– Никогда такого не видела. – Продолжала Йоко. – Ты дралась с ними одна, и так долго, а они ничего не могли тебе сделать. Если бы не ты…
– Вас спас прайм из Атланты. – Попыталась было возразить Мириам, но Руби тут же перебил ее:
– Но если бы не ты, они не дождались бы его прихода. Верно? Предлагаю приветствовать нашу общую спасительницу троекратным ура! Итак…
– Гип-гип – ура!
– Гип-гип – ура!
– Гип-гип – ура!
Мириам почувствовала, что готова провалиться сквозь землю от смущения – но Руби не дал этому продлиться долго, снова потащив ее за помост, к лесенкам, уходящим наверх, под рубиновое полотно шатра. Она смешалась было, разыскивая взглядом Мону, но сразу успокоилась, увидев, что та идет впереди.
– Я бы тебя не узнал. – Они внезапно остановились в проходе, показавшимся Мириам невероятно узким. С одной стороны бежали зеркала и ряды новеньких стульев перед ними, с другой – тянулись вверх стальные опоры помоста, затянутые белой пленкой. Впереди, у зеркал, красилась худенькая помощница Соно, и переодевались двое борцов, меняя свою обычную одежду на черную форму, похожую на гвардейскую.
– Почему? – Механически спросила Мириам, взглянув на Мону, которая обернулась и пошла назад, к ним.
– Красное с белым – последняя мода. – Не очень понятно ответил Руби. – Такое только горожанки носят. И те двое, что за тобой идут, только что охране гвардейский жетон показали.
Мириам оглянулась и помахала рукой знакомой парочке, остановившейся у самого крайнего зеркала.
– А… они со мной.
– Я это понял. – Хмыкнул фокусник, и внезапно взглянул на нее серьезно. – А вот ты тут зачем?
– Посмотреть. – Мириам снова покосилась на Мону. – На то, что вы делаете.
– На репетицию?
– Ну да.
– И все?
– А что должно быть… еще?
– Что-то важное. – Руби тоже повернулся к Моне. – Что у нас еще в планах, милая? Выступление в Небесном Городе?
– Отложим до послезавтра. – Улыбнулась Мона, и снова взяла Мириам за руку. – А сейчас нам пора, у нее мало времени…
– Как будто у меня его много! – Вздохнул Руби. – Это же мой цирк, разве нет? Может, раз уж мы здесь, где нас никто не слышит, кто-нибудь скажет мне, что происходит?
– А чем ты недоволен? – Понизив голос, спросила Мона. – Ты видел шатер? И сцену? Вечером на представлении будет весь город…
– Я не понимаю, почему? – Руби тоже перешел на шепот. – Как вам это удалось? Я всю жизнь на арене. Чтобы поставить спектакль, такой, как хотите вы, нужно репетировать месяцами! А у нее все получается за час! За ней Джекки повторяет с первого раза… болван, который без палки двух слов выучить не может! Ее все слушают, будто она пророк какой, вроде так и надо. Не замечают ни черта – ни того, что на все это считай сам Король деньги дал, ни того, что спектакль девчонка ставит, едва пятнадцати лет от роду! А другая девчонка, не сильно старше, тем временем рейдеров разгоняет.
– Звучит странно. – Ответила Мириам, глянув в сторону гвардейцев, все еще ожидающих в конце коридора. – Но ведь тебе от этого только лучше?
– Да я не спорю. – Покачал головой Руби. – Я человек старый, и всякое видел. И хорошо усвоил, что за все хорошее надо платить. Ты вот, она, и Мари, что там, наверху, моими ребятами крутит – не знаю, что вы делаете, но боюсь, что мне, и цирку моему, за это очень скоро расплатиться придется. За них боюсь – не за себя. Я… что с меня спрос, я бы свою душу за такое выступление заложил. Но вот их… они-то ни с дьяволом, ни с Мастером Риорданом не договаривались.
– Ты вовсе не старый, раз так нравишься женщинам. – Мона внезапно тоже стала серьезной, и Мириам почувствовала, как сквозь нее проступили цвета Мари. – И завтра утром проснешься знаменитым, главой самого великого цирка всех времен! Конечно, у этого есть своя цена – но платить ее придется не вам.
– И с этого мне быть счастливым? – Печально улыбнулся Руби. – От славы, другими заработанной? Или от того, что вы от моего цирка все, что можно возьмете, и уйдете… я же вижу, что у вас на уме.
– Мы отдадим взамен намного больше. Или ты хочешь помешать нам, Руби? – Цвета Мари внутри Моны стали еще ярче. – Встать у нас на дороге?
– Пороху не хватит. – Горько признал Руби, и почему-то посмотрел на Мириам. – Если я за свою жизнь что и усвоил – так это то, что в чужой драке искать нечего. Не охота к утру за стеной оказаться, как некоторые… с ножом в сердце. Но вы бы хоть намекнули, в чем дело… что за ставки на столе?
– Ты и сам скоро узнаешь. – Мона улыбнулась. – И никто не пострадает, опасности нет. Мы же в городе, и скоро у нас будут сильные покровители. Правда, Мириам?
– Правда. – Машинально ответила та, вглядываясь в ее лицо, цвета, двигающиеся за ним – сомнение, сожаление, раскаяние.
Цвета лжи.
– И почему я тебе верю? – Руби натянуто улыбнулся. – Мириам еще меньше говорит, чем ты. Что за девчонки пошли такие, а? В мою молодость иначе было. Ах, ну я и забыл – я же теперь твой отец. Главный в доме Капулетти, да? Что-то светленькая ты у меня, дочка. Цветом кожи в отца не удалась?
– Наверное, удалась умом. – Потупила глаза Мона. – Ведь без вас мы не справимся.
– Не скромничай. – Рассмеялся Руби. – Торопишься – так беги, у нас еще пара минут есть, до следующей сцены. Там, наверху, еще гибель Меркуцио ставят.
– Бегу. – Просто ответила Мона, и, без предупреждения ухватив Мириам за руку, устремилась дальше по коридору.
– Почему ты обманула его? – Спросила та, когда они миновали переодевающихся борцов, и коридор с зеркалами остался позади.
– Он должен был это услышать. – Быстро ответила Мона. Украшения, вплетенные в рыжие волосы, звякнули, когда она повернула голову к Мириам. – Он… и я.
– Что?
– Я тоже не хочу верить… признавать, что все может быть напрасно. Если мы не сможем никого спасти…
Теперь они шли под самой серединой помоста, между стальными опорами, поддерживающими толстые деревянные доски в трех метрах над головой Мириам. Справа, сквозь многочисленные узкие щели пробивался свет. Она без труда различала в движущихся там тенях очертания погрузчиков и фигуры рабочих – с той стороны осталась площадь с рядами белых кресел, которых становилось все больше и больше.
Мона свернула влево, нырнув между еще одной парой опор, и остановилась у лестницы, сваренной из блестящих стальных трубок, упирающейся в квадратное отверстие наверху, в помосте. Оглядевшись, Мириам увидела еще пару лестниц по сторонам.
– Технический вход. – Пояснила Мона. – На сцену выходят сверху, а эти люки скрыты кулисами, которых еще нет. В общем, так быстрее.
– Мари там? – Мириам посмотрела вверх. – Да, я ее вижу, сквозь доски. Но о чем ты говорила? Кого вы не сможете спасти?
– Она сама объяснит. Нам очень хотелось поговорить с тобой, пока все не началось. Потом времени совсем не будет. Когда Монти сказал, что тебе нужна помощь – мы поняли, что это наш шанс. Я побегу, мне нужно готовить следующую сцену…
– Просто лезть наверх?
– Ага.
Мириам ухватилась за ступеньку, подтянулась – и Моны уже не было рядом. Лестница слегка вибрировала под ее весом, но подошвы новых туфель оказались совсем не скользкими. Она взобралась по ней наверх в считанные секунды, и высунула голову в люк.
И замерла на долгие секунды – потому что никакой сцены там не было.
IV.
Сначала ей показалось, что это песок.
Темные, непривычно низкие холмы неправильного цвета уходили к далекому горизонту, двигаясь и рябя, как в сильную жару. Они охватывали пространство впереди, и смыкались с совершенно чистым закатным небом – ни купола, ни площади, ни Атланты. Но поднявшись еще на ступеньку, Мириам поняла, что песком это быть никак не может.
Это была вода. Невозможное водное пространство, больше любой пустыни. К нему навстречу бежали узкие улочки, пробиваясь между белых домов с плоскими крышами, разбросанными на уступчатой горе, будто зерна маиса. В свете заката мелькали лопасти ветряных вышек – высоких, как в Хоксе, красного и синего цветов. На мгновение Мириам ощутила дуновение ветра – прохладного, совсем не такого, как в пустыне, пахнущего неизвестностью.
– «Верона». – Произнес голос Мари у нее в голове. – «Славный город у Калифорнийского разлома.»
И тогда Мириам увидела.
Их было четверо. Они стояли посреди площади, на которую она только что поднялась – небольшой, мощеной красным камнем, с высокой старинной колонкой в центре. Они были далеко, и одновременно близко, так что Мириам могла без труда рассмотреть каждую деталь.
В этом месте Мари была мальчиком: юношей, хрупким и таким же красивым, с непослушными светлыми волосами, в черной форме, похожей на гвардейскую. Незримый шлейф, развернувшийся над головой актрисы, казалось, пульсировал от напряжения. Курт, стоящий перед ней, был одет в зеленое, в его правой руке, отставленной в сторону, покачивался серебристый револьвер.
– Ромео, сущность чувств моих к тебе. – Курт дернул Мари за пояс, расстегивая черную кобуру, лежащую у нее на бедре, затем оттолкнул ее. – Вся выразима в слове: ты мерзавец!
Он говорил странно, его слова подчинялись неслышному ритму, будто песня, лишенная музыки. Мари подняла перед собой руку, не дотрагиваясь до своего пистолета:
– Тибальт, природа чувств моих к тебе велит простить твою тупую злобу… – Она шагнула назад, уклоняясь от попытки Курта снова схватить ее, и стоящий позади нее Блай, в такой же черной форме, положил руку ей на плечо. Теперь Мириам видела, что на самом деле площадь Атланты никуда не делась. Она просвечивала сквозь странный город, позволяя видеть снующих перед сценой рабочих, циркачей, обсуждающих что-то в стороне, и настоящую одежду Мари – серый комбинезон без рукавов, и черную кепку, скрывающую волосы. Они существовали одновременно – далекий и настоящий города, их близость ошеломляла. Странное место, полное воды до горизонта казалось совсем настоящим. Общими у двух картин были только цвета людей – Мари, Курта, Блая, и других, за сценой и под ней. Вплетаясь в несуществующий мир, они ткали его на глазах у Мириам.