Считающееся просторечным имя Прасковья довольно часто встречалось у русских дворянок. Да что там, у цариц! Супруга Ивана V – Прасковья Салтыкова. И это конец XVII – начало XVIII века. К слову, одну из дочерей этой пары звали точно так же.
Одна из ближайших подруг Екатерины II – графиня Прасковья Брюс. Она была дочерью полководца Румянцева и в близком кругу звалась Парашей. Филип Вигель, современник Пушкина, вообще отмечал в своих мемуарах, что среди московских дворянок первой трети XIX века сплошь Дуняши и Параши.
Прасковьей звали яркую и взбалмошную княгиню Гагарину. Влюбленный в нее историк Карамзин долго не мог добиться взаимности. Об этой диве сложили стихи, и до сих пор историки не могут точно установить, кто является их автором: Карамзин или другой поклонник княгини, князь Долгоруков?
Парашу вечно не забуду,
Мила мне будет навсегда.
К ней всякий вечер ездить буду,
А к Селимене никогда.
Но оба поклонника проиграли. В 1805 году объект их воздыханий пошла под венец с Петром Кологривовым, отставным полковником. И снова отметился Филипп Вигель: «Он был в нее без памяти влюблен, – записал мемуарист, – надобно иметь необыкновенную привлекательность, чтобы в утробе этого человека расшевелить нечто нежное, пламенное… Я не знавал человека, более лишенного чувства, называемого такт».
Имя Дуняша – ласковое от Евдокии и Авдотьи – тоже было очень популярно у русских аристократок. Авдотья Белосельская, фрейлина Екатерины II, Авдотья Чернышова, Авдотья Гурьева, Авдотья Голицына – вот лишь несколько примеров, когда представительницы самой высшей знати назывались Дуняшами. И даже кажущееся исконно крестьянским имя Варвара нередко встречалось у знатных русских женщин: княжна Варвара Прозоровская, Варвара Голицына, Варвара Туркестанова – недолгое увлечение императора Александра I.
Если посмотреть список императорских фрейлин, то среди них есть Вера и Дарья, Софья и Мавра, а еще Матрена и Марфа. Зинаидами были две княгини Юсуповы, Аграфенами – Волконская, Куракина и Закревская. Одна из бабушек Анны Керн – Агафоклея. И это все XVIII–XIX веках.
В светской среде, правда, любили переиначивать имена. Степан Аркадьевич Облонский в «Анне Карениной» называется Стива, а его жена Дарья – Долли. Также и Екатерина Щербацкая зовется в этом же произведении Кити. Обыкновенная история для XIX века!
Бывало, писывала кровью
Она в альбомах юных дев,
Звала Полиною Прасковью
И говорила нараспев.
Корсет носила очень узкий
И русский Н, как N французский,
Произносить умела в нос;
Но скоро все перевелось:
Корсет, альбом, княжну Алину,
Стишков чувствительных тетрадь
Она забыла: стала звать
Акулькой прежнюю Селину…
Часто у крепостных менялась форма имени. Если княжна звалась Марией, то дворовая девка – Марьей. Дочь богатого купца вполне могла зваться Анастасией, а вот сенная – Настаской, или Настасьей. Катерина – без первой буквы «Е» – тоже частый вариант для крестьянской девушки. Как и для имени Георгий придумали более простонародный аналог – Егор. Мужские имена для крестьян иногда приобретали на конце букву «а»: Данила, Гаврила.
В примечании к «Евгению Онегину» Пушкин сделал пометку: «Сладкозвучнейшие греческие имена, каковы, например: Агафон, Филат, Федора, Фекла и проч., употребляются у нас только между простолюдинами». И он… ошибался. Даже странно, что Пушкин ввел в этот перечень имя Фекла! А ведь так звалась княгиня Зубова, во втором браке – графиня Шувалова. И поэт не мог не знать эту интересную женщину. Среди московских дворян XVII века были известны братья Агафон и Алерий Зенбулатовы, а дворянин Филат Варламович Колемин служил при дворе в пору юности Петра I. Один из предков Филата Варламовича носил имя Тимофей, а другой – Артемий.
Но с чем можно согласиться – имена Маланья и Анфиса, Пантелеймон или Лукьян, Никодим или Потап дворяне, находившиеся при императорском дворе, действительно носили редко. Тут сказалась и европеизация русского общества, стремление к некоему общему знаменателю. В Париже с трудом бы выговорили имя Прокофий или Порфирий. А еще со времен Петра I в России поселилось немало иностранцев: они поступали на государеву службу, работали гувернерами, скульпторами и архитекторами и безбожно коверкали традиционные имена. Поэтому для своих детей с XVIII века аристократы старались подобрать более звучные, более европейские аналоги. В некоторых семьях, правда, играли роль традиции – называть своих чад по знаменитым родственникам через одно-два поколения тоже не было редкостью. А в крестьянской среде чаще опирались на святцы. Хотя старшему сыну могли дать имя отца. Так что Иваны Ивановичи или Петры Петровичи в прошлом тоже не были редкостью.
Но самым любопытным можно, наверное, считать «феномен Клеопатры». В XVIII и в XIX веках это имя прочно вошло в обиход, при всей его совершенной нерусскости. Одна из представительниц рода Нелидовых (из которого произошли две императорские фаворитки) носила имя Клеопатра. Звали так и жену знаменитого графа Клейнмихеля, построившего железную дорогу между Санкт-Петербургом и Москвой. Княгиня Лобанова-Ростовская называлась Клеопатрой, а еще младшая дочь генерала Каблукова и жена дворянина Воина Нащокина… Клеопатра встречается и в русской литературе, и вовсе не в качестве египетской царицы. Почему-то имя представительницы рода Птолемеев весьма полюбилось на Руси.
Глава 12Таланты и поклонники
Прасковья Жемчугова и Екатерина Семенова – безусловно, самые известные крепостные актрисы. А все потому, что они вышли за пределы своего круга, стали одна – женой графа, а другая – князя. Но талантливых крепостных актрис было немало. Одна из них – Татьяна Шлыкова-Гранатова, принадлежавшая Шереметевым.
В начале 1780-х семилетнюю Таню взяли в графский дом. Отец ее был оружейником, мать когда-то прислуживала графине Варваре Алексеевне. Из девочки решили вылепить актрису, для чего принялись учить ее танцам, пению, европейским языкам и искусству сценической речи. В театре Шереметевых требовались хорошенькие юные таланты. Изящная черноглазая девочка, умевшая делать реверансы с грацией настоящей княжны, получила свои первые роли в двенадцать лет.
Гостям графа нравилась эта миловидная актриса. Шлыкова – заурядная фамилия отца – показалась хозяевам недостаточно яркой. Добавили фруктовый псевдоним, Гранатова. Так ее и представляли на постановках в Кусково и Останкино.
Звонкий голос Татьяны звучал, словно серебряный колокольчик. А как она двигалась! Хореограф Шарль Ле Пик не зря занимался с ней столько лет, Шлыкова-Гранатова стала первой танцовщицей у Шереметевых. Как и Прасковья Жемчугова, с которой Татьяна была очень дружна, однажды удостоилась чести быть замеченной Екатериной II. Государыня дала ей поцеловать руку и вложила в ладонь актрисы золотые червонцы.
Свободу Татьяна получила в 1803 году, но ее жизнь и дальше была связана с Шереметевыми. Сначала умерла графиня Прасковья, потом не стало ее супруга. Актриса посвятила свою жизнь воспитанию маленького сына Шереметевых, а потом заботилась и об их внуке. Позже граф Сергей Шереметев напишет о ней:
«Любила она вспоминать, как Петр Борисович (граф Шереметев, свекор Прасковьи Жемчуговой. – Прим. авт.) о них заботился… приносил лекарственные порошки, когда им нездоровилось… По смерти Петра Борисовича… она уже тогда не разлучалась с дедом и бабушкой и сопровождала их в путешествиях… Смерть Прасковьи Ивановны была первым ударом… она вся предалась заботам о моем отце… Смерть деда была новым для нее ударом… В доме водворились новые порядки. Первое время отношения ее к Марье Федотовне Донауровой (жене попечителя юного графа. – Прим. авт.) были натянутые. Было желание даже удалить Татьяну Васильевну… но вследствие личного вмешательства и заступничества императрицы Марии Федоровны… она утвердилась в доме… Так жила Татьяна Васильевна в нашем доме… Держалась спокойно, была общительна, приветлива, в разговоре своеобразна и поучительна… Ее светлый ум и доброе сердце соединялись с необыкновенной выдержкой и большим запасом житейской опыт- ности».
Крепостная актриса стала настоящим добрым ангелом семьи Шереметевых! Ее портрет написал другой крепостной графской семьи – Николай Аргунов, к которому мы обратимся несколько позже.
Чуть раньше, чем Татьяна Шлыкова-Гранатова, блистала на сцене Нимфадора Семенова, родная сестра Екатерины Семеновой.
«Высокая, стройная, с необыкновенно нежным цветом лица, с синими большими глазами и как смоль черными волосами», – написала о ней А. Я. Головачева-Панаева.
А Пушкин в 1820 году посвятил ей шуточные стихи:
Желал бы быть твоим, Семенова,
покровом,
Или собачкою постельною твоей,
Или поручиком Барковым[52],
Ах он, поручик! Ах, злодей!
Целых двадцать лет Нимфадора прожила с графом Василием Мусиным-Пушкиным[53] и стала матерью трех его дочерей. Признать их официально граф не мог, но дал девочкам небольшое приданое (свое состояние Мусин-Пушкин почти полностью промотал) и фамилию Темировы. Правда, злые языки утверждали, будто благосклонностью красивой актрисы пользовался также граф Бенкендорф[54], и прижитые дети – возможно – являются его отпрысками. Но доказать это, за давностью лет, уже вряд ли возможно.
Если сестры Семеновы играли на большой, настоящей сцене: в Каменноостровском и Александринском театрах, то Прасковья Жемчугова – звезда крепостного. И такой театр имелся не только у графа Шереметева. Знатные люди Российской империи обожали заводить собственных музыкантов, актеров и приглашать большой круг гостей поглядеть на постановки. Из дневников Марты Вильмонт известно, что располагала театром и княгиня Дашкова. Правда, сведений о нем практически не сохранилось: какой репертуар там ставили? Вышла ли из домашней сцены хоть одна профессиональная актриса?