— Я уже имел честь познакомиться с господином профессором из его работ, в частности превосходной статьи в «Wörter und Sachen» на тему символики животных. — Водитель снял шапку и очки, после чего пригладил свои не очень густые волосы. — Но только сейчас я имею честь узнать вас лично.
— Правда? Вы не знакомы? — спросил «тот-на-М». — Вы должны уже быть знакомы!
Мужчины смотрели друг на друга внимательно и отрицательно качали головами.
— Нет, я не знаю господина профессора, — сказал Кнопп.
— Я знаю наверняка, что никогда не встречал лично профессора Кноппа, — сказал представленный. — Я бы запомнил такую встречу до конца жизни.
— Невозможно, — голос человека в маске задрожал от эмоций. — Вы уже знакомы.
— Это когда же? — Кнопп рассердился.
Человек «на М» стоял как окаменевший. Резким движением снял маску с лица. На его щеке выжжен был какой-то знак, который Кноппу напоминал древнегреческую букву «каппа». Кратеры и ожоги строились потом.
— Я уже говорил, — выдохнул обожженный. — Когда я был у господина профессора, здесь на руинах, более недели назад, вы сказали мне, что вашей концепцией девяти благословений интересовалась какая-то женщина. Приходил к господину профессору ее посланник, который приносил открытки с ее вопросами. Именно так и было?
— Я не придумал этого, мой дорогой господин! — сердито фыркнул профессор Кнопп, напоминая себе, что его собеседник имел звание капитана.
— Хорошо, — продолжил капитан. — Я спросил тогда господина профессора, этот человек назвался Брендел, а вы подтвердили это, признаюсь, после длительных размышлений, но, однако, вы подтвердили. И вот стоит перед вами Брендел, а вы говорите, что никогда его не видели.
— Меня в чем-то обвиняют, капитан? — Профессор Кнопп встал руки в боки. — Кто же вы, собственно, такой, что берете меня в какой-то перекрестный огонь вопросов?
— Нет-нет, дорогой профессор, — вмешался профессор Брендел. — Вы ни в чем не обвиняетесь. Мы пришли сюда, чтобы вас спасти. Мок, — обратился он к капитану, — о что, собственно, идет речь? Вы должны указать человека, который достоин покинуть эту проклятую крепость. Даже в самых смелых мечтах я не думал, что речь может идти о профессоре Кноппе. А когда мы уже приезжаем к профессору, то вы играете в какой-то допрос!
— Простите, — сказал Мок и уставил свое обожженное лицо на клубы дыма, выходящего из-под обломков. Дым этот нес с собой вонь и пепел, но Моку было все равно. Лишь бы что-то овевало обожженное лицо, подумал он.
— У меня сегодня столкновение, — сказал он медленно. — И я немного расстроен. Но к делу. — Он покачал головой. — Вы не знакомы, значит, должна быть какая-то ошибка. Я помню, что господин профессор Кнопп исказил пару раз мое имя. — И тут он обратился к богослову: — Простите меня за этот вопрос. Но… Господин профессор не путает иногда имена?
— Да, — смущенно пробормотал Кнопп. — Я ошибаюсь в фамилиях. Но, подчеркиваю, исключительно современных. Я никогда не путал Мелитона из Сардеса с Романом Мелодосом!
— То есть есть возможность, — продолжал Мок, — что этого посланника женщины, интересовавшейся девятью благословениями, звали иначе, не «Брендел»? Вы могли в беседе со мной исказить его фамилию?
— Да, это возможно.
— Может, она была похожа на «Брендел»?
— Наверное, так. Путается то, что похоже.
— А теперь у меня к вам огромная просьба, профессор, — медленно сказал Мок. — Прошу сосредоточиться.
— Я всегда сосредоточен, мой господин. — Кнопп снова насторожился.
— Может, этот человек назвался Бреслер? — Мок произнес это неестественным, сухим голосом.
— Бреслер? — прервал профессор Брендел. — Так когда-то назывался Гнерлих!
— Почему вы мне об этом не сказали? — По лицу Мока пробегали судороги боли.
— Не знаю почему. Разве это важно? — Брендел поднял глаза вверх, чтобы показать, как велика добродетель терпения.
— А оставьте вы меня все в покое! — заорал профессор Кнопп.
— Оба вы с ума сошли! Один меня пытает, как на полицейском допросе, а второй говорит что-то о спасении. Вас всех… — и тут прозвучало совсем непрофессорское слово, — глубоко в жопу!
Богослов бросил свои материалы в коробку, а коробку сунул под мышку. Спотыкаясь, двинулся через руины, а из его уст падали дальше непрофессорские сочные фразы.
— Подождите, профессор! — Мок схватил его за рукав. — Еще один вопрос. Когда приходил к вам посланник от женщины?
— Несколько месяцев назад, — ответил Кнопп, удивленный сильным захватом Мока. — Еще лежал снег.
— С какого времени Гертруда фон Могмиц находилась в лагере на Бергштрассе? — с этим вопросом Мок обратился к Брендлу.
— С ноября прошлого года.
— Еще один вопрос, профессор Кнопп. — Мок не выпускал рукава его плаща.
— Только один. — Богослов, явно обеспокоенный сильным захватом Мока, ударил его слегка по руке.
Капитан послушно отпустил рукав профессора Кноппа и начал обыскивать карманы. Через некоторое время в его руках оказался разорванный пополам снимок.
— Это он? — спросил Мок.
— Да, это он ко мне приходил, — ответил профессор Кнопп, видя гордое лицо Гнерлиха. — Это тот грубиян. — И снова вылетело слово, не имеющее много общего с университетским залом.
Кнопп посмотрел протяжно на Брендла.
— Ну что, профессор, с этим спасением из Бреслау? — спросил он презрительно. — Я уже спасся или через минуту спасусь?
— Ваши знание вас спасло, — сказал тихо Брендел.
Задрожала земля, между руинами появились языки пламени. Ползли, как лава. В ста метрах от них ударил в небо столб дыма. Они пригнули головы. Крошки мусора застучали по клеенчатому плащу Брендла.
— Сюда, — крикнул Брендел, и все трое потрусили среди руин в сторону мотоцикла. Мок держал под мышкой картонную коробку с заметками профессора. В этом удержании была какая-то нежность — как будто в коробке находились не материалы о Мелитоне из Сардиса, а мощи святых.
Бреслау, воскресенье 8 апреля 1945 года, восемь вечера
Мок не выпускал коробку из рук, даже когда они вошли в квартиру профессора Брендла на Борсигштрассе.
Он крепко сжимал их тоже в профессорском туалете. Когда перепуганный философ метался по пустой квартире и плакал по поводу отсутствия графини фон Могмиц, Мок прижимал коробку к груди, поражая богослова своим обожанием Мелитона из Сардеса.
Только когда профессор Брендел нашел записку от графини о том, что все отправились на пристань у политехники, Кнопп решительно вырвал коробку у Мока и понес ее сам под мышкой. Пристань у политехники была когда-то целью воскресных экскурсий жителей Бреслау. Здесь весной, летом и ранней осенью кафе «Вилла Джозефсбург» приглашала на большие террасы, нависающие над ленивыми водами Одры. Торговцы, ремесленники, аристократы и кирасиры сидели под клетчатыми зонтиками и лакомились маковыми штруделями и кофе из жаровни Эммерихера. Дамы вытягивали папиросы, вкладывали их в длинные мундштуки, а джентльмены подскакивали с горящими спичками. Потом пристань взял на себя Национал-социалистический Союз Студентов, и здесь храбрые дети фюрера укрепляли в соревнованиях по академической гребле свои стальные мышцы. Теперь не было струй ароматного дыма или взглядов, искрящих флиртом. Не было также выкрикиваемых «ахов», раздающихся из храбрых молодых глоток. Под сломанным зонтиком, почти в полной темноте, сидели три фигуры, свешивая головы над большим чемоданом с блестящей фурнитурой. Сцена, которую Мок увидел, была отображением древних времен, но печальной и никчемной, была пародией на великолепие этого заведения.
Вот так же, как когда-то, двое солдат бросались с газовыми зажигалками в сторону дамы. Кроме того, все было по-другому: исхудавшая дама одета была в порванный плащик и потертый шлем, а двое военных были одеты не в парадные мундиры, а в испачканные смазкой полевые мундиры. Никто не подавал мороженое, а на другой стороне реки не рассыпались в небе фейерверки, лишь поднимались языки пламени взрывов.
К пристани не были пришвартованы туристические суда и широкие прогулочные лодки, но на взбиваемой ветром волне качались две сигары миниатюрных подводных лодок типа «Seehund». Мок подбежал к графине фон Могмиц, припал к ее ногам и поцеловал в обе руки. Она погладила его по голове, а потом после обожженному лицу. Он зашипел от боли, но она этого не услышала. Вытащила блокнот и написала что-то лихорадочно. Брендел осветил фонариком стенографическую запись.
— Да, госпожа графиня, — сказал он дрожащим от волнения голосом. — Будет так, как вы сами себе желаете. А это, — он указал на богослова, — профессор Кнопп.
Графиня подпрыгнула от радости, как девчонка, и протянула руку профессору. Тот так долго прижимал губы к ее хрупкой ладони, словно хотел губами посчитать все тонкие кости. Графиня снова села у столика и быстро начертила несколько волн, линий и точек.
— Это чудо. Бог так хотел, — прочел Брендел. — Вы были моим вдохновением, а теперь Бог вас спас.
Богослов оглянулся вокруг, и из его украдкой кидаемых взглядов легко можно было сделать вывод, что с удовольствием еще раз поздоровался бы с графиней. Через некоторое время его внимание привлек Брендел.
— Господин профессор, — сказал Брендел, — я буду иметь честь сопровождать вас в нашей поездке. Мы поплывем вместе первой лодкой, а капитан Мок с графиней фон Могмиц.
Кнопп подошел к Моку и протянул ему руку.
— Извините за грубость, — сказал он. — Не знаю, как вас благодарить, что вы позаботились о моем спасении.
— Вы знаете, профессор. — Мок поднялся, взял профессора под руку и отвел к перилам террасы.
— Я хорошо знаю этот город, — он указал рукой на пейзаж от Холма Холтея до водонапорной башни Ам Вайдендамме. — Я знаю, что он не заслуживает вас, вы превосходите этот город, и жаль, если бы вы пали под его обломками. Мелитон из Сардиса не должен умирать за Гитлера.
Кнопп взял руку Мока обеими руками и крепко ее стиснул. В его глазах появились слезы, которые вполне могли быть блеском и отражением далеких взрывов. Он повернулся и, неся коробку под мышкой, направился к подводной лодке, возглавляемый шкипером.