— Ну хорошо, Дангатар, чтоб уж никакой ошибки не было, я сам завтра схожу к бурказам, а вечером вернусь к тебе и все расскажу.
Слова эти можно было понять так: "Я и без того знаю этого человека, но, раз уж тебе так хочется, схожу и все проверю лишний раз". Каркара сразу представила себе человека, за которого ее хотят выдать, и еле сдержалась, чтобы не зарыдать во весь голос тут же, у полога чужой кибитки.
— Сделай милость, Келхан, — ответил Дангатар. — А то у меня и пойти больше не к кому. Ты знаешь, еще Каушут, но он слишком занят, неловко его просить.
— Сделаю, сделаю, Дангатар, не беспокойся, все будет, как договорились.
Больше Каркаре было нечего подслушивать. Она узнала все, что хотела. Слезы застилали ее глаза. Она повернулась и пошла прочь от кибитки, но пошла от волнения не в ту сторону и заметила это только у скотного двора Келхана Кепеле. Каркара повернула обратно. Но ей не хотелось домой. Ей хотелось уйти сейчас куда глаза глядят. Все, что сейчас окружало ее, — и хмурое ночное небо с редкими звездами, и силуэты кибиток, и побрехивающие в ночи собаки, — все казалось ей ненавистным. Все, казалось, предавало ее. Даже Келхан Кепеле, такой добрый и справедливый человек, и тот не пожалел! Впрочем, вину с Келхана Кепеле она тут же сняла и переложила на отца. "Что Келхан, — думала она, — он чужой, разве он может запретить отцу выдать свою дочь. А отец… Ему ни капли меня не жаль…"
Когда Каркара подходила к кибитке, увидела Курбана и Ораза, возвращавшихся со своих игр. Она еле удержалась, чтобы не подбежать сразу же к Курбану, не рассказать ему про все, что сейчас слышала. А потом, когда они уже вошли внутрь, пожалела, что не сделала этого. Она решила непременно сегодня же поговорить с ним. Потому что завтра будет уже поздно. Но почему Курбан ведет себя так, как будто и не подозревает ни о чем? Это пугало Каркару больше всего.
И наконец она решилась. Собрала все свое мужество, приподняла полог и сказала:
— Курбан, посмотри, тут какой-то верблюд приплелся, наверное Келхана Кепеле. Надо привязать его, чтобы не потерялся.
Но Курбан, который уже успел улечься, не захотел снова вставать.
— Эй, Ораз, — равнодушно сказал он, — иди отгони верблюда в загон.
Ораз вскочил было и хотел выйти, но Каркара толкнула его обратно в кибитку:
— Ты-то куда! Сиди, без тебя обойдутся!
Тут только Курбан сообразил, что дело было совсем не в верблюде, а в чем-то другом. Он поднялся, отодвинул мальчика и сказал:
— Ладно, не выходи, темень такая, я сам погляжу.
Никакого верблюда Курбан, конечно, не увидел. Но Каркара что-то шепнула ему на ухо, они молча прошли в глубь двора и спрятались за сарай.
Как только Ораз-яглы услышал о том, что люди, ходившие в Иран, возвращаются, он сразу же схватил свою палку и вышел во двор. Три всадника уже приближались к его кибитке. Ораз-яглы, с трудом переставляя ноги, двинулся им навстречу.
Впереди ехал Каушут. Завидев Ораза-яглы, он поднял руку с плетью и закричал:
— Хан-ага, мы сами подъедем. Остановись, нас не за что встречать.
Но Ораз-яглы продолжал идти. Как только всадники подъехали и спрыгнули с коней, он тепло обнялся с каждым и начал с таких слов:
— Ничего, ребята, не плачьте! Значит, так суждено. Уже то, что вы сели на коней ради других, — большое дело. Аллах за это благословит вас, эншалла! Ну, пойдемте ко мне, поговорить надо.
Это приглашение обеспокоило Каушута. Ораз-яглы был не такой человек, чтобы из-за какого-нибудь пустого дела задерживать уставших после дальней дороги людей. Значит, он хотел сказать что-то действительно серьезное.
Заботясь о родственниках, вернувшихся из Ирана, первым делом Ораз-яглы посадил мальчишку на коня и велел скакать в аул, сообщить о благополучном возвращении. Затем он накормил гостей. И только после этого приступил к разговору.
Начал Ораз-хан издалека:
— Дни и месяцы летят. Мужи старятся… Но жизнь-то не стареет! Просто другим ее надо в руки забирать. Вам надо. На нас-то, стариков, вы уже не рассчитывайте! Но когда-то же и туркмены заживут по-человечески!..
Люди молчали, чувствуя, что хан подбирается к чему-то важному.
— Ну ладно, это всё вы и так слышали… Первое, что я хотел вам сказать, вот о чем. Ходжам Шукур собирается бежать от нас, со всей своей родней. Я это знаю, потому что он сам приходил ко мне советоваться.
Пенди-бай, который тоже пришел, узнав о возвращении людей, горячо воскликнул:
— И что же ты ему сказал, хан-ага?
Старик мягко ответил:
— Не горячись, бай, погоди. Говорят, что у джейрана, пришедшего на твой порог, никакой вины, кроме двух его рогов, нету.
— Какой джейран может быть из этого волка!
— Ну вот, поскольку он не джейран, мы и не стали его уговаривать. Да таких людей уговорами и не удержишь, если они хотят оторваться от своего народа. Я и сказал ему — делай как знаешь… — Ораз-яглы на минуту замолчал. — Но это не главное. А главное то, что из Хивы прибыл человек. И сказал, что после Мары Мядемин сильно сердитый.
— И чего же он хочет?
— Хочет он собрать войско и пойти на Серахс. Конечно, все мы в руках аллаха, но и ждать просто так, пока враг нападет на тебя, тоже нельзя. Надо народ готовить. Самим готовиться надо.
Тут заговорил Каушут:
— Хан-ага, ты дай нам совет, как быть. Ты же знаешь, ружей нет, зарядов тоже, как нам готовиться?
— Конечно, — поддержал его Сахат, — не будем же мы Мядемина чабанскими посохами встречать!
— Как готовиться? Я вам скажу. Во-первых, у нас есть мастер Хоннали-усса, можем сами ковать оружие. А во-вторых, надо подумать, чтобы поискать оружие и в других местах.
— Где?
— У гаджаров?
— Гаджары вам оружия не дадут.
— И Хива тоже не даст.
— Бухара даст, — уверенно заявил Пенди-бай.
Ораз-яглы покачал головой:
— Бухара-то даст, только нам взять нельзя будет.
— Почему же? Какая разница — у Бухары брать или у аймаков, мы ж не даром будем просить, за деньги…
— Это само собой, что не даром…
— Так в чем же дело?
— Вот поедете вы в Бухару просить оружие…
— Ну, приехали…
— Приедете и попросите. И Бухара согласится. Только кого вы этим больше усилите, себя или своих врагов?
Сахат удивился:
— Как же врагов, мы ведь для себя просим?!
Ораз-яглы повернул к Сахату спокойное лицо:
— Просите-то вы для себя, но разве Хива сразу же не узнает об этом?
— Узнает, ну и что?
— А то, что если до этого она собиралась с пятьюстами всадниками напасть, то, как только узнает, что вы закупили оружие, хоть ишаков заседлает, но уже целую тысячу приведет! Вот и думайте, есть ли смысл вам в Бухаре брать оружие?
— Так что же делать?
— Аллах нам сам помогает. В этом году, слава богу, у нас урожай хороший родился. А вот в Ахале наоборот. Зато у них, я знаю, излишки оружия есть. Вот и надо с ними сговориться. Пошлите к ним гонцов. Просите помочь нам с оружием.
— Так они и помогли!
— Помогут! Ахальцы — народ отважный. Если узнают, для чего нам оружие, и даром дадут. Но мы даром просить не будем. Я же говорю, у них засуха в этом году. Вы и отвезите им зерно. Грузите и пшеницу, и джугару. Два дела сделаете сразу: и братьям своим поможете, и оружие раздобудете. — Ораз-яглы повернулся к Каушуту. — Только делайте это, хан, сейчас, скорее, не ждите, пока Мядемин придет.
Каушут кивнул головой:
— Да, ты прав, хан-ага, так и надо сделать… Ну, что еще ты нам хотел сказать? Если все уже, так мы пойдем, дома ждут.
— Нет, не все. Есть еще один разговор.
— О чем же?
— О грабежах. Вчера возле Горгора ограбили караван, шедший в Бухару. И это уже не первый раз. Хозяин здесь был, такие слова говорил, что даже страшно было слушать. Клялся, что даром это на оставит, вернется сюда и отомстит. Я знаю, это кто-то из наших сделал, больше некому. Надо меры, Каушут-хан, принимать, пусть люди спокойно ходят своей дорогой. У нас и так врагов много, а новых наживать совсем ни к чему. Вот и подумайте об этом, вы за покой наших людей отвечаете, а так долго его у нас не будет.
Эта весть буквально взбесила Каушута. Он прекрасно понимал, что грех двух-трех негодяев ляжет пятном на весь народ, и прежде всего на него, главного хана. Он решил в первую же очередь найти этих людей и так наказать их, чтобы уже другим неповадно было.
На следующий день гонцы повсюду сообщили, чтобы все мужчины собрались у старой крепости. И было сказано: кто не придет, тому не поздоровится.
Когда Непес-мулла узнал, что люди из Ирана вернулись ни с чем, он очень расстроился. Закончил поскорее урок, отпустил ребятишек, потом вышел из кибитки и сел, прислонясь снаружи к ее камышовой стенке. Он думал о своем народе, о его защитниках. Бывает, и взрослые люди начинают в несчастье мечтать, как дети. Непес закрыл глаза и представил себе: вот в Серахс приходит какой-нибудь великий вождь со своим стотысячным войском. Подходит он к мулле, здоровается с ним и говорит: "С сегодняшнего дня мы будем защищать туркменскую землю. Во всем свете никто больше не посмеет тронуть вас. Живите спокойно".
Мулла погладил свою уже начавшую седеть бороду, тяжело вздохнул и открыл глаза. Все это были только мечты. Он знал, что никто не придет и не защитит их. Но человеку хочется хоть на минуту успокоить свое сердце даже и несбыточной надеждой. Непес-мулла вздохнул еще раз, поднялся на ноги и вошел в кибитку. Там он взял завернутый в плотную ткань дутар, вышел вместе с ним и отправился в сторону старой крепости.
Когда Непес-мулла вошел в кибитку Каушута, там сидели сам хозяин, Тач-гок сердар, Келхан Кепеле и еще несколько стариков. Мулла прислонил свой дутар к чувалу в углу кибитки и поздоровался с каждым за руку. Ему указали место рядом с Тач-гоком, и он сел.
Видно, и остальные пришли совсем недавно, главный разговор еще не начинали, только успели расспросить друг друга о делах и здоровье. Теперь настало время для того, ради чего все и собрались.