Найти воришек удалось, и Бокарев потребовал наказания. Ему пришлось рассказать, для чего он проводит свои опыты. Тогда слух о его работе разнесся уже далеко за пределы слободы.
На следующий год Даниил посеял больше подсолнечника и получил уже изрядную партию масла. Ему удалось убедить крестьян покупать его товар. Попробовав однажды подсолнечное масло, покупатели приходили за новой порцией. Успех постучался в двери крепостного. Он владел технологией, которая могла открыть путь к богатству. Но у крестьянина графа Шереметева не было средств на собственное производство.
По счастью, нашелся единомышленник. Купец Папушин создал маслобойный завод, на котором Даниил трудился в качестве главного технолога. Потребовалось совсем немного времени, чтобы скопить деньги на свое дело. Теперь Даниил Бокарев владел небольшим предприятием, у него имелась своя клиентская сеть, и дело было просто обречено на удачу.
Ему удалось производить столько масла, что часть его вывозили за рубеж. О Бокареве начали писать в прессе. В «Трудах вольного экономического общества» в 1854 году тоже появилась заметка: «Крестьяне слободы Алексеевки… с давних пор вошли у нас в пословицу, как сметливые… Чрезвычайные льготы, даруемые от графа Шереметева… служат источником для развития их умственных и промышленных наклонностей».
Совпадение или нет, но первый партнер Даниила Бокарева, купец Папушин, упомянут в романе Федора Михайловича Достоевского «Идиот». Писатель наверняка слышал об успешном маслобойном предприятии:
«Птицын объяснил, обращаясь преимущественно к Ивану Федоровичу, что у князя пять месяцев назад умерла тетка, которой он никогда не знал лично… дочь московского купца третьей гильдии, Папушина, умершего в бедности и в банкротстве. Но старший родной брат этого Папушина, недавно также умерший, был известный богатый купец».
Роман был опубликован в номерах журнала «Русский вестник» за 1868 год. То есть спустя тридцать пять лет после того, как Бокарев и Папушин открыли в Алексеевке дело. В 1868 году подсолнечное масло вырабатывали в Воронежской губернии уже более чем на ста небольших предприятиях.
От развития производства всем было хорошо. Алексеевка богатела. В середине века в слободе начали массово строить каменные дома в два этажа: народ скопил капиталы. Приумножали доходы не только те, кто занимался выработкой масла, но и производители бочек, скупщики, доставщики готовой продукции. Дело Даниила продолжил сын, затем внук. Но вот судьбу начинателя проследить не удалось, дата его смерти (равно как и дата рождения) весьма приблизительна. Кстати, на гербе Алексеевки сейчас красуется подсолнечник. И это заслуга крепостного крестьянина графа Шереметева[76].
Многие крепостные оказывались оборотистыми и хваткими. Статистика выдачи торговых свидетельств показывает, что с 1816 по 1824 год их получили почти 8 с половиной тысяч человек! Правда, многие торговали «по-черному», не приобретая никаких грамот и не входя в гильдии (купцам, получающим «ранг», требовалось уплатить определенный сбор»). Граф Егор Францевич Канкрин[77] посетовал государю, что надобно сократить поборы. В 1824 году с подачи графа, ставшего в тот момент министром финансов, провели реформу. С купцов стали брать меньше примерно в два раза, и численность этого сословия сразу выросла. Торговцы выходили из тени и получали официальный статус.
Среди крепостных купцов и миллионеров был Савва Морозов, человек, тоже сумевший сделать себя сам. О нем нам известно гораздо больше, и эта яркая личность по-настоящему вошла в века. Морозов стал основателем целой династии промышленников.
У Николая Гавриловича Рюмина, богача и тайного советника, имелось 2830 душ, почти 3 десятка деревень и несколько имений. В Зуево Богородского уезда, также принадлежащем ему, в 1770 году и родился мальчик Савва.
Семья крестьянина Василия придерживалась строгих старообрядческих канонов. Работать приучали сызмальства. Как многие деревенские мальчишки, Савва успел побывать пастушком, потом занимался извозом. А чуть повзрослев, ушел работать на шелковую фабрику Федора Кононова – тоже крепостного, как и он сам.
В Зуево еще в 1766 году существовало шелковое производство. Принадлежало оно Ивану Медведеву, который нанимал крестьян и платил за их труд. Ткани шли на ленты и платки, спросом пользовались неизменным. Тогда и другие задумались: может быть, стоит и самим попробовать открыть дело? Спустя несколько лет уже шестеро крепостных получили право владеть ткацким станом[78]. У Федора Кононова таковых было шесть, и как раз у него начал свою карьеру молодой Савва.
Работа буквально завораживала его. Хотелось вникнуть во все детали, понять все нюансы… Савва смотрел и запоминал, отмечал про себя, что именно он бы улучшил. И, конечно, мечтал! Когда-нибудь, сказал он однажды, и у него будет собственное предприятие. Намного больше, чем у коллег в Зуево.
Однако будущий знаменитый фабрикант был на волосок от провала. Перед ним замаячила перспектива быть отданным в рекруты. От этой невеселой судьбы можно было откупиться, и Савва упал на колени перед Кононовым: он все отдаст, все отработает, только помогите!
Крепостной делец уважал Савву за рвение и отличную работу, а потому согласился на сделку – он даст ему заем, а тот отработает до копейки. Савва сдержал слово, не подвел Кононова и за два года полностью все ему вернул. А в 1797 году еще и исполнил мечту – открыл свою мастерскую (потребовалось разрешение помещика, и Савва его получил). Помог ему тесть, отец Ульяны Афанасьевой, на которой Савва в том же году женился. Приданого в пять золотых рублей было достаточно, чтобы начать предприятие.
Он не боялся работы и подавал пример трудолюбия. Товар ездил сбывать в Москву сам. Шелковые ленты и платки отменного качества приглянулись покупателям, появились постоянные заказчики. Постепенно дело стало расширяться, и в распоряжении Саввы Морозова было уже с десяток станов. Оборот приблизился почти к полутора тысячам рублей в год. Это не позволяло встать Савве в один ряд с серьезными купцами, но много ли крепостных могли похвастать такими успехами?
В 1812 году, когда сгорела Москва, пострадали десятки купцов и мелких лавочников, разорялись владельцы предприятий. Многие уезжали из города навсегда, в Петербург, но Савве не были по душе пораженческие взгляды. Он понимал, что восстановление Москвы не за горами и вскоре заново потребуется буквально все: строительные материалы, железо, ткани… Его дело ожило и заработало с утроенной силой. В послевоенные годы заказов стало очень много, и к Морозову обращались все более серьезные клиенты. Поверив в успех, Савва и других заражал своей уверенностью.
Помещик Рюмин, которому, по документам, принадлежал делец Савва, в 1819 году женился на дочери надворного советника. Дом этой семьи на Воздвиженке славился веселыми приемами и замечательными обедами. У Рюминых не было нехватки в средствах. Однако когда в 1821 году к ним обратился Савва Морозов с предложением выкупить себя и всю свою семью из крепостных, господа назначили совершенно дикую цену – семнадцать тысяч рублей.
Савва не дрогнул. Второй раз в жизни он выкупал свою свободу и отступать был не намерен. Отныне Морозовы становились вольными и могли думать о будущем без опасений. Более того, Савва еще и выкупил у своего недавнего господина земельный участок на правом берегу Клязьмы. Ему требовалось место, чтобы поставить Никольскую мануфактуру. У Морозова были огромные планы на будущее.
Первым делом была открыта ткацкая фабрика с ручными станками. Всего их было около двухсот сорока, и с их помощью вырабатывались цветные ткани с узорами. Затем, в Богородском, появилась еще одна. В Никольском с 1846 по 1848-й строилась бумагопрядильная фабрика. Родившийся крепостным, Савва Морозов превратился в купца 1-й гильдии. Это была торговая элита, ведь купцы первой гильдии могли владеть морскими судами и заниматься международной торговлей.
В гильдию стремились еще и потому, что она давала множество других преимуществ: освобождение от телесных наказаний, возможность получить потомственное почетное гражданство и звание советника, участвовать в городском самоуправлении. Купец из гильдии становился – как это принято говорить – полноправным членом общества.
Двое старших сыновей Морозова, Елисей и Захар, повзрослев, задумали открыть собственные предприятия. Отец не стал возражать: снабдил каждого капиталом, выделил участки земли, и отпрыски удалились в свободное плавание. Меньшой сын, Тимофей, должен был унаследовать все остальное. А в 1860 году зарегистрировали торговый знак: «Торговый дом под фирмою “Савва Морозов с сыновьями”». Правда, развития этого предприятия Савва не увидел – в том же 1860 году он скончался в возрасте 90 лет. Савва Морозов стал одним из самых ярких примеров того, как крестьянин, зависимый от своего помещика, превратился в миллионера.
Без практической сметки и доли везения не смог бы добиться успеха и другой крепостной – Петр Смирнов. Это он создал целую алкогольную империю, известную на весь мир. Поставщик императорского двора, владелец миллионов… начинал с малого. Но ему было у кого поучиться.
Семейная легенда передавала, что еще до нападения Наполеона Бонапарта на Россию двое братьев, Арсений и Яков Смирновы, переехали в Москву. С барином договорились об уплате оброка, оставалось найти себе применение и начать зарабатывать.
Случай подвернулся: купец Корчашкин взял Смирновых к себе. Московский делец владел собственным ренсковым погребом, то есть заведением, где торговали заграничными винами. Само слово – ренсковый – это искаженное от «рейнский». С приходом Смирновых торговля у Корчашкина пошла так хорошо, что вскоре Арсений и Яков дослужились до управляющих. А в 1816 году уговорили взять к себе в помощь третьего Смирнова – младшего, Ивана.