Он всмотрелся в землю и обнаружил на ней озерцо, скованное льдом, на берегу — село, а за ним — развилку шоссейных дорог. Одна идет влево, а две круто сворачивают — вправо. «Сориентируем карту по компасу. Вот так. А теперь ищем на карте то, что есть на земле… Вот, пожалуйста, все налицо — и никакой опечатки… Кто говорил, что Дорохов не летчик?! А вот немного севернее идет и железка. Если буду лететь вдоль нее, то прямехонько прибуду в Харьков».
Ободренный успехом, Дорохов взял верный курс и, напевая веселую песенку, полетел на север. Все невзгоды остались позади, и даже начальство не узнает, что он блуждал в первом же рейсе.
Но не пролетел он и десяти минут, как мотор резко сбавил обороты и безнадежно умолк. Едва хватило времени, чтобы выбрать подходящее место и сесть на заснеженное поле. Приехали!
Неохотно вылез Илья из кабины, обошел самолет, на сердце отлегло — целый. Причина вынужденной посадки — полная выработка горючего. Долетался! Недалеко какая-то станция. Пошел к ней, а навстречу — ребятишки:
— К нам прилетели, дядько?
— Специально!.. Что это за станция?
— Барамля.
— Ну, ведите, хлопцы, где тут у вас телеграф?
…Конечно, из отряда помогли, прислали горючее, и рейс был завершен. По возвращении Дорохова ожидал крупный разговор с командиром отряда.
— Славно слетали, Дорохов! — начал Троепольский.
Мрачное молчание.
— Ну, расскажи, как было дело?
Посопел Илья немного простуженным носом, потоптался, как медведь, в своих меховых унтах, подумал крепко — и все выложил начистоту: и как летел, и о чем думал, и как посадку произвел. Семь бед — один ответ.
Откровенность спасла от более тяжелого наказания. Оценил командир честность начинающего пилота.
— Держаться за ручку да летать вокруг своего аэродрома — не велика премудрость, — сказал он, когда размер наказания был им точно определен. — Вы честь аэрофлотцев не позорьте. Надо уметь летать и в плохую погоду.
— Ясно, товарищ командир.
Долго еще после этого рейса прорабатывали Дорохова на разборах полетов и на собраниях. Не скоро ему разрешили летать в плохую погоду. Илья прекрасно понимал, что сам во всем виноват, тренироваться стал добросовестно и к каждому слову синоптиков относился теперь с уважением.
В июле 1938 года на самолете П-5 летел Дорохов из Москвы сочинским рейсом. В пассажирской кабине оживленно беседовали три молоденькие артистки, летевшие на курорт. Пассажирки попались стойкие: ни ветер, ни болтанка, ни высота им нипочем. Таких любят авиаторы: хлопот с ними меньше и на душе спокойнее, когда человек не страдает от «воздушной болезни».
На остановках девушки с любопытством расспрашивали пилота о тех местах, над которыми они пролетали, задавали много специальных вопросов и сожалели о том, что Дорохов не имеет возможности разговаривать в полете. Илья обстоятельно и вежливо отвечал, сам ни о чем не расспрашивая. Держался с достоинством.
Вылетели из Ростова-на-Дону. Трасса пролегала тогда через Тихорецкую, Белореченскую и мимо Туапсе — на Сочи. На полпути погода ухудшилась, а к перевалу, в отрогах Кавказского хребта, что возле Лазаревской, пришлось набрать 4000 метров.
На земле все охвачено июльской жарой, и черноморские пляжи прогибаются под тяжестью тысяч курортников, а здесь, на четырехкилометровой высоте, царит холод.
Ослепительно белые величественные облака образовали слева высоченный «хребет». В его «склонах» виднелись глубокие, просторные «гроты», и в одном из них кругами парил орел, точно привороженный красотой этих невиданных доселе мест, которые не то что завтра, а сегодня к ночи могут исчезнуть навсегда…
Внизу лежала белая холмистая «равнина», а справа и вверху было темно-голубое небо, в центре которого покоилось солнце — творец этой дикой и, в полном смысле слова, неземной красоты.
Дорохов вел самолет вдоль облачной гряды, огибая все ее неровности. В одном месте, где ветер образовал небольшую Кольцо-гору, похожую на ту, что в окрестностях Кисловодска, он подвернул самолет вправо и пролетел сквозь этот сказочный перстень. Солнце, как бы прикоснувшееся краем своего диска к облаку, казалось вправленным в перстень драгоценным камнем.
По ту сторону Кольца глазам Дорохова открылся новый вид.
Все летчики, решительно все, в душе — поэты! Невольно и Дорохов поддался очарованию воздушной панорамы и расстался с этим чувством, лишь когда вошел в облако, повисшее на пути самолета. Тут Илья познал оборотную сторону этого волшебного царства воды, воздуха и солнца. Резкая болтанка стала безжалостно швырять самолет. Все вокруг потемнело. Временами тело будто наливалось свинцом и сердце сжималось, то вдруг захватывало дух, и Илье казалось, будто он падает в пропасть.
Более точно обо всем этом рассказывали приборы. Но тогда еще не было радиокомпасов и многих-многих умных «придумок», которые ныне не только пассажиров, но и нас, пилотов, балуют возможностью совершенно безопасно часами мчаться в сплошной облачности, читать газеты и журналы или пить горячий чай с лимоном и лишь изредка двумя пальцами подкручивать ручки управления автопилота.
Тогда главным прибором слепого полета был указатель поворотов и кренов. Только длительная тренировка и цепкое внимание позволяли выдерживать по нему нужный курс в облаках.
Развернув самолет на юг, Дорохов сбавил обороты мотора, решив пробивать облачность вниз. В его распоряжении не было ни одной сотой доли секунды для отдыха — около получаса он едва удерживал самолет в нормальном положении и метр за метром терял высоту, не допуская большого вертикального снижения, потому что под ним — он хорошо знал это — горы.
Обхватив ручку управления обеими руками, Илья с трудом вел машину — так сильны были беспорядочные вихри внутри облака. Несмотря на низкую температуру воздуха, ему стало жарко. Это было одновременно и напряженно всех нервов и, как говорят летчики, ломовая работа. Лишь когда самолет вошел в зону ливневого дождя, болтанка ослабла, стрелки прибора высоты охотно пошли влево, а управлять самолетом стало немного легче.
…Трудно сказать, когда именно юноша становится зрелым мужем. Но если это бывает связано с каким-либо событием, то, пожалуй, в этом полете Илья почувствовал себя по-настоящему летчиком и распростился со своей авиационной юностью.
Когда по расчету времени перевал остался позади, Дорохов стал быстрее пробиваться вниз, в сторону моря, и вышел из облачности на высоте метров шестьсот. Позади и слева стеной возвышались синеватые горы, и над ними клубились облака, а впереди было чистое солнечное небо и глянцевито искрилась нежно-голубая поверхность моря. Как на ладони, были видны город и маленький аэродром в устье реки.
Дорохов направил самолет к аэродрому и впервые за несколько лет почувствовал желание поскорее сесть, выйти из самолета и полежать на траве, ни о чем не думая.
Пассажирки выпорхнули из самолета веселые, возбужденные, без умолку щебетали:
— Нет, ты подумай, Лида, какая прелесть: июль, а мы видели самый настоящий снег!
— Сегодня же напишу маме, что летела вся в снегу… Вот удивится!
— А я подумала: вот если бы то злое облако спустить на минутку сюда, на пляж…
— Какой вы счастливый, товарищ пилот! — воскликнула одна из девушек, заметив Дорохова, который внимательно осматривал свой самолет.
— Как вы угадали?
— У вас такая интересная работа.
— Это правда, — согласился Дорохов.
— Лидочка, я так и подумала: почему мы не пошли в авиацию? Работа почетная, я бы сказала зрелищная, и легкая…
— Легкая?! — удивился Дорохов.
— Ну да… Нет, не то чтобы легкая, а не трудная.
Хотелось Илье сказать им несколько слов, да постеснялся, промолчал. Так и расстались — каждый при своем мнении…
ПЕРВЫЙ ПАССАЖИР
Кое-кому из читателей, наверное, приходилось быть первым пассажиром. Правда, счастливчик просто не подозревал об этом, а главное, о том, какую завидную роль довелось ему сыграть в жизни молодого пилота, который совершал свой первый уже не грузовой, даже не почтовый, а пассажирский рейс…
Я говорю «счастливчик» потому, что каждому лестно сделать приятное другому человеку. Тем более что в данном случае это нисколько не опасно. Летчик уже полностью подготовлен, десятки раз проверен и на земле и в воздухе, но просто должен же быть у него первый пассажир?!
Этот таинственный Некто по-разному является в мечтах пилота, его образ кажется ему несколько загадочным. А ведь он уже существует, живет где-то, трудится и, может быть, еще ни разу не летал, ожидая, когда случаи сведет его именно с этим пилотом.
Ожидал своего первого пассажира и пилот Минского авиаотряда Николай Де́динец. Более года летал он по так называемым почтовым кольцам Белоруссии, развозя письма и газеты. Его знали уже во многих районах. Мальчишки с завистью смотрели на молодого летчика, не подозревая, что тот считает свою работу весьма заурядной и мечтает возить на борту своего двукрылого «кукурузника» пассажиров.
Позади все зачеты и проверки, по существу, он уже готов к ответственным полетам с людьми и, может быть, сегодня выполняет свой последний почтовый рейс…
Николай прилетел в Гомель, сдал дочту и, пользуясь часовым отдыхом, с томиком Чехова лег на траву под крылом своей машины (излюбленное место отдыха авиаторов). Но едва он успел прочесть первую страницу, как прибежал дежурный и сказал, что его вызывает начальник аэропорта.
Николай спрятал книгу в широкий карман комбинезона и поспешил на вызов.
— Пассажиров еще не возите? — спросил начальник.
— Нет, но… замялся Николай, — уже проверен…
Лицо начальника потускнело.
— М-да, — вздохнул он и задумчиво забарабанил пальцами по крышке портсигара. — А взялись бы срочно доставить пассажира в Минск?
— Да, конечно… — обрадовался Николай. — Надо только позвонить командиру отряда.
— Это само собой.
Начальник поднял телефонную трубку и заказал срочный междугородный разговор.