Благодарность Луминии тем не менее уничтожила мир, находившийся за порогом ее убогих комнат. Никогда еще Уилл не испытывал таких ярких впечатлений. Когда он раньше баловался с девчонками, все это были хиханьки да хаханьки, любопытство и невинность. Забава, одним словом. Некоторые воспоминания вызывали краску на его щеках, но сейчас он обо всем забыл.
Луминия продемонстрировала ему раскрепощенную, безграничную страсть. Порой она направляла его одним-двумя словами, а порой — достаточно было движения или вздоха. Подобным же образом она разгадывала его стоны и вздохи, поднимая Уилла к высотам блаженства. Моменты отдыха были словно плато: там он сосредоточивался на своих ощущениях, чувствовал ее теплое дыхание и пальцы на своей коже. Потом снова — крутой подъем, все выше и выше, и ему казалось, что он либо взорвется, либо сойдет с ума.
Опять плато, подъем и плато — высоты, которые казались ему просто немыслимыми.
Когда занялся рассвет, Уиллу показалось, что прошел целый год. Внутри все горело. Он лежал, запутавшись в простынях, бескостная потная масса. Улыбнуться не было сил, но он все же улыбнулся девушке и провалился в сон.
Проснулся он к вечеру. Луминия принесла ему разбавленного вина и немного хлеба. Нежно его поцеловала и заставила поесть. С набитым ртом он спросил о Маркусе и Фабии, попросив не сообщать им, что вернулся в Ислин, поскольку пока не решил, что будет делать.
Мягкий желтый свет сальных свечей был благосклонен к красоте Луминии.
— Не беспокойся, Уилл, — улыбнулась она. — Маркус недели две назад выгнал Фабию. Она очень расстроилась и запила. В пьяном виде уснула на улице, и прилив смыл ее в море. Она погибла, и это его вина. Так что теперь он от меня ничего не дождется. Я это ему так и сказала.
Уилл поблагодарил за еду.
— Мне сегодня нужно кое-что сделать, так что не знаю, где буду ночевать.
Она кивнула:
— Можешь снова ко мне прийти, если захочешь.
— Правда? Женщина улыбнулась:
— Ты же вор. Я не смогла бы запретить тебе, если бы и захотела. Кстати, сегодня я буду с Хищником.
— Гм. — У подростка сжалось сердце.
Она погладила его по щеке.
— Уилл, ты же знаешь…
Он поцеловал ей ладонь и подмигнул. Поднялся с постели и надел башмаки. Наклонившись, проглотил комок в горле, потом улыбнулся.
— Если понадобится, я найду тебя.
Луминия ему кивнула, и он ушел. Спустившись по ступенькам, распахнул плащ, подставил грудь холодному ветру: ему хотелось заковать свое сердце в броню. В эту ночь, когда в мире были только он и Луминия, он поверил, что эта женщина любит его. Оказавшись в реальном мире, Уилл понял, что это неправда. И ему было горько, очень горько. Правда, с каждым шагом, отделявшим его от ее постели, боль смягчалась. Ветер, заморозив ему сердце, убрал боль, и Уилл не надеялся, что когда-нибудь оно оттает.
Я — Уилл Ловчила, король Низины. Он снова завернулся в плащ. Король вернулся.
Он вышел из аллеи и увидел Паршивого Джека и Гарроу с толпой малолеток. Они кого-то били. Один из подростков забрал толстый кошелек и торжествующе его поднял. Уилл узнал жертву. Заметил он, что и его узнали. Жертва протянула к нему руку, умоляя о помощи.
Паршивый Джек, а вслед за ним и двое подростков оглянулись, и тогда Уилл поднял руки и бросил:
— Не мое дело. — Он быстро двинулся по улице, перешел на другую сторону и оказался в знакомом переулке. Дошел до нужного дома, поднялся по шаткой лестнице на крышу. Перепрыгнул с одной крыши на другую и, мягко ступая, приблизился к месту, где одно здание близко подходило к другому. Затем поднялся по стене более высокого дома и на четвереньках выполз на черепичную крышу.
Уилл добрался до конька крыши и прошел до его середины. Затем лег на живот и взялся за одну черепицу, подергал ее туда-сюда и отложил в сторону. Заглянул в дыру между досками.
Он хорошо видел комнату, в которой жили дети, работавшие на Маркуса. Маркус, смуглый, тощий (близко посаженные глаза к тому же сильно косили), расхаживал взад и вперед, и стропило мешало его при этом как следует разглядеть. Зато Уилл прекрасно все слышал.
— Большинство из вас знает Уилла. Хотя в последнее время его что-то не видно, вы его, разумеется, не забыли. Так вот, мне нужно его разыскать. Вы должны его найти. Найдете — передайте, чтобы пришел ко мне. Я на него зла не держу, ни в коем случае. Я горжусь Уиллом, и каждый из вас должен стремиться стать таким, как он, чтобы я и вами мог так же гордиться.
У Уилла даже пушок на шее поднялся: холодный голос Маркуса опровергал его слова, но все дети согласно кивали. Это показалось Уиллу очень странным, как и то, что все они сидели на полу ровными рядами. Самые маленькие были посажены впереди, чтобы лучше видеть. Те, что постарше, — позади, и при этом никто не шептался, не шалил. Даже Люди не передразнивал Маркуса, что уж вовсе выглядело неестественно.
— Итак, собирайтесь. Идите прямо сейчас. Отыщите мне Уилла. Тому, кто найдет его, дам золотого Августа. — Маркус поднял блестящую монету. — Найдете его — монета ваша. Ну, давайте отправляйтесь.
Дети встали. Сначала поднялся первый ряд, потом следующий, и дальше по порядку, очень спокойно, все спустились по лестнице. Уилл посмотрел им вслед и понял, что он в безопасности, так как никто из них не додумался пойти в южную комнату, подняться по лестнице и забраться на крышу. Большинство подростков, достигнувших возраста Уилла, на крышу лезть остерегались, а младшие дети были еще просто глупы. Но как странно они шли. Очень странно.
Маркус круто повернулся, когда вышел последний ребенок, и отправился в западную комнату. Это была их с Фабией комната. Уилл бывал там, только когда Фабии нужна была помощь или когда Маркус его там лупил. Уилл кое-что знал об этой комнате, и, положив черепицу на место, он обратил это знание в свою пользу.
Снова на четвереньках, он пробрался к трубе. Из нее поднималась жидкая струйка дыма, и Уилл сообразил, что печь топили на первом этаже. Маркус всегда боялся пожара (во всяком случае, он так утверждал), а это означало, что печь им топить не полагалось, даже зимой. Уилл догадывался, что все дело в жадности: Маркус экономил на топливе.
Вор прислонился к трубе и прислушался. Заслонка в печи давно была сломана, и Уилл частенько слушал разговоры Маркуса с Фабией, что позволяло ему избежать очередной вздрючки.
До него донесся голос Маркуса:
— Они пошли. Они найдут его.
Голос, который ему ответил, казалось, проскользнул по трубе, эха, как у Маркуса, не было. Уилл был уверен: дело здесь не в том, что голос принадлежит женщине.
— Прекрасно, милый Маркус. Ты меня радуешь.
— А вы — меня. То, что вы сделали с детьми…
— Это все пустяки. Я покажу тебе, как это делается.
— Я хотел бы еще многому научиться.
— Догадываюсь, моя прелесть. Возможно, этому?
Минуту-другую в комнате царило молчание, прерываемое стонами Маркуса. Уилл призадумался на мгновение: где же он слышал подобные звуки? Вспомнил о ночном своем приключении, и лицо вспыхнуло пожаром. Но… но ведь у него это заняло несколько часов… как же так? А тут всего два-три мгновения.
По спине пробежал холодок, во рту появился горьковатый привкус, и он сплюнул. То, как до этого вели себя дети, а сейчас — Маркус, было неестественно. И значит, спрятаться ему будет трудно.
Уилл прищурился. Я никогда не любил прятаться. Мне нужно узнать, кто меня разыскивает. А когда узнаю… Он улыбнулся. Когда он узнает, кто за ним охотится, пусть эти охотники еще пожалеют, что связались с королем. Кроме неприятностей, им это ничего не принесет.
ГЛАВА 35
Алекс проснулась, но сначала решила, что все еще спит, так как увидела, что находится в странном туманном месте. Ей не было ни жарко ни холодно, а туман имел голубоватый оттенок. Это опять ее удивило: никогда еще она не видела цветных снов.
Алекс поднялась с корточек… еще одна странность: она не помнила, что садилась на корточки. У белого ее одеяния не было рукавов — перечень несуразностей с каждым моментом удлинялся. В ее гардеробе такой одежды не было. Все ее ночные рубашки были сшиты из теплой фланели, с длинными рукавами, иногда она на них даже надевала доспехи.
У теперешнего ее одеяния не только не было рукавов, но и сшито оно было из какого-то непонятного материала — легкого и прозрачного. Сзади одеяние ниспадало с плеч и было неощутимо, как окружавший ее туман.
Только Алекс все это подумала, как обстановка вокруг нее неуловимо изменилась. Ткань ее одеяния стала какой-то другой, хотя мгновение спустя девушка уже не была уверена в том, что перемена действительно произошла. Она опустила глаза и увидела, что от середины груди и до живота тело ее прикрывает броня. На боках — тоже броня: от подмышек и до подола. На голове — защитный шлем.
Такие изменения в одежде и обстановке озадачили Алекс. В прошлом, когда она обнаруживала, что уснула, этого бывало достаточно, чтобы тотчас же проснуться. Она пробуждалась, и привидевшиеся ей образы уходили из сознания. Сейчас все было по-другому: она по-прежнему находилась в неведомом ей месте. Алекс нахмурилась. Сделала шаг вперед, и вместе с юбками за нею последовал и туман. Почва под босыми ее ногами была гладкой и чуть прохладной. Туман постепенно стал рассеиваться, а перед глазами медленно начали проступать темные очертания.
Перед нею, приблизительно на расстоянии мили, виднелась темная гора с четко очерченной вершиной. Молнии, освещавшие ее, казалось, в ней самой и зарождались; громыхали раскаты грома. Облака возле вершины похожи были на снег, закрывавший то, что находилось ниже. Даже у себя под ногами Алекс не видела ничего, кроме намеков на зелень, да и то в тех местах, где ноги ее разрывали туман.
Когда, сделав какие-нибудь два шага, она снова подняла голову, гора была от нее уже на расстоянии каких-нибудь ста ярдов. В склоне горы зияла пещера, и, ступив еще один шаг, Алекс оказалась у ее арочного входа. На арке этой были вырезаны слова.