Внутри построек собрали целую коллекцию вещей: многочисленные берестяные коробки (туеса), деревянные чаши и детали мебели, поплавки из коры, кожаные сапожки. Обычно все эти вещи, истлевая, бесследно исчезают, поэтому эти находки — большая редкость. Попадали в землю такие предметы по-разному: одни выбрасывали, другие терялись, о третьих просто забывали. Между тем окружавший дома культурный слой рос, и недавно использовавшиеся вещи, да и сами нижние части построек становились добычей земли.
Консервирующие свойства влажной островной почвы, особенно на глубине полутора-двух метров, поразительны — дерево сохранило цвет и твердость, кожа — эластичность, ткань — гибкость. Увидев тщательно расчищенные бревна построек, одна из местных жительниц просила уступить их ей на дрова и никак не могла поверить, что этому «лесу» не менее пяти веков. Степень сохранности некоторых из обнаруженных срубов была такова, что их вполне можно было принять за свежие. В будущей экспозиции музейного острова сооружения 500-летней давности будут показаны в натуральную величину.
На полу раскопанных домов, в развале печей, вдоль окладного бревна, в земле, камнях и углях встречались то разбитый горшок, то деревянная колотушка, то часть сапога, то железная коса или нож. Следов катастрофы и бегства хозяев не ощущалось. Жители вновь и вновь строились на насиженных местах, выбирая из старых домов свою утварь. По этим находкам мы можем судить о быте, занятиях и одежде древних ореховцев.
Ископаемые вещи древнего Орешка не блещут золотом и драгоценными камнями. Это обычные предметы городского быта, нехитрая утварь, изделия ремесленников. Однако в научном отношении они бесценны. Русскую культуру позднего средневековья многие представляют по сокровищам Оружейной палаты Московского Кремля, роскошным царским облачениям. В музейных витринах не встретишь простого ножа или горшка. Обыденными предметами не дорожили, и в знаменитых коллекциях они до нас не дошли.
Поэтому ученые почти не знают, из чего ел, как одевался и чем пользовался средний горожанин того времени. К тому же в таких археологически богатых городах, как Новгород, Псков, Москва, слои XV–XVII веков сохранились плохо, в Орешке же они оказались почти непотревоженными. Все это делает остров в истоке Невы первоклассным источником, с помощью которого удастся лучше познакомиться с материальной культурой русского города позднего средневековья.
Случайно ли под землей был обнаружен «целый мир» древностей? Может быть, нам повезло в выборе места раскопок? Полушутя-полусерьезно нас спрашивали: не сохранился ли в подвалах Института археологии сундук с чертежами старого Орешка, указывающими, где надо копать наверняка? Да, такой сундук сохранился, но только не в подвалах института — им оказалась сама почва острова. А при солидных размерах «сундука» наше «везение» закономерно. Только за три первых года исследовано 2000 квадратных метров, то есть шестая часть всей археологически доступной площади острова. В ходе раскопок выявилось, что почти вся она насыщена остатками древней жизни.
Можно ли было надеяться, что земля острова содержит следы всех пережитых островом эпох? Оказалось, что в археологической книге Орешка нет вырванных страниц. Каждое столетие оставило отчетливый след. Правда, иногда эти следы казались запутанными.
Участников экспедиции смущало, например, что посуда и некоторые домашние изделия, обычно меняющиеся из века в век, в Орешке на протяжении двух-трех столетий почти не отличались по форме. Можно было бы предположить, что вещи более ранней поры попали в верхние слои в результате перекопки, но залегание культурных слоев ничем не нарушено. Может быть, в таком случае бытовые вещи не один раз бережно передавались по наследству от отца к сыну? И это предположение отпадает, так как многовековое хранение хрупких глиняных горшков можно представить себе все же как исключение. Постоянство форм некоторых изделий, видимо, объясняется живучестью традиций местного, в частности гончарного, ремесла.
На острове веками сохранялась преемственность уклада жизни. Новые дома строились на месте старых. Случалось, что выгорали целые усадьбы, менялась планировка улиц, но смены населения не происходило. Жители оставались на родной земле. Потомки новгородцев жили и работали в этих местах еще в начале XVII века.
Археологи, словно по ступеням хронологической лестницы, спустились вниз, к исходному новгородскому периоду Орешка. От этой эпохи ничего не сохранилось на поверхности земли. Но прежде чем рассказать о результатах раскопок ставшего подземным новгородского городка, перенесемся в то время, когда его название впервые появилось на страницах летописей и хроник.
Летописные известия лаконичны и нередко напоминают сводки, переданные с театра военных действий.
Впервые клочок суши в истоке Невы упомянут Новгородской летописью в 1228 году, когда новгородцы во время похода на финское племя емь «отступиша в островлец». На островке площадью 300 на 200 метров (современные измерения) и отстоящем от обоих берегов Невы примерно на 400 метров действительно можно было удобно укрыться. Этот участок суши, вероятно, издревле использовался для стоянки торговых караванов, остановки и ночевки ратей.
В течение всего XIII века здесь не существовало постоянного населения. При первом упоминании островок еще не имел названия. Его использовали как наблюдательный пункт, как естественное убежище, как безопасную стоянку и уходили «без боя» так же легко, как и приходили. Несомненно, что во время таких посещений были оценены географические преимущества острова.
Между тем к исходу XIII века военно-политические события на севере Новгородской земли приобретали все более напряженный характер. Шведы основали в 1300 году в устье Невы крепость Ландскрону и готовились к дальнейшему наступлению на Русь. По сообщению шведской рифмованной хроники, у Ореховского острова (это первое дошедшее до нас название острова в письменных документах, возможно, связано либо с его формой, либо с росшим на нем кустарником) был оставлен сторожевой шведский отряд. «Однажды, — сообщается в хронике, — когда они (то есть шведы) стояли там (на Орехове) и смотрели на берег, они увидели, что идет более 1000 готовых к бою русских людей. Больше ждать не годилось, всякий знает, что ему следует делать, когда приходится трудно. И они двинулись вниз по реке (по направлению к Ландскроне)». Шведская крепость вскоре пала, а новгородцы обратили особое внимание на необжитой, но удобный на случай военных действий остров.
В 1323 году на Ореховом острове внук Александра Невского великий московский князь Юрий Данилович «поставиша город». Что представлял собой новосозданный форпост? Археология сумела ответить на этот вопрос.
Площадь городка, судя по распространению культурного слоя, составляла 8500 квадратных метров и была тесно застроена деревянными избами. В. И. Кильдюшевский обнаружил 17 из них. Исходя из того, что площадь каждого из таких домов, включая проходы и пристройки, составляла 50–55 квадратных метров, что в острожке было две взаимно перпендикулярные улицы шириной 4 метра и, очевидно, церковь и какие-то общественные здания, количество одновременно построенных жилищ приближалось к 130, а численность их обитателей к 400. Взрослые 100–130 мужчин — хозяева жилищ, очевидно, и составляли гарнизон острова. Таким рисуется пограничный городок, возникший у берегов Невы в эпоху могущества Великого Новгорода. Послы шведского короля, прибывшие в 1323 году на остров, чтобы заключить «вечный мир», с удивлением и тревогой увидели новую крепость, которая отныне стала центром большой пограничной округи, начинавшейся на реке Сестре и включавшей устье Невы.
По Ореховскому миру была определена русско-шведская граница и тем самым приостановлена агрессия шведов внутрь страны. Этот договор предусматривал и свободу сухопутной и морской торговли. Ореховский мир хотя и не стал вечным, но действовал в течение почти трех столетий.
Летописец отметил, что мир 1323 года был заключен «по старой пошлине», то есть по прежней договоренности. Это подсказывает, что существовали более ранние двусторонние русско-шведские соглашения.
Предположительно датировать их можно по двум примечательным находкам — свинцовым вислым печатям, обнаруженным В. Кильдюшевским при раскопках построек первоначальной Ореховской крепости. На этих печатях, скреплявших документы XIII века, — имена князей, крупных политиков своего времени — Ярослава Всеволодовича и Андрея Александровича. Но тогда город еще не был основан. Остается предположить, что эти акты, скореє всего, были привезены из Новгорода вместе с дипломатическими документами, необходимыми в период переговоров со шведами. Таким образом, найденные печати дают основание предполагать существование в городе у берегов Невы привезенного из Новгорода архива. Среди документов этого архива могли быть и относящиеся к 1220–1230 годам.
Новгородский форпост первоначально назывался по имени острова — Орехов, Ореховый, Ореховец. С 1352 по 1404 год к этим названиям добавляется новое — Орешек. С 1404 года в документах упоминается исключительно это новое название. Прошло, таким образом, 80 лет, прежде чем поселение обрело собственное имя, не совпадающее с названием острова.
Административно и политически крепость и город Орешек в течение XIV–XV веков зависели от Новгорода. Новгородцы отдавали город «в кормление» приглашенным князьям, которые должны были руководить войском и защищать крепость. Вступая во владение городом, приглашенный князь приносил присягу. «Который пойдут иноплеменници на Новгород ратью бронитися от них князю с новгородци съединого». Орешек не был наследственным владением какого-либо одного князя. В первые сто лет своего существования он часто доставался литовским феодалам Гедиминовичам, в дальнейшем его владельцами стали русские князья.
Пограничная служба на Неве была связана с риском, и некоторые князья этим явно тяготились. В 1338 году новгородцы вели со шведами под Ореховом безуспешные переговоры о мире, а военный начальник ореховцев князь Наримунт отсиживался в Литве.