Этот развод повлиял на всю жизнь Пушкина[57]. Венчаться больше ему не разрешили, так что, когда 4 года спустя он встретил и полюбил дочь торговца шелком, шестнадцатилетнюю Анну Ворожейкину, все, что мог предложить ей, – совместное сожительство. К слову, девушка согласилась. Она прожила с Пушкиным до самой его смерти и стала матерью его дочери и сына.
Выступать на сцене в домашних и дворцовых постановках были не прочь многие знатные персоны. Фрейлины русских императриц Елизаветы Алексеевны, Марии Федоровны и Екатерины II нередко принимали участие в любительских спектаклях, в XVII столетии самолично танцевал в версальских балетах король Франции Людовик XIV. Императрица Елизавета Петровна любила маскарады за возможность переодеться, представиться кем-то другим и продемонстрировать свои стройные ноги в мужском платье. Ведь среди всех костюмов, в которые можно было переодеться, русская государыня более всего предпочитала именно платье мужчин.
И ее можно понять! На протяжении столетий женские ноги были так плотно укутаны, что даже подумать о них запрещалось. Известна история с юной принцессой Марианной Австрийской, которая ехала в Испанию через город Лион и получила от мэра ценный (по меркам XVII века) дар: шелковые чулки с лионских мануфактур. Такие носили только самые знатные женщины! Но чопорный гранд, сопровождавший девушку в Испанию, где она должна была стать королевой, выхватил чулки из рук француза и злобно прошипел:
«У королевы Испании нет ног!»
Это было сказано так категорично, что впечатлительная девушка лишилась чувств. Ей представилось, что в Мадриде ей отрежут ноги. На самом же деле гранд имел в виду другое: ноги видеть не должен никто. Ноги – это почти эротика.
В Европе долгое время не разрешали показывать даже носок туфли из-под платья. Знатная женщина должна была двигаться таким образом (а также сидеть и стоять), чтобы о цвете ее обуви никто не имел ни малейшего представления. Изображения раннего Средневековья, официальные портреты знатных особ написаны таким образом, что мы в деталях можем разглядеть костюмы людей, их прически и мельчайшие элементы отделки… но только не ноги. Вот почему, когда молодая английская королева Елизавета I Тюдор ввела в моду энергичный танец «гальярда» с высокими подскоками когда юбка вздымалась (и – о ужас! – задиралась), консервативный континент зашипел: «Распутница!»
Русские боярыни тоже не демонстрировали ноги. А вот крестьянки – иное дело. Подоткнув подолы, мыли полы. Работали в поле босиком, демонстрируя ступни. Поэтому «оголение» русской императрицы Елизаветы Петровны тоже было своеобразным культурным шоком. Приличные женщины так себя не ведут!
Вполне возможно, что и интерес к балету возник по этой причине – впервые можно было увидеть, как молодая привлекательная особа открывает ноги. Правда, балетные костюмы конца XVIII – начала XIX века не в пример скромнее нынешних, но и там от кончиков пальцев до колена нога была видна. Вот и вздыхали поэты, восхищенные внезапно открывшейся наготой:
Театр уж полон; ложи блещут;
Партер и кресла – все кипит;
В райке нетерпеливо плещут,
И, взвившись, занавес шумит.
Блистательна, полувоздушна,
Смычку волшебному послушна,
Толпою нимф окружена,
Стоит Истомина; она,
Одной ногой касаясь пола,
Другою медленно кружит,
И вдруг прыжок, и вдруг летит;
Летит, как пух из уст Эола;
То стан совьет, то разовьет
И быстрой ножкой ножку бьет.
Балетные и театральные постановки можно было увидеть в домашних крепостных театрах Закревских, в усадьбе Ивановское и в демидовском Алмазове. В доме Позднякова, в Москве, тоже имелась своя сцена. И у нее необычная судьба. На подмостках старинного особняка разыгрывали спектакли в ту самую пору, когда Москва была разорена и разграблена.
Когда в 1812 году французы пришли в Москву, начались страшные грабежи. Офицер армии Наполеона Эжен Лабом записал в дневнике:
«Наш лагерь совершенно не походил на армию, а скорее, имел вид громадной ярмарки, где военные, преобразившись в купцов, продавали за бесценок драгоценные вещи… Ели на фарфоровых тарелках, пили из серебряной посуды и вообще обладали такими предметами роскоши, которые можно было себе представить только среди очень богатой и комфортабельной обстановки».
В Даниловом монастыре французские солдаты устроили скотобойню, а в соборной церкви открыли мясную лавку. Прямо в иконостас вбивали гвозди, на которых развешивали туши животных. В храме Троицы в Сыромятниках сделали конюшни, а в соборе Чудова монастыря, в алтаре, маршал Даву обустроил себе спальню.
Уверенный в своей победе, Наполеон приказал на потеху своим молодцам открыть театр. Ему сообщили, что еще до войны в Москве выступала французская труппа Авроры Бюрсе и ее часть до сих пор находилась в городе. Оказалось, что на Большой Никитской есть уцелевший дом Позднякова с собственной сценой. Там и решили ставить спектакли.
Полковые музыканты должны были обеспечить музыкальное сопровождение. Костюмы делали наспех, из одежд священников, которые охапками приносили из разных храмов, из штор и покрывал. От руки писали афиши, и 25 сентября Наполеоновский театр принял публику. Давали 2 пьесы: «Любовник, сочинитель и лакей» и «Игра любви и случая».
«Два дня мы были на спектаклях, достаточно дурных, – писал в Париж своей сестре, госпоже Лепин, офицер Жером Итасс, – все выглядело шиворот-навыворот, но тем не менее было приятно, так как нас это развлекло».
Зал ломился. На всякий случай возле дома Позднякова расставляли бочки с водой – опасались, что снова полыхнет. Так продолжалось почти 3 недели (и за это время поставили одиннадцать пьес), пока не случилось поражение Мюрата от русской армии. Эту весть Наполеону принесли прямо в его личный московский театр. На следующий день началось отступление французов.
Примерно в то же самое время, когда французский император начал возвращение в Париж, в октябре 1812 года генерал от инфантерии граф Сергей Каменский получил бессрочный отпуск. Он перебрался в Орловскую губернию, в село Сабурово, знаменитое своей псевдосредневековой крепостью. В этих-то угодьях Каменский и решил организовать крепостной театр. И прикупил актеров: казанский помещик Есипов продавал всю труппу целиком.
Сергей Михайлович слыл человеком сложным. Неуживчивым. На протяжении всей жизни сохранял очень натянутые отношения с собственным братом Николаем, а «необузданный нрав, его чудачества, жестокость и нравственную распущенность» унаследовал, по мнению современников, от отца.
Преинтереснейшее семейство! Генерал-фельдмаршал Михаил Федотович Каменский, отец Сергея, в 1809 году был зарублен топором собственным крепостным. Говорили тогда, что убийство совершил брат девушки, которую соблазнил Каменский-старший.
Преступление это всколыхнуло общество, для расследования создали большую комиссию и по результатам в Сибирь отправили 3 сотни человек. А поэт Жуковский даже написал элегию «На смерть фельдмаршала графа Каменского».
Еще великий прах… Неизбежимый рок!
Твоя, твоя рука себя нам здесь явила;
О, сколь разительный смирения урок
Сия Каменского могила!
Не ты ль, грядущее пред ним окинув мглой,
Открыл его очам стезю побед и чести?
Не ты ль его хранил невидимой рукой,
Разящего перуном мести?
Неудивительно, что после смерти отца от руки крепостного Сергей Каменский не был намерен слишком мягко обращаться с крестьянами. По своим угодьям он часто ходил с плеткой в руках и пускал ее в ход при малейшем недовольстве. Бил всех подряд – детей, девок, стариков и своих актеров. В 1815 году он открыл театр.
Граф возвел на Каменской площади необычное здание, высокое, деревянное, с яркой красной крышей и белыми колоннами, с фальшивыми окнами, намалеванными сажей и охрой, и 26 октября поднял занавес первого в Орле общедоступного публичного театра.
То есть первым театром в Орле, свободным для посещения, был именно крепостной, театр графа Каменского!
Зрительских мест было пятьсот, и они редко пустовали. Сто пятьдесят актеров Сергея Каменского прекрасно справлялись с обширным репертуаром. Спектакли и балет, опера – все это театральное разнообразие было доступно губернской публике. Более того, певцов оперы, принадлежащих графу, иногда сравнивали с императорскими, и многими считалось, что на орловщине поют лучше!
Страсть к театральному делу у Каменского усиливалась с каждым годом. Он сам давал уроки актерского мастерства своим крепостным, сам разрабатывал репертуар и внимательнейшим образом следил за каждым выступлением. Огрехи, ошибки, малейшая путаница записывалась им в тетрадь для дальнейшего разбора. В антракте он заходил в гримерные и мог там же, немедля, отвесить тумаков любому актеру.
Ну а гости в то же время могли угоститься медом и пастилой, которые раздавали прислужницы всем желающим. В парке перед театром играл оркестр, завлекая публику. Билеты, кстати, граф продавал сам. А приглашения – для самых важных людей – развозил лично. Иногда раздавал билеты бесплатно.
У Каменского труппа многократно менялась и пополнялась. Чувствуя нехватку талантов, граф привозил для отдельных выступлений актеров из других губерний. С приглашенными Каменскому приходилось сдерживать свои порывы, ведь высечь свободного актера он не мог ни по какому праву. А прочих не спрашивал. Каждый крепостной, кто играл у графа в его личном театре, знал, что за неправильно сыгранный эпизод может быть жестоко наказан.
«Ребенком, в сороковых годах, – писал Н. С. Лесков в «Тупейном художнике», – я по- мню еще огромное серое деревянное здание с фальшивыми окнами, намалеванными сажей… и огороженное длинным полуразвалившимся забором. Это и была проклятая усадьба графа Каменского; тут же был и театр».