Земеров начал брать мелкие подряды: делал рамы, ремонтировал ворота, двери, крылечки и даже однажды сложил печку в бане, хотя в печном деле был не силен. Заказчиков находила Пелагея Сергеевна и таких, которые торопили с работой и оплачивали щедро.
Мать надумала выращивать зимой лук и для этого очистила одну из комнат. Семен сделал ящики и нечто вроде нар, куда эти ящики можно будет поставить. Зелень зимой покупатели из рук вырвут. Однако много ли это даст денег? Семен был уверен, что совсем немного. Одна возня. Но разве мать переспоришь. Вот если бы сделать теплицу, хотя бы маленькую. Он уже продумал, как ее сделать: наверху только стеклянная крыша, все остальное в земле, у входа печка, от нее — труба… Замечательная штука — парник: ранней весной поспеют овощи и на базаре им цены не будет. Правда, поговаривают, что возле новой электростанции собираются строить огромные теплицы, и тогда овощи хлынут зимой в магазины. Но когда-то что-то будет.
Семен уже начал рыть землю для теплицы, как вдруг ему пришлось заняться другим делом. Мать договорилась с кем-то о покупке кровельного железа (для крыши на Луговой) и попросила Семена съездить в поселок Каменногорск, расположенный в пяти часах езды на пригородном. Надо увезти мужику, продававшему железо, два пуда чебаков и карасей — в Каменногорске не было рыбы. Семен сложил рыбешку в мешок и перед обедом влез в вагон. Отдышавшись, попросил соседку посмотреть за мешком и пошел в вагон-ресторан. Подумал было, как бы не «увели добришко». «А черт с ним». Вся эта история с железом и рыбой вообще была ему не по нутру.
За окнами вагон-ресторана тянулись скучные осенние поля с голыми кустами. Какая-то тревожная нетерпеливость овладевала им, видимо, от непривычки сидеть без дела. Он всегда что-нибудь да делал. В редкие минуты безделия — в автобусе, перед сном в постели — его одолевали тревожные мысли о самом себе, о матери; казалось ему, что многое у них не так, и сам он вроде бы не такой, как другие. Он пугался этих мыслей, тяготился ими, но они последнее время все настойчивее лезли в голову.
Семен дивился, как долго приходится дожидаться обеда и начал от нечего делать разглядывать пассажиров. За первым от буфета столиком сидела старая рыхлая дама, а рядом с ней (Семен даже слегка вздрогнул от неожиданности) …рядом с ней сидел Леонид Сысолятин, уже, видать, порядком «нагрузившийся» и о чем-то — за общим шумом не разобрать — рассуждавший. Старая дама была, видно, матерью Леонида, он чем-то похож на нее. На столе у них — бутылка дорогого массандровского портвейна. Официантка принесла Сысолятиным шампанского и полный поднос закусок.
Семен придвинулся к окну, чтобы не быть замеченным: думалось легко, не то, что дома, где, собственно, и думать-то много некогда. Стало горько: почему во всем поезде ему знаком лишь этот тип, сорящий деньгами, к которому и подходить-то не хочется, а в Каменногорске — торговец железом, тоже, наверное, порядочный деляга. И вообще Семена окружают сплошные проходимцы. Даже квартиранты (вместо старика Щуки и Елены) подобрались черт знает какие — выпивают каждый вечер, смотрят волками, в то воскресенье сломали раму.
Правду говорила Елена, что нелюдим он закрыл свою душу на сто замков. Как-то на днях секретарь парткома начал «вправлять ему мозги». Семен вроде бы соглашался, а сам свое думал: «Я — человек свободный: хочу роблю на комбинате, хочу не роблю. Я на черный день обеспечен». А сейчас, кажется, впервые в жизни подумал, что прожил бы и на одну зарплату. Ведь его ценят как столяра. Ценят и… презирают. А почему все же постыдное дело покупать дома, держать квартирантов? Это было Семену не совсем понятно.
Снаружи вагона какая-то длинная черная тряпка все билась и билась о стекло, Семен глядел на нее и не мог оторваться, и эта навязчивость пугала его…
Каменногорский мужик, которому Земеров привез рыбу и у которого должен был забрать железо, не понравился Семену своим злым взглядом и брюзгливостью. И на кой только леший сюда приехал? Мужик назвался Иваном Кузьмичом. Он угощал отличным ужином, то и дело повторяя «мелочиться не будем», и Семен догадался, что хозяин сдерет с него за железо порядком. Налил стакан спирта и подал Земерову.
— Не бойсь, разбавленный.
— Нет, нет, — замахал руками Семен. — Спирт не пью, меня от него мутит.
— Покупка без выпивки? Не по-нашенски. Надо сбрызнуть.
— Сбрызгивают после покупки.
— А мы наперед и потом.
— Ну, хоть бы вина. А то дрянь достали.
— Это не дрянь. Главное — крепость.
Семен все же выпил спирта и стало ему казаться, что хорошо он сделал, поехав в Каменногорск.
— А к вам увезти легче легкого. Здесь же московский тракт, прямо за железной дорогой. Там туды-сюды машины снуют. В столовой, какая возле базара, шофера всегда сидят. Пойди завтра утречком и договорись.
— Ну что ж, может, посмотрим твое железо.
— Давай еще по одной, куды торопишься. У тебя вообще-то время терпит? Робишь где или нет? В отпуске. Хо! Отдыхай себе! А послезавтра сюда приедет на грузовике один мой знакомый из вашего же города. Подбросит.
— Ну что ж…
— С фанерокомбината он.
— Чего?
— На фанерокомбинате, говорю, робит.
— Как фамилия? — встрепенулся Семен.
— Яшка Караулов.
— Караулов?
— Караулов. Что, знакомый?
— Немножко. Только мне ждать некогда. Завтра же поеду.
— Ну, я ж говорю, что в любое время можно. Подбежишь к столовке.
— Спирт тебе Яшка достал?
— Он. А что?
«Как быстро они находят друг друга».
Спирт Яшка добыл, конечно, на комбинате, там он нужен для производства и хранится на складе цистернами. В магазинах спирт не продают. На профсоюзном собрании главный инженер говорил как-то, что спирт течет на сторону. Кого-то поймали: вез со склада спирт бочками, подлил в бочку водички, а спирта отлил. А потом из бочек слил не полностью, оставил на донышках.
Проснувшись утром, Семен стал думать, как бы ему отвязаться от Ивана Кузьмича и не покупать железа.
Семен был уверен, что Иван Кузьмич и вороват, и плутоват. А это было вообще-то говоря не совсем так. Иван Кузьмич не брал чужого, но будучи от природы лентяем и охотником вкусно пожрать и выпить, он шел порой на грязненькое дельце — покупал что-нибудь дефицитное и сбывал с барышом. Кровельное железо он приобрел для своей собственной крыши, но потом раздобыл толь и обрадовался, что может сбарышничать.
Побродив по маленькому чистенькому Каменногорску, Семен решил все же увезти проклятое железо и, зайдя в столовую возле базара, договорился с проезжим шофером, что в полдень они погрузятся и уедут.
Оставалось еще некоторое время, и Семен завернул на базар — большую огороженную площадь с торговыми рядами вдоль заборов. Близ входа он увидел Леонида Сысолятина и его мать, они продавали рыбу. Возле них образовалась очередь человек в десять. Из-за этой очереди Семен не сразу заметил Сысолятиных. Мать Леонида орудовала как заправская торговка и, по всему видать, была довольнешенька, а Леонид брезгливо поджимал губы. Семен быстро пошел обратно, но Леонид заметил его, догнал и спросил грубо:
— Ты?
— Я.
— Зачем приехал?
— Взял отпуск и вот… решил проехаться.
— Очень мило с твоей стороны. Кто у тебя тут?
— А никого кроме тебя нету.
— Хм. Не думал, что такой телок, как ты, способен подшучивать. К кому, говорю, приехал?
— А какое тебе дело?
— Что тут выглядываешь?
— А ты чего боишься?
— Так! Вот что, мальчик: из таких, как ты, я очень даже свободно вытряхиваю душу.
Не то, чтобы Земеров испугался, а просто решил — не стоит ему ругаться и, пробормотав что-то насчет покупки железа, ушел.
На вокзале он справился, когда отходят поезда на восток, выпил в железнодорожном ресторанчике стакан вина для храбрости и, придя к Ивану Кузьмичу, заявил, что не будет покупать у него кровельное железо.
8
Прежние годы Семен работал даже в праздники. А на этот раз он решил отдохнуть. Шестого ноября подмел во дворе, натаскал дров для печей, почистил одежонку, ботинки и в праздник, встав спозаранку и накормив свинью, козу, кроликов, стал бродить по избе, по двору, не зная, что ему делать, куда деть свои длинные руки.
В конуре скулила собака. Семен вылил ей из чугунка вчерашний недоеденный суп. Последнюю неделю он кормил Шарика три раза в день. Во двор выскочила Пелагея Сергеевна.
— Ты бы ему свежего мясца отрезал, грудинки.
Семен молчал.
— С ума стал сходить, что ли? Кто кормит супом собаку? И мясо там было. Нет, ей-богу он с ума посходил. Теперя даже хлебом запрещают кормить скотину, было б те известно, не то что мясом. За таки штучки знаешь как вздрючить могут.
— Уж будто тебя это волнует.
— Меня все волнует. И то, что ты в последнее время какой-то дикой стал, тоже волнует. Че с тобой делается?
— А ничего.
— И, слушай, как ты сейчас робишь?
— В цехе не жалуются.
— Ты, кажись, смеешься надо мной?
— А ну тебя, — отмахнулся Семен.
— Ты… ты че это?! Как разговариваешь с матерью, а? Вожжа под хвост стала попадать? Смотри мне! Я быстро с тобой разделаюсь.
Она кричала и грозила ему пальцем.
Семен схватил метлу, начал мести. Не поворачиваясь к матери, сказал:
— И ты пойми, что я не ребенок.
«Дикой стал, — подумала она. — Слова непокорные — это б полбеды ишо. Но вот мысля какая-то не такая в голове у мужика копится».
После демонстрации, возвращаясь домой и раздумывая, чем бы заняться, Семен случайно встретился с Еленой, она шла в толпе женщин, видать, медичек, и несла флаг. Он кивнул ей и отвернулся, чувствуя прилив и радости, и обиды.
— Здравствуйте, с праздничком вас! — Елена посмеивалась. — Что-то вы сегодня очень уж хмуры? Кажется, пропал интерес к жизни?
«Издевается», — подумал Семен и, пробормотав: «Все хорошо. До свиданьица!», повернул в сторону.
— Подождите же! Неприлично: женщина несет такую тяжесть — ведь в этом древке с полпуда весу, — а мужчина, понимаете ли, не хочет помочь.