«Средства массовой информации, особенно телеканалы, чрезвычайно эффективные с политической точки зрения, Путин поставил на службу государству, вырвав их из рук олигархов»◦— упрощенно действия Кремля вполне укладываются в эту не раз озвученную кремлевскими чиновниками шаблонную схему. «Равноудаление олигархов» по определению не могло не сопровождаться «равноприближением» к власти главного (помимо денег, разумеется) олигархического ресурса влияния◦— телевидения.
А поскольку процесс «собирания каналов» протекал одновременно с контртеррористической операцией на Северном Кавказе, характерные для военного времени элементы «фильтрации базара» не могли не отразиться на содержании поставляемой телеканалами информации.
Тем более что ТВ стало важным проводником «государственной точки зрения» на события в стране и мире.
Подведем некоторые итоги. Модель демократии, построенная в России при Путине, очевидно, по-прежнему далека от совершенства. И вовсе не потому, что в основных своих чертах она не похожа на те или иные западные образцы (последние ни образцами для нас, ни тем более «совершенствами» не являются). И даже не в силу того, что кто-то (сам Путин или «плохие бояре») эту демократию зажимает: субъективный фактор в истории всегда имеет место быть, но он не решающий.
Главная◦— содержательная◦— причина в другом: демократия в России по-прежнему напоминает здание, которое начали строить с крыши. Возможно, потому, что сама по себе демократизация середины 80-х◦— начала 90-х годов стала следствием не столько социальной активности «снизу», сколько порождением очередной «революции сверху»◦— взятого горбачевской «просвещенной бюрократией» курса на «демократизацию советского общества», «гласность» и «перестройку». В перестроечной эйфории, когда, собственно, и началось возведение этой замысловатой для России конструкции, о фундаменте и стенах как-то не подумали (не успели?), а потом и вовсе времени не оказалось.
Теперь обрушить уже имеющуюся «крышу», чтобы одним махом избавиться от нависшей (в буквальном смысле) проблемы, не просто жалко, это не просто «два шага назад»◦— это еще и весьма и весьма травмоопасно. Слишком большая и слишком «запущенная» страна, чтобы гадать на ромашке◦— «завалит или не завалит».
Между тем «фундамента» (например, в виде тяги людей к реальному самоуправлению) и «стен» (скажем, в виде мощных муниципалитетов, зависимых от граждан местных СМИ и общественных комитетов в защиту двора от точечной застройки) по-прежнему нет или они только начинают возникать. До тех пор пока ситуация такова, на месте отсутствующих «несущих конструкций» неизбежно будут возникать «опоры-времянки», сконструированные «просвещенной» (или не очень◦— какой есть) бюрократией. Либо в надежде на то, что когда-нибудь на их месте возникнет что-нибудь настоящее. Либо◦— просто для того, чтобы конструкция раньше времени не рухнула…
Впрочем, как говорят детские психологи, если ребенку не доверять что-то делать самостоятельно, он никогда ничему не научится. Правда, продолжают психологи, поначалу доверять нужно дозированно: так, чтобы дитя, не дай бог, не свернуло себе шею. Так и живем: бережем шею…
«Профиль» № 27 (535)
Дмитрий Миндич, Евгений ВерлинС ЧЕГО СОБИРАЕТСЯ РОДИНА
Все чаще горячие головы, причастные с госпиару, молвят: и Крым не по праву Украине отошел, и Южная Осетия «тяготеет» к России, и Грузия как государство «нежизнеспособно». Кажется, границы в рамках СНГ вот-вот начнут трещать по швам, да и само дитя Беловежской Пущи вряд ли долго протянет. Громких заявлений много, а серьезных прогнозов развития постсоветского пространства◦— ни одного.
А кто, собственно, может гарантировать, что и наши, российские, границы, и границы сопредельных государств -навеки? И «Профиль» решил пофантазировать…
Сохранится ли Россия через 15 лет в нынешних границах? Об отрицательном ответе на этот вопрос даже страшно подумать, хотя многие высшие лица государства не боятся открыто говорить, что сохранение суверенитета и территориальной целостности страны◦— главный вызов обозримого будущего.
Мы считаем, что утрата Россией своих территорий возможна лишь в результате некоего тотального социально-экономического коллапса. В этом случае распад вряд ли ограничился бы отдельными «кусками»◦— Южные Курилы, Чечня или Калининград. Хотя, не дай бог, случись такой коллапс, возможны всякие «варианты». В кратко- и среднесрочной перспективе на политическом горизонте пока, слава богу, не просматривается каких-либо осязаемых угроз, способных привести к такому катаклизму. Тем не менее есть ряд тревожащих факторов, которые, если дать им развиваться по нарастающей, могут составить угрозы. Есть и «мины замедленного действия», они могут «рвануть» при неблагоприятных условиях.
Во-первых, это так называемые спорные (или могущие оказаться таковыми) территории, появление которых в составе РФ было обусловлено послевоенными геополитическими изменениями. Попадание этих регионов в «группу риска» обусловлено в первую очередь наличием внешних сил, заинтересованных в изменении status quo. Эти силы могут ждать своего часа, усмотрев, скажем, в экономическом ослаблении России шанс для территориального реванша. Главным образом речь может идти о Калининградской области (бывшая Восточная Пруссия) и Южных Курилах (так называемые «северные территории» Японии). Среди важнейших проблем России в этих регионах◦— их социально-экономическое неблагополучие: в случае его нарастания при одновременном ослаблении федерального центра возможно появление инициатив по поводу автономизации или даже присоединения к другой стране.
Во-вторых, это Сибирь и Дальний Восток. Природа слабости России на этих территориях иная. Не претензии других государств (реальных или потенциальных) и не «эксклюзивное» положение на карте («с краю»), а экономическая пока неготовность России адекватно (то есть в соответствии с объективными требованиями XXI века) «переварить» имеющиеся у нее пространства, с одной стороны, и объективная способность других стран (в первую очередь Китая) сделать это за нее◦— с другой.
Цифры неумолимы: 40 млн. россиян, проживающих на территории Сибирского и Дальневосточного федеральных округов (из 144 млн., населяющих Россию),◦— и почти 1,5 млрд. китайцев (из них только вдоль границы с РФ живет больше, чем на всей территории нашей необъятной Родины). До 2020 года «устойчивое демографическое неравновесие» на российско-китайской границе вряд ли перерастет фактически в глобальный пересмотр границ (Китай никогда не торопится формализовать то, чего еще нет: до тех пор, пока население по нашу сторону границы не станет более китайским, Пекин вопрос о новом разграничении не поставит). В-третьих, это территории более или менее компактного проживания представителей неправославных вероисповеданий, в первую очередь мусульман. В этом отношении традиционно проблемными считаются Башкирия и Татарстан. Хотя опыт «обретения независимости» Чечней в 90-е годы охладил горячие головы в этих республиках. Поэтому нарастание напряженности здесь может актуализироваться лишь как часть масштабного «исламского взрыва», который в этом случае охватит и республики Северного Кавказа. По большому счету, этот сценарий возможен лишь при условии, что Россию удастся втянуть в масштабную войну на Кавказе, которая будет восприниматься исключительно как религиозная война, война православных русских против мусульман, и наоборот.
Северный Кавказ всегда был (и остается сейчас) наиболее проблемной точкой на карте России. Список угроз, способных дестабилизировать ситуацию в регионе, известен. Он широк, как нигде: фантастические даже по российским меркам масштабы коррупции, клановая организация политической и экономической жизни, безработица (по данным полпредства в ЮФО, кроме некоторых районов Дагестана и Владикавказа только на зарегистрированном рынке труда на одну вакансию в северокавказских республиках приходится не менее 7 претендентов), разваленная социальная сфера. Воспроизводящая себя бедность, маргинализация широких слоев населения◦— питательный бульон для распространения радикальной исламистской идеологии и пополнения рядов террористического подполья, ответом на деятельность которого стал системный беспредел правоохранительных органов. Картину дополняют традиционные кавказские болячки◦— многочисленные тлеющие этнические конфликты и остро стоящий в ряде республик земельный вопрос. Во что все это может вылиться через 15 лет?
«Правила игры на Кавказе будут определяться в Москве, давать какие-либо прогнозы развития ситуации в регионе трудно,◦— считает завотделом межнациональных отношений Института политического и военного анализа Сергей Марке донов.◦— Общий тренд таков, что на благоприятный сценарий стоит рассчитывать лишь при одном условии◦— федеральный центр сможет формулировать и проводить внятную политику, которая приведет к усилению присутствия в регионе российского государства (а не интересов отдельных групп коррумпированной федеральной бюрократии) и социализации населения северокавказских республик».
В рамках инерционного сценария ожидать скорого взрыва на Северном Кавказе, видимо, не приходится. Внезапный масштабный кризис в одной из этих республик могут вызвать разве что неуклюжие попытки федерального центра одним махом решить проблемы, которые на Северном Кавказе в принципе не имеют простого решения (например, Москва решит насильно вернуть ингушских беженцев в Пригородный район), а также война в Абхазии и Южной Осетии, в которую с большой степенью вероятности окажутся втянутыми сразу несколько республик Северного Кавказа.
Допустим, форс-мажора все же удалось избежать, и Москва продолжает действовать по принципу «лучше ничего не трогать руками», ее политика на Северном Кавказе сводится к финансовым вливаниям в местные бю