Но даже после этого Егора Григорьевича не отпустили на волю. Он получил свободу только в 1804 году, за год до своей смерти.
А Ефим Никонов просто родился, как говорят, «не в свое время». Ему бы появиться на свет лет на двести позже, а он – в конце XVII века. Да еще крепостным, в Подмосковье. О его первых годах жизни известно крайне мало, но в 1718 году Никонову удалось направить бумагу самому императору Петру I, где он уверял государя, что способен создать военное судно, которое будет разбивать вражеские корабли.
Крепнущая империя нуждалась в кораблях. А столь интересный замысел привлек внимание Петра. Поступил рескрипт: «Ефима Прокофьева сына Никонова отослать к генералу Головину и образцовое судно делать». Работа закипела 3 марта 1720 года. Потаенное судно, которое предлагал Ефим Никонов, было упрощенной моделью первого подводного корабля. Он даже начал придумывать водолазные костюмы для тех, кто будет в нем перемещаться.
Описаний этой диковины не сохранилось, поэтому исследователи предполагают разные варианты: большой бочонок? Плоскодонная громадина шести метров? Император приезжал ознакомиться с ходом работ, а испытания состоялись в 1724-м. Это был настоящий провал. На глазах у государя подводная лодка пошла на дно. И год спустя, и три – ничего не получалось. Материалы были несовершенны, технологии – не соответствовали замыслу разработчика. Ефим Никонов получил нагоняй. Изобретателя сослали на Астраханскую верфь, где он и умер в 1728 году. После императора Петра I подобными разработками не интересовались еще очень долго.
Если бы Ефим Никонов был свободным человеком и смог привлечь сторонние средства, вероятно, у него получилось бы довести до конца свою работу. И подводная лодка, о которой мечтал Петр I, была бы сконструирована еще в XVIII веке. Точно так же и с Черепановыми – их изобретение «дилижанца» предвосхитило начало большого железнодорожного строительства в Российской империи. Внедрили бы собственные разработки, позволили бы мастерам Ефиму и Мирону довести до совершенства их замысел, и не пришлось бы десятилетия спустя втридорога платить за английские поезда.
Крепостное право тормозило развитие России. И это очень хорошо видно на примере таких изобретателей, как Никонов и Черепановы. Они не смогли отстоять свои разработки, не сумели вывести их на нужный уровень, поставить на поток. Барская прихоть позволила каждому из них в определенный момент добиться результата, но она же не дала крепостным возможностей для настоящего развития. «Нет у нас специалистов», – резюмировал граф Шереметев, когда ему задали вопрос, кто может трудиться над созданием паровозов и вагонов в России. К тому моменту Черепанов-старший уже скончался, но его сын был жив. Однако разработку авторов первого русского паровоза не приняли во внимание. Не сочли ее достаточно важной.
Только вольное существование могло гарантировать продвижение и развитие. По счастью, это вовремя поняли в отношении Семена Бадаева, разработчика бадаевской стали. Он обрел свободу относительно рано – в возрасте около 40 лет. И успел увидеть, как его замыслы не просто воплотились в жизнь, но и приумножили славу России.
Все началось в 1778 году. Семен сын Иванов Бадаев появился на свет в деревне Верхи Брянского наместничества. Как и отец, был крепостным у помещика Безобразова. Дворней, обслуживающей барский дом.
Но пытливый ум мальчика постоянно нуждался в подпитке. Семен выучился грамоте, читал в свободное время, а в двадцать с небольшим, заручившись разрешением барина, уехал в Петербург. Он всегда мог вернуться в родные места, но предпочел попробовать себя на Колтовской стальной фабрике. Это оказалось таким интересным занятием, что Бадаев решил вникнуть в дело получше: как получается прочная сталь? Ведь из нее можно сделать все что угодно!
Сталь в начале XIX века закупали преимущественно в Англии. Затраты были огромными, и собственные разработки оказались ох как нужны. Добавить к этому, что в 1807 году Россия заключила с Наполеоном Тильзитский мир. Это означало, что империя присоединяется к «санкциям» против Ганноверской династии[94]. Приобретать сталь у Англии отныне было нельзя. Но без особо прочного металла Россия тоже не могла обходиться.
Требовалось какое-то решение. Бадаев, будучи самоучкой, предложил новаторскую идею: использовать печь с двумя отделениями. В одном металл должен был подвергнуться цементации, в другом добивались получения той самой стали, которую привозили из Европы. Для начала следовало опробовать бадаевскую печь, а когда получили результаты, буквально онемели: да сталь русского разработчика в разы лучше иностранной! Об этом сразу сообщили в Горный департамент. Крепостного перевели на завод хирургических инструментов и выделили ему невероятную по тем временам зарплату, почти 400 рублей.
Из деревни в столицу Бадаев вызвал жену и сына и практически не заметил перемен в своей крепостной судьбе: Безобразов продал его коллежскому асессору Артюхову. Но вскоре владелец сменился еще раз, семью Бадаевых приобрел подпоручик Рогозин. Глобально же в положении мастера ничего не менялось, он просто выплачивал оброк своему хозяину, как было и прежде.
В 1810 году изобретение Бадаева признали не просто годным, а стратегически важным. Решение о дальнейших работах в этом направлении принимали на самом высоком уровне, и там же позаботились о судьбе самого мастера: немедленно выкупить, сколько бы ни попросил подпоручик Рогозин. Помещику заплатили 3 тысячи рублей[95] (наверняка он поздравил себя с удачной покупкой годом ранее), а Бадаев получил золотую медаль и пятьсот рублей «премии». Плюс полное право самостоятельно выбирать, какой из заводов в России лучше подходит для его опытов.
Так на Камско-Воткинском железоделательном заводе начали ковать бадаевскую сталь. Теперь ее называли только так. Бывший крепостной продолжил свои опыты, а завод начал выплавлять две тысячи пудов стали в год. Затем еще больше. Объем выпускаемой стали приблизился к 23 тысячам пудов, когда… умерла жена Семена Бадаева. На несколько дней он взял отпуск, чтобы обеспечить супруге достойные похороны и побыть наедине со своими мыслями.
А потом снова приступил к работе. Ведь Англия не дремала: за проливом Ла-Манш отлично знали о русских разработках, и была запущена целая кампания по популяризации английской стали. Поставки из-за рубежа опять пошли новым потоком, а детище Бадаева признали слишком дорогим. Вдобавок в 1826 году на заводе произошел пожар, сильно пострадали цеха и оборудование. Семен почувствовал, что теряет контроль над ситуацией.
Ему помог новый вызов, брошенный жизнью. В России стали добывать платину, и возникла идея попробовать создать новый сплав, со сталью. Горный департамент снова пришел на выручку и выделил средства на разработку. Семен Бадаев снова был востребован и трудился не покладая рук. В 1831 году хирургические инструменты, которые создали из платиновой стали Бадаева, признали превосходящими по качеству.
В 1837 году на завод пришел новый директор, Илья Чайковский. С ним производство получило новый импульс, Бадаев был востребован как никогда. В свободное время на заводе устраивали музыкальные вечера: Чайковский оказался ценителем прекрасного. Внимательно слушал выступления и маленький Петр, родившийся тут же, в поселке у завода. Он крепко держал за руку свою гувернантку Фанни и очень забавно раскланивался с бывшим крепостным Бадаевым.
Окончательное превосходство Бадаева над англичанами установили в 1840 году, когда на Нижегородской ярмарке русская сталь была признана лучшей. А еще семь лет спустя Семена не стало. Его и похоронили там, где он проработал большую часть жизни, – на Воткинском заводе. В гроб с его телом положили… кусочек стали.
Нет числа русским умельцам-крепостным! Самоучки, энтузиасты, трудолюбивые и работящие, они собственным умом добивались для себя свободы и создавали уникальные вещи, иногда опережая свое время. И отчаянно жаль, что многое из того, чем они занимались, погибло и не получило достойной оценки.
Глава 21Самодуры их величеств
Марфа Яковлевна Кроткова больше всего на свете любила кашу. Каждый день подавали сразу несколько сортов: чтобы и манная, и ячменная, и пшенная. Барскую прихоть следовало выполнять, ведь Марфа Кроткова стала главной наследницей престарелого мужа. Шептались, что ее сундуки полны золота. Ведь Степан Кротков, убежавший из собственного дома, когда в его угодья вторглись люди Емельяна Пугачева, оказался обладателем несметных сокровищ. Люди самозванца (как мы помним, Пугачев объявил себя государем Петром III) уходили из кротковского поместья в спешке и побросали многое из того, что удалось награбить ранее. Поэтому, когда Степан вернулся домой, то нашел и бочонки с золотыми монетами, и серебряную посуду, и церковную утварь.
Он решил поступить по совести: объехал храмы и вернул в них все награбленное повстанцами серебро. Канделябры и кадила, ложки и чаши, иконы и меховые накидки, все оказалось на прежних местах. Но у кого пугачевцы набрали денег, выяснить не удалось, так что Кротков оставил их себе. Употребил богатство по-деловому: в 1790 году купил несколько сел, затем построил каменный храм, привел в порядок свою усадьбу и разбил великолепный фруктовый сад. Избрался симбирским уездным предводителем дворянства.
Умирая, детям оставил немного: непутевые были. А вот молодой красавице-жене, с которой вступил в брак уже стариком, щедро назначил главные свои сокровища. Это позволяло Марфе Яковлевне жить безбедно на Басманной улице в Москве да слыть чудачкой. Одной из причуд и стала та самая каша. Чтобы готовили любимое блюдо так, как ей нравится, Кроткова лично обучала крепостного повара. А если результат ей не нравился, могла и наказать.
Но чего совсем не терпела Марфа Яковлевна, так это звука шарманок. От скрипа, который они издавали, помещица хваталась за голову и посылала дворовых гнать шарманщиков подальше от ее окон. Окончательно избавиться от надоедливого музыкального инструмента она смогла, когда фактически взяла на зарплату местного полицмейстера. Тот должен был следить, чтобы ни одна шарманка не играла возле дома Кротковой.