Сейчас слушателем был один Курбан, и, как только кузнец увидел девушку, за неимением лучшего собеседника, тут же обратился к ней:
— Иди, иди, дочка, я кое-что расскажу. Тебе будет полезно послушать… Жила одна вдова…
Но Каркара стояла в дверях и не трогалась с места. Ее смущало присутствие Курбана. Не обращая на это внимания, Хоннали продолжал:
— …и было у нее две дочери. Хитрая была женщина, мудрая. Выдала своих дочерей замуж, а когда они уже были с мужьями и пришли к ней однажды, сказала: "Будут вставать ваши мужья утром, потяните их незаметно за полы рубахи и скажете мне потом, что они сделают". Пришли к ней дочери на следующий раз, и первая говорит: "Я потянула его, а он обернулся назад, ничего не сказал, только улыбнулся и пошел дальше". Тогда мать сказала ей: "Тебе попался слабовольный человек, можешь крутить им как хочешь". Потом рассказывала вторая дочь: "Я потянула его за рубаху, а он подумал, что это кошка, которая бегала тут же рядом, схватил кинжал и зарубил ее". — "Тебе попался очень жестокий человек, — ответила ей мать, — будь с ним осторожна, старайся лучше во всем угождать ему, а то он тебя может в другой раз вместо кошки зарубить". Вот так-то, милая. Смекай! Скоро и сама, может, будешь в чужом ауле, вот там вспомни мой рассказ.
Каркара с интересом слушала. Хоннали, ей только не понравились последние его слова. "С чего он взял, что я попаду в чужой аул? — подумала с тревогой она. — Или в самом деле так мне на роду написано?"
Когда человек приходит в кузню с серпом в руках, то ясно, зачем он пришел. И поэтому, когда Хоннали закончил свой рассказ, подошел к Каркаре и взял из ее рук серп, она снова заволновалась; серп был не такой уж тупой, чтобы его надо было снова точить. Вдруг старик догадается?
Но Хоннали не успел потрогать зубья, новое событие отвлекло его внимание. Это был новый повод почесать языком и заодно похвалить себя.
— Ну-ка, ученик, иди сюда, — позвал он Курбана. — Ты должен все перенимать у твоего учителя. Посмотри-ка вон на того всадника, видишь, он едет в нашу сторону? Ну, что ты про него можешь сказать? Не кажется тебе, что копыта у его лошади слишком отросли, а может, даже и обломались? А едет он, по-моему, прямо к нам, и ни в какое другое место…
Курбан, зная слабость своего учителя, решил польстить ему.
— Как вы догадались, Хоннали-ага?
Кузнец самодовольно погладил свои усы.
— Я чувствую по тому, как спотыкается его лошадь. Куда ж ему еще на ней ехать, как не к кузнецу! Вот сейчас мы подкуем этого скакуна, и он уже больше не будет спотыкаться!
Всадник тем временем и в самом деле подъехал к кузнице. Хоннали взял свои инструменты и пошел навстречу ему.
Каркара осталась вдвоем с Курбаном. Еще несколько минут назад она собиралась непременно поговорить с ним, но теперь молчала, не в силах произнести ни звука.
И Курбан растерялся. Он забыл все те многие слова, которые готовил для нее, и молча смотрел в лицо Каркары, на ее опущенные к земле глаза. Наконец, чтобы только сказать что-нибудь, он спросил:
— Ты серп принесла? — Но это было и так ясно, он понял глупость своего вопроса и снова замолчал.
Каркара вздрогнула и сказала:
— Да, затупился совсем, жнешь, как будто руками…
Курбан подошел к ней, протянул руку, он хотел коснуться ее руки, но в последнее мгновенье испугался и схватился за серп, даже не за рукоять, а за лезвие. И тут же почувствовал, какое оно острое, на пальце его остался след от зубцов, и он понял, что Каркара пришла совсем не из-за серпа.
— Смотри, он же заточен!
— Ой, я, наверное, ошиблась, взяла новый вместо старого, — и пришедшая протянула руку, чтобы забрать серп, но тут Курбан поймал ее ладонь и сжал в своей руке. На мгновение юноша и девушка замерли, но уже через секунду Каркара высвободила руку и отступила от Курбана.
Молчание первым нарушил Курбан:
— Почему ты убрала руку?
— Моя рука недостойна твоей руки. За эту руку меня уже брали, а тебе нужна чистая рука, как твоя…
— Чище твоей для меня нет, Каркара.
Курбан вдруг повернулся и бросился в угол кузницы. Оттуда он вернулся со свертком в руках и протянул его Каркаре:
— Это тебе на память от меня. Я боялся дать тебе дома…
Каркара не стала спрашивать, что там. Она взяла это что-то, завернутое в старую зеленую тряпку, и вышла из кузницы. Даже если, кроме этой тряпки, не было ничего, этот подарок был бы дороже для нее всех других, потому что он был от Курбана.
А в старую тряпку был завернут платок, который Курбан выиграл на свадьбе у Пенди-бая.
Каркара понемногу приходила в себя. Несчастье постепенно забывалось, а после объяснения с Курбаном на душе у нее сделалось совсем легко.
Как-то днем, во время сильного зноя, к Каркаре прибежала ее подружка Кейик и предложила сходить искупаться. Девушки взяли два кувшина, отправляясь якобы за водой. Другие женщины были чем-то заняты, и никто на них не обратил внимания.
Когда подружки подходили к броду, возле которого обычно все купались, мимо них проскакал незнакомый всадник и скрылся за холмами. Девушки остановились на берегу, не решаясь подойти к воде. Но кругом было тихо, и река была спокойной. На другом берегу из своего гнезда вылетела птица. Сделала несколько кругов над водой и снова скрылась в своей норе. Лягушка, словно испугавшись птицы, прыгнула в воду. Другая, наподобие брошенного по воде камня, сделала несколько прыжков и спряталась в камышах.
— Кейик, пошли лучше вон туда, за деревья, такая жара, могут мальчишки прибежать.
— Пошли.
Они подхватили кувшины и пошли подальше от брода. Небольшая заводь, к которой подошли девушки, была закрыта с одной стороны отвесной скалой, а с другой зарослями тамариска. Но едва подруги начали раздеваться, как в кустах послышался шорох.
— Там кто-то есть! — вскрикнула Каркара и прижалась к Кейик.
Шорох приближался, зашевелились ближние кусты. Подруги боялись перевести дыхание. Наконец кусты раздвинулись, и оттуда вылезла собака.
— Да это же кобель Тач-гока, — сказала с облегчением Каркара. — А мы испугались!
Собака остановилась перед девушками, тяжело дыша. Ее тонкий язык вывалился из пасти.
— Бедняжка, еле дышит! Такая жара, даже собаки лезут в воду!
Пес не стал долго ждать, вошел в воду и поплыл. На середине реки собака резко повернулась и поплыла назад, к тому же самому месту, откуда входила в воду. Когда она вышла на берег, язык уже не торчал у нее из пасти, дышала она ровно, и даже шерсть ее, как только собака отряхнулась, приняла как будто другую, более чистую окраску. Собака постояла немного, глядя на девушек и как бы приглашая их в воду, отряхнулась еще раз и трусцой побежала домой.
Девушки обмотали косы вокруг головы и вошли в реку.
— Ой, Каркара, как хорошо! Окунайся скорее!
Но едва они отошли немного от берега, как заросли тамариска снова зашевелились, но на этот раз посильнее, чем когда через них пробиралась собака Тач-гока. Каркара бросилась к Кейик. В это же время с другой стороны послышался стук копыт. Девушки повернулись. На том берегу, как раз напротив них, остановился всадник.
— Нукер Хемракули!
— Ну и что, он же на том берегу.
— А на этом! Там тоже кто-то есть!
— Поплывем к броду. Может, там ребята…
— Да нет. Ты же слышишь, никого нет.
Кусты опять зашуршали. Девушкам даже показалось, что там кто-то кряхтит.
Всадник с того берега пристально смотрел, словно ожидая кого-то, и смотрел как раз в сторону кустов. Теперь там послышался храп лошади.
— Все равно, поплыли, к броду, — прошептала Кейик.
Но было уже поздно. Из кустов выехали три всадника, тоже нукеры Хемракули. А тот, на противоположном берегу, громко захохотал, словно говоря: "Ну что, попались! Бежать некуда!"
Нукеры остановились у самой воды, и один из них крикнул:
— Помылись, можете теперь вылезать!
Каркара посмотрела на Кейик, ища поддержки. Но деваться было некуда. Кейик первая поняла это и заспешила к берегу.
— Если пискнете, считайте, что вы уже на дне. Ну, вылезайте, и побыстрее.
Девушки вышли на берег. Мокрые рубахи плотно облегали их юные тела, отчетливо обрисовывая маленькие груди, талии, бедра…
— Вах-вах-вах! Какие красотки! За одну ночь с такими можно много дать!
— Что это купаться бросились, или уже успели замараться? А, малютки?
Но третий нукер, молчавший все время, видно старший, посмотрел на товарищей так, что они приумолкли.
Некоторое время никто не трогался с места. Каркара нагнулась, схватила кувшин, платье и пошла в сторону брода. Не успела она сделать и трех шагов, как пожилой всадник спрыгнул с лошади и схватил ее за локоть.
— Ой! Пустите!
Кувшин выпал из ее рук и покатился к воде.
— Я сказал уже тебе, пикнешь, вот это получишь, — нукер взялся за рукоять своего кинжала и, не дав ей опомниться, схватил за пояс и бросил на седло товарищу.
Каркара хотела закричать, но рот ей тут же заткнули тряпкой.
— Помогите! — взмолилась Кейик и бросилась к подруге.
Но тут же удар хлыстом ожег ей лицо, и она упала на землю, теряя сознание.
Когда Кейик очнулась, рядом никого не было. Она сразу вспомнила, что произошло, и зарыдала, закрыв лицо руками:
— А все я, я виновата! Я ее сюда потащила! Не могли жару перетерпеть, пойти со всеми! Каркара, милая, это я, я такая!..
Кейик поднялась на ноги, держась за ветку тамариска, посмотрела в воду. Кувшин Каркары уже чуть отплыл от берега и, задевая за камыши, наклонялся и черпал воду. Кейик глотала слезы и не могла сдвинуться с места. Кувшин покачался еще немного, сделал последний глоток и пошел ко дну…
В этот же день Келхан Кепеле устраивал поминки по матери. Он затеял настоящее торжество. Хотя скачки и гореш здесь не полагались, он постарался сделать все, чтобы у него было шумно и весело. Сам он, заткнув полу халата за кушак, ходил среди гостей и повторял:
— Друзья, будьте как на свадьбе! Дай бог каждому из нас умереть в таких годах, как моя мама. Радуйтесь за нее, а не плачьте!