность. Нужны были еще одни руки, чтобы помогать, зарабатывать и легче было тянуть лямку непростой жизни. До 1830 года, когда император Николай I принял соответствующий указ, венчать разрешали с тринадцати лет. Семьи часто были рады сбыть с рук лишний рот, да кому нужна такая юная невестка? А вот к двадцати ближе, когда созрела во всех отношениях, тогда – милости просим. Засылали сватов за полночь, чтоб нечистую силу обмануть, да сговаривались.
Подросток и готовая баба – явно не муж и жена. Венчались, жили под одной крышей, но до любовного обхождения не доходило. А тут свекр. Годам к тридцати пяти – сорока, вполне себе молод. А если еще добр, услужлив, то дальнейшее развитие событий легко предсказать. Часто свекр был вдов (бабий век в прошлом был недолог, в родах умирали очень многие) или давно не жил с усталой располневшей женой. Пройти мимо здоровой сильной женщины было очень непросто.
Такие отношения иногда называли «бабья повинность», намекая на то, что сноха редко шла в постель свекра по доброй воле. Доля правды в этом есть. Сноха в мужнином доме всегда попадала в ранг самых бесправных существ: ей поручали самую грязную и неблагодарную работу, кормили хуже (самые хорошие куски доставались хозяину и сыновьям), вставать заставляли раньше других. У снохи почти не было шанса отказать похотливому мужчине, если он склонял ее к сожительству. А кому пожалуешься? Собственная семья редко реагировала, для нее замужняя дочь – что отрезанный ломоть. Свекровь, если она была, или закрывала на все глаза, или сама бы первая осудила молодуху.
Да и мужу высказать наболевшее не всегда бы получилось. Если пошла за подростка, которого еще за взрослого в семье не считали, то он мог отреагировать как тот же двенадцатилетний извозчик. Дескать, все в порядке, он знал, что так будет. Бывало, что муж находился на заработках, далеко. Когда еще приедет и разберется? А свекр здесь, под боком, и против него сказать что-то очень трудно.
Эх, не спится по ночам
Нашим дедам-снохачам,
Растуды их всех туды —
Оторвать бы им уды! —
весело распевали частушки в деревне. Да только истории со снохачеством порой заканчивались, как у Филимона Волкова. Убивали жен, убивали отцов, даже малолетних детей, прижитых в союзе со свекром. Деревенская мораль была сложной, часто двойной. С одной стороны – нужно уважать родителей мужа и слушаться их, с другой – за жизнь со свекром молодуху осуждали. Вот и в рассказе «Батька» Алексея Писемского