Каушут хоть и хорошо работал и выбрасывал землю за вторую отметку, все же его опередили два парня, первыми вылезли из арыка и уселись наверху. Но Каушуту было скорее приятно, чем завидно. "Хорошо, — думал он, — что у нас ребята такие растут".
И, как нарочно, чтобы умерить его радость, к Каушуту, едва он вылез наверх, подскочил Кичи-кел. По лицу его сразу можно было догадаться, что он принес какую-то гадость.
— Саламалейкум, хан-ага! — сказал он тихо и вкрадчиво.
Каушут удивленно посмотрел на него:
— Ты что, в самом деле заболел?
— Нет, хан-ага, с чего вы взяли?
— А зачем шепотом здороваешься? Да мы уж и виделись с тобой сегодня.
— Ай, хан-ага, я решил еще раз поздороваться.
— Ну это не так страшно, только приветствие не воруют, зачем же тогда произносить его шепотом?
— Я хотел, хан-ага, другое сказать, более важное.
Поблизости никого не было, и Каушут сказал:
— Если у тебя секрет, то говори, не стесняйся, Кичи-бек, все останется между нами.
Но Кичи придвинулся еще ближе и проговорил еще тише:
— Хан-ага, только что один человек оскорбил тебя грязно, и я пришел сказать тебе.
Каушут с улыбкой повторил движение Кичи, как бы готовясь посекретничать с ним.
— Что же сказал он? — шепотом спросил хан.
— Он очень плохо сказал о твоей сестре. Вот что.
— А не унесли ли джинны его ум в пустыню?
— Вах, хан-ага! — горячо прошептал Кичи. — Он не сумасшедший и даже очень видный парень. И не сдуру оскорбил тебя, а потому, что хотел оскорбить. Вон, посмотри, у арыка стоит. Видишь?
— Вижу.
— Вот он и есть, хан-ага.
Каушут посмотрел на широкоплечего парня, очищавшего сухой веткой лопату. Кичи ожидал похвалы хана после такого известия. А Каушут, сощурив смеющиеся глаза, сказал:
— Спасибо, Кичи-бек, за приятное сообщение.
Кичи расплылся в улыбке. Но Каушут прибавил неожиданно:
— Если такой парень станет нашим зятем, мы возражать не станем.
Кичи опешил, собрался что-то сказать, но Каушут опередил его:
— Думаю, что любой человек, уважающий хана, тоже не станет возражать. Не правда ли, Кичи-бек?
Эти слова Каушута еще больше запутали Кичи. Он совсем забыл, что хотел только что сказать, и смотрел на хана с глуповатым недоумением. И хан решил перевести разговор на другое.
— Ты закончил свой пай? — спросил он.
Если сказать правду, значит, признаться перед ханом, что отстал от других, и все же, подумав немного, Кичи решил не лгать.
— Нет, хан-ага, не совсем еще закончил.
Каушут улыбнулся:
— Тогда ступай заканчивать, а то этот галтаман и тебя может обругать.
Кичи шел и раздумывал. Что же это за хан? Раньше, бывало, за такие слова парень бы голову положил на плаху, а теперь что? Или у этого Каушута шкура толстая, как черная кошма, или он в самом деле такой добрый? Непонятно.
Закончив свою работу, из арыка вылез Дангатар. Он тяжело дышал и вытирал краем халата взмокшее лицо. Каушут крикнул Келхану Кепеле:
— Эй, Келхан, а Дангатар-ага раньше тебя справился. Вот правду говорят: "Начнет старый игру — чертям тошно станет!"
— Если б за это призы давали! — огрызнулся Кел-хан. — Подумаешь, первый! Скоро и я закончу.
— Только умирать не надо раньше других, а во всем остальном, Келхан, старайся быть первым, — поглаживая бороду, не без гордости сказал Дангатар.
Завершив послеобеденный намаз, Ширинджемал поставила перед собой большой чайник и две пиалы. Наполнила их одну за другой, потом развязала узелок на конце платка и достала оттуда кусочек набата[56], оглядела его со всех сторон, как будто видела первый раз в жизни, и только после этого положила в рот.
Когда она заканчивала первую пиалу, в кибитку вошел Пенди-бай.
— Саламалейкум! — поздоровался бай и остановился у порога.
— Ой, Пендиджан! Вот счастье, что пришел! — затараторила старуха. — А ну, не стой на пороге, заходи, заходи, обнимемся!
После долгих приветствий Ширинджемал усадила Пенди-бая на старенький коврик возле очага.
— Как дела, как здоровье, Ширинджемал? — участливо осведомился Пенди-бай.
Старуха пригладила свои волосы.
— Спасибо, Пендиджан, благословение аллаху! Ай, ничего, дышим потихоньку. Шевелимся, пока еще времечко наше не вышло… А ты-то как?
Пенди-бай взял пиалу, которую протянула ему старуха, и принялся разглядывать плавающие в ней чаинки. Потом поднял голову.
— Тоже помаленьку. Вот решил сходить тебя проведать, а заодно и дельце небольшое есть.
— Спасибо, спасибо, что старуху не забыл! Пусть аллах тебя благословит за это! — Она сделала несколько глотков и помолчала. — А дельце-то какое у тебя, если не секрет?
— Какие же секреты от вас, упаси аллах! Хотел праздничек справить, если получится, конечно.
— Ой, Пендиджан, что ты такое говоришь? Почему не получится? Все получится.
— Омишалла!
— День рождения хочешь справить, так, что ли?
— Можно было бы и день рождения. Только вот у сына нашего есть дружок в соседнем ауле, он даже родственник наш. Так вот, пять лет назад мы женили его, а жена попалась никудышная. Уже два года, как не живет с ней, к родителям отправил. Скоро и развод у них… Хотим пристроить его получше. Мне-то, по правде сказать, дела большого до него нет, да вот жена с сыном пристали, прохода не дают: жени парня, и все!
Подробности эти Ширинджемал не очень интересовали. Она считалась удачливой свахой, известной на всю округу, хорошо знала, что от нее требуется, и в излишние детали привыкла не вдаваться. И поэтому сразу же перешла к делу:
— У кого были уже?
Пенди-бай немного замялся.
— Да были у этого, как его, Дангатара…
— Тот, что из плена вернулся?
— Ну да. Глаз которому вынули.
— Знаю, знаю, хороший человек! — Старуха на минуту задумалась. — А дочку у него, кажется, Каркарой зовут?
— Правильно, Каркарой. Я сам-то не видел ее, но говорят, все там на месте, и сама — скромная, работящая…
— А я слышала, увезли ее прошлым летом…
— Был грех. Что правда, то правда. Но она чистая вернулась, это мы узнали.
— Да, да, да. И я так слышала, — быстро согласилась с ним старуха. — Так, значит, говоришь, ходили уже? Ну и что?
— Да вот, в прошлую среду отправил я сватов… Все вроде честь честью… Да этот Дангатар уперся, точно хан Хорасана! Так и не смогли уломать!
— Ну и дурень этот Дангатар! Где он найдет родственников лучше Пенди-бая? Не понимают люди своего добра. Счастье само в руки идет, а они еще ломаются!
— Вот именно, Ширинджемал. Поэтому и решил я с вами посоветоваться. Мой-то совсем покоя не дает. Если, мол, не договоришься, силой ее возьмем. А я думаю, в своем ауле все же так не годится.
— Не годится, Пендиджан, упаси бог! Ну а что же дальше думаешь делать?
— Дело за вами, Ширинджемал. Если вам не трудно, сходили бы к этому Дангатару. У вас всегда получается. Ну а нет, так нет. Свет клином не сошелся на нем, и другую невесту найдем.
— Уж это точно! Такому человеку любой рад будет.
Старуха опять примолкла, потом спросила:
— А что, Пендиджан, насчет выкупа говорили? Тут ведь дело такое, уважение уважением, а денежки получить всякий хочет.
— А как же не говорили! Я сказал: будет торговаться, не скупитесь. Хоть по весу невесты готов золота насыпать. Лишь бы только люди не говорили, вот Пенди-бай ходил свататься, а ему отказали! Так что вы тоже не стесняйтесь в деньгах, сколько попросит, столько и обещайте.
— Постараюсь, Пендиджан, постараюсь. Говорят, среда хороший день. Сегодня вроде вторник у нас. Прямо с утра завтра и пойду, после намаза.
— Вот спасибо. Я уж отблагодарю вас, можете не сомневаться, Ширинджемал. А теперь пора мне, своих дел еще полно. Завтра мне и скажете, как там и что, буду ждать.
— Будь спокоен, Пендиджан, постараюсь для тебя. До завтра.
— До завтра.
Пенди-бай нагнулся и вышел из кибитки.
Ходжам Шукур целыми днями просиживал дома. Говорил, что болеет. На самом же деле не хотел показываться людям на глаза после своего позора.
В один из дней, к полудню, он услышал, как кто-то крикнул за дверью по-туркменски, но с заметным акцентом:
— Хан-ага дома?
Хан вздрогнул.
— Дома, входите.
Но никто не вошел.
— Входите, — повторил он, — я больной, не могу выйти.
Дверь осторожно отворилась, и в кибитку вошел усатый голубоглазый перс.
— Я от Апбас-хана. Наш хан хочет видеть вас.
— Где же он?
— Ждет вас у крепости.
Ходжам Шукур подумал немного и ответил:
— Хорошо. Скажи, сейчас иду.
Когда Ходжам Шукур вышел из кибитки, он увидел перед крепостной стеной группу всадников. Сначала это встревожило его. Но как только навстречу ему вышел сам Апбас-хан с широкой улыбкой на лице и первый начал приветствие, Ходжам Шукур сразу успокоился. Он пожал руку гостю и пригласил в дом.
— А что это у вас, хан, лицо такое хмурое? Может, случилось что? — спросил Апбас-хан, как только оба уселись друг против друга на дорогом ковре.
— Да так, приболел немного… А вы как в наших краях? Не на охоту ли вышли?
— Да как вам сказать… И на охоту, и заодно решили пленников своих обратно попросить. — Апбас-хан снова улыбнулся. Но в улыбке его можно было прочитать: "Добром не отдадите, силой возьмем".
— Значит, вроде как в пословице: и к дяде едут, и заодно жеребца объезжают.
Апбас-хан подумал, что Ходжам Шукур острословит, и решил не уступать противнику:
— У нас, хан-ага, необъезженных нет.
— Значит, уже всех объездили?
Ходжам Шукур испугался, как бы Апбас-хан не разгадал его грубого намека, и поспешил отвлечь хана от опасной двусмысленности.
— У нас в плену, хан, всего лишь один ваш человек. Можете хоть сейчас забирать его без всякого выкупа.
Апбас-хан расценил поспешность Ходжама Шукура как трусость, тем не менее поблагодарил его и прибавил: