, не была особенно любима своими воспитанниками. Позже Софья напишет, что она редко мыла их, предпочитая простые обтирания губкой, и вообще плохо следила за чистотой в детской половине, а еще могла посмеяться над девочками. Но самым неприятным для Ковалевской стало открытие, что родители не обрадовались ее появлению на свет. Няня рассказывала Софье, что накануне ее рождения отец в пух и прах проигрался, отчего пришлось закладывать бриллианты матери, и вообще ждал сына. Из-за этого признания девочка долго чувствовала себя нелюбимым ребенком.
У пушкинской Татьяны, няня – наоборот, самый близкий человек. Не матери, и уж тем более не сестре, рассказывает героиня романа в стихах о том, что она влюблена.
«Ах, няня, няня, я тоскую,
Мне тошно, милая моя:
Я плакать, я рыдать готова!..» —
«Дитя мое, ты нездорова:
Господь помилуй и спаси!
Чего ты хочешь, попроси…
Дай окроплю тебя водою,
Ты вся горишь…» – «Я не больна:
Я… знаешь, няня… влюблена».
«Дитя мое, Господь с тобою!» —
И няня девушку с мольбой
Крестила дряхлою рукой.
Такое трепетное отношение друг к другу у старой няни и воспитанницы Пушкин, конечно, взял из своего опыта. Его Арина Родионовна, верный друг с детских лет, была настолько нежна и заботлива, что поэт не один раз упоминал ее в своих стихах. И ведь тоже была крепостной. Она родилась в 1758 году и принадлежала семье Ганнибалов.
Часто няне Пушкина ошибочно приписывают фамилии Яковлева или Матвеева, но ни одна из них не соответствует истине. В метрике знаменитой няни – как и у многих крепостных – фамилии нет. Известно, что отец ее – Родион Яковлев, то есть сын Якова. Муж – Федор Матвеев, сын крестьянина Матвея. Окончание – ев- в данном случае указывает не на фамилию, а на имена родителей. Для XVIII века рядовая история.
Изначально Арина (хотя есть и другое написание этого имени – Ирина) была приписана к поместью Апраксиных, но земли выкупил бывший раб Абрам Ганнибал и стал полноправным владельцем нескольких сотен душ.
Служить няней Арине Родионовне пришлось почти с самых юных лет. Сначала она нянчила Надежду Осиповну Ганнибал, внучку своего хозяина. Потом, когда девушка подросла и вышла замуж[65], детей этой пары. Была кормилицей для старшей, Ольги, и няней для Александра и Льва. Кроме нее в доме Пушкиных была еще одна няня, Ульяна Яковлевна[66], но о ней сведений осталось намного меньше. Как практически нигде не упомянут и дядька поэта, Никита Козлов. Сведения о нем остались скупые, в основном «из третьих уст». Например, племянник Пушкина, Лев Павлищев, записал историю о затеянной ссоре Козлова с камердинером Модеста Корфа (поэт жил с ним в одном доме). Шум стоял невообразимый, и барон посчитал необходимым наказать Никиту палкой. Возмущенный таким поведением Пушкин вызвал Корфа на дуэль. Другое воспоминание о пушкинском камердинере относится к последним часам жизни поэта. Василий Жуковский рассказывал, что Никита Козлов нес на руках раненого Пушкина из кареты, в которой его привезли с места дуэли, до комнаты. «Грустно тебе нести меня?» – спросил поэт. Также со слов современников выходит, будто бы камердинер женился на одной из дочерей Арины Родионовны – но этот факт остается спорным.
Кстати, любимой няне Пушкина за верную службу Ганнибалы подарили домик в Кобрино, но там Арина Родионовна бывала нечасто. Четверо ее собственных детей – Мария, Надежда, Стефан и Егор росли фактически без нее. Ведь главной заботой Арины Родионовны были дети хозяев. Однажды, гуляя с маленьким Сашей, она случайно встретила императора Павла I. Страшно смутившись, она замешкалась и не успела, как подобает, снять с ребенка головной убор. Император помог женщине, мягко укорив за нерасторопность.
«Видел я трех царей, – позже напишет Пушкин, – первый велел снять с меня картуз и пожурил за меня мою няньку».
Этот эпизод произошел вряд ли позже зимы 1801 года – 24 марта император Павел I был убит. И в то же время Арина Родионовна овдовела: муж долго и много пил.
Верная помощница, «подруга дней суровых», блестящая сказочница, внимательная слушательница – этот образ няни из произведений и писем поэта, безусловно, соответствует действительности. Пушкин обожал Арину Родионовну, а она, судя по всему, выделяла его из всех своих воспитанников. Разделила с ним «ссылку» в Михайловское и оставалась преданной Пушкиным до конца своих дней, до 1828 года.
«Она была ласковая… хохотунья, неистощимая рассказчица, порой и веселая собутыльница», – написал об Арине Родионовне знакомый с ней поэт Николай Языков. К слову, этот момент, о любви няни к выпивке, отмечали и другие люди, общавшиеся с Пушкиным.
Дети Арины Родионовны тоже служили Пушкиным. Несколько раз из Кобрина вызывали «на подмогу» ее дочь, Надежду. Младшая, Марья, служила в поместье Захарово, поскольку в 1811 году вышла замуж за крестьянина из тех мест, Алексея Никитина. Однако дела у Ганнибалов и Пушкиных шли неважно, угодья были проданы полковнице Козловой, и получилось, что мать и дочь оказались – хотя бы по бумагам – разлучены. Теперь они принадлежали разным людям. Марья Федоровна прожила в Захарово всю свою жизнь.
Здесь, правда, не нужно винить господ Арины Родионовны в немилосердии. Когда ее семью, включая Марью, предлагали выкупить, воспротивилась сама няня:
«На что вольная? Я сама была всю жизнь крестьянкой».
Проститься с самым любимым воспитанником няне не удалось. Она умерла, когда «Сашеньки» не было рядом – но в доме его сестры, Ольги, нежно любимой ею на протяжении всей жизни.
Столь трепетные отношения между нянями и воспитанниками не были редкостью. С большой любовью вспоминала о собственной нянюшке княгиня Барятинская и Софья Капнист-Скалон, дочь поэта Василия Капниста.
«Замечательной личностью» называл няню, Алену Фроловну, писатель Федор Достоевский. Правда, та служила в доме по найму, поскольку была причислена к сословию мещан и получала 5 рублей жалованья. Такой же мещанкой была и Пелагея Сергеевна, няня богослова Сергея Дурылина[67]. Она отличалась редкой добротой к своим «выходкам», так она называла барских детей, а те отвечали ей беззаветной любовью.
«Не могу себе представить, – писал Дурылин, – лучшего хранителя детства, чем была наша няня, и не верю, чтоб теперь кому-нибудь выпадало такое счастье: жить под теплым попечением такого хранителя».
Обожал свою няню граф Федор Петрович Толстой. Матрена Ефремовна безоговорочно разделяла все вкусы и взгляды своего знатного воспитанника. Как известно, граф выбрал для себя занятия живописью, чем настроил против себя всю семью. Представителю знатного рода в XIX веке следовало бы озаботиться военной карьерой. Или подумать о продвижении по «светскому направлению». Но Федор Толстой пошел в Академию художеств, снял квартиру в Петербурге, где Матрена Ефремовна была одновременно и экономкой, и кухаркой, и горничной. Няня оставалась главной в доме графа и после его женитьбы, у нее же были ключи от всех кладовых и полная власть над прислугой.
Нанятых нянь называли по имени-отчеству, крепостных могли кликать просто «Зиновьевна» или «Михайловна». У Татьяны из «Евгения Онегина» ее любимая нянюшка – Филиппьевна. А в комедии Дениса Фонвизина «Недоросль» – Еремеевна. И ей положены «пять рублей в год и пять пощечин в день». Учитывая, что дворовым девкам доставались розги, – это еще не самый худший вариант.
Но самый мрачный рассказ о няне дает Антон Павлович Чехов. В его рассказе «Спать хочется» – девчонка Варька, замученная работой. Днем у нее дела, вечером и ночью ей нужно приглядывать за младенцем. Крикливый малыш не дает спать уставшему подростку, и Варька решает задушить своего подопечного:
«Ей приятно и щекотно от мысли, что она сейчас избавится от ребенка, сковывающего ее по рукам и ногам… Убить ребенка, а потом спать, спать, спать…»
На этом Чехов ставит точку, и мы не знаем – как отреагировали родители, что было дальше с Варькой. Возможно, убили ее тут же, обнаружив преступление. И вряд ли кого интересовало исчезновение тринадцатилетней служанки. Написать рассказ Чехова подтолкнула газетная статья, где такая же малолетняя нянька накормила спичками ребенка, за которым ее приставили следить.
Няни обыкновенно жили рядом с детской или же в одной комнате с детьми. Их быт был неразрывно связан с потребностями ребенка, и поэтому все горести и радости своих подопечных они узнавали первыми. В отличие от иностранных бонн или гувернанток они редко проявляли заносчивость и чрезмерную строгость. Ведь их задачей было окружить ребенка уютом и теплом, унять страхи, заинтересовать рассказом. Они сидели у постели больных барчуков и юных наследниц, укутывали одеялами, когда те мерзли, приносили прохладное питье в жару и следили, чтобы ни одно облачко не омрачало их жизнь.
Поэтому светлых воспоминаний о нянях в XIX веке оставлено намного больше, чем печальных. Мария Беэр, урожденная Елагина, уверенно писала: «Это были истинно верные, прекрасные люди… Я любила няню больше всех… Помню, что раз я ей про это сказала, а она меня остановила: “Нет, Машенька, надо маму любить больше меня”. И мне показалось, что я совершаю грех, любя няню больше всех».
От детей XIX века требовали, чтобы к родителям они относились с огромным уважением. И если в воспитании обнаруживались пробелы, их могли восполнить самым неожиданным образом. Помещица Елизавета Янькова в своих воспоминаниях указывала, как к ней обратилась за помощью соседка. Той требовались двое крепких парней-крепостных, которые бы высекли ее нерадивого сына. Фока и Федор были предоставлены даме немедленно и отлично выполнили «заказ», за что получили каждый по рублю. Десятилетие спустя тот самый молодой человек, которого решили выучить с помощью порки, приехал к Яньковой со словами благодарности. Он запомнил урок, не играл в карты и вел исключительно трезвый образ жизни. Фамилию помещичьего сына Янькова называть отказывалась, хотя ее внук не один раз спрашивал об этом.