Поднявшись в седло, Курбан скоро растворился со своей черной лошадью в темноте. Уже не было видно его, а Каркара все смотрела во тьму.
У ворот его встретил Каушут-хан. Взявшись за луку седла, он напутствовал Курбана:
— Держись, сынок. Если удастся наша затея, мы не будем растоптаны чужими копытами. Да поможет нам аллах!
Открыли ворота. Курбан стегнул своего коня и скрылся в ночи.
До Аджигам-тепе Курбан добрался без всяких препятствий, но был схвачен караульными, как только поднялся на холм. Нукерам он ничего не сказал. Схвативший Курбана подумал, что парень неспроста покинул крепость в такой неурочный час, и бегом кинулся к палатке хана.
Мядемин не спал еще, сидел в кругу своих советников. Не сомневаясь в своей завтрашней победе, они говорили о том, как им не упустить Каушут-хана и взять его живым.
Мядемин был в приподнятом настроении, потому что оставалось немного часов, когда над развалинами крепости взовьется его знамя. Толком не дослушав караульного, он коротко приказал:
— Пусть войдет!
Курбан вошел в палатку, поздоровался сквозь слезы и опустил голову.
Мухамед Якуб Мятер спросил:
— Говори нам, что тебя привело сюда, парень?
Курбан сжал со всей силой камчу.
— Мои старшие братья, — сказал он. — Я пришел к вам просить защиты. Отомстите за меня.
И снова спросил вместо хана советник:
— За что мы должны мстить и кому?
— Каушут-хан отнял у меня нареченную и собирается на ней жениться. Завтра собирается играть свадьбу. Я сирота, у меня нет ни одного родича.
Сидевшие переглянулись. Наконец подал голос Мядемин. Он сказал:
— Разве Каушут-хан не знает, что завтра он будет лежать не в объятиях молодой девушки, а в развалинах своей крепости?
Курбан стал говорить увереннее:
— Нет, хан-ага. Он думает только о своей свадьбе, об остальном ничего не хочет знать.
Мядемин удивился:
— Что же, он ум потерял?
Сообщением Курбана заинтересовались, и он окончательно успокоился.
— Только что из Тегерана, — сказал он, — прибыли гонцы, сотня верховых. Насреддин-шах послал на помощь Каушут-хану двадцать пять тысяч воинов, они стоят уже в Кизыл-Кая. К полудню обещали быть в Серахсе.
Мядемин не хотел верить своим ушам, вопросительно посмотрел на Мухамеда Якуба Мятера. Мятер хлопнул в ладоши. В палатку вошел нукер.
— Позвать разведчика!
В один миг высокий худощавый нукер был вызван и уже стоял перед советниками и ханом. Вид его был испуганным.
— Сколько ты насчитал нукеров, которые прошли в крепость? — спросил Мятер.
Вопрос не таил никакой опасности и разведчик просветлел лицом.
— В темноте, — сказал он, — не так хорошо видно, но, по-моему, их было от восьми до девяти десятков.
Якуб Мятер обменялся взглядом с Мядемином и отпустил разведчика. Мядемин обратился к Курбану:
— Ты, парень, можешь спокойно жить среди моих воинов. Завтра к вечеру твоя нареченная будет с тобой. А мы накажем Каушут-хана. Ты не первый текинец, кто жаждет крови Каушут-хана. Ходжам Шукур только и мечтает об этом.
Курбан, как учил его Каушут, низко поклонился и вышел из палатки.
На рассвете караульный спешно подошел к расхаживавшему в одиночестве Каушут-хану и стал что-то шептать ему на ухо. Хан быстрым шагом направился к воротам. Поднявшись на ступеньки, Каушут-хан не поверил своим глазам. В предрассветной мгле, напоминая стадо баранов, непрерывным потоком продвигались на юг хивинские войска.
Как ни хорохорился Мядемин-хан, все же он побаивался иранского шаха. Оставив при себе войско, достаточное, по его расчетам, для разгрома крепости, остальные силы он направил в Кизыл-Кая, чтобы задержать там и уничтожить шахский отряд, посланный на помощь текинцам.
Радости Каушута не было предела. Пусть впереди еще тяжелые бои, но он считал, что уже победил Мядемина. Каушут спустился вниз, хотел было на радостях разбудить Ораза-яглы и Непес-муллу, но раздумал, люди устали, пусть отдохнут как следует, Он снова поднялся на ступени ворот.
Вражеское войско поспешно уходило на юг. Последние всадники пронеслись мимо крепости. Теперь можно было поднять на ноги своих помощников. Только подумал об этом, как увидел новый конный отряд, человек в пятьсот, который спускался с холма Аджигам-тепе. Они, должно быть, отстали от основного войска и теперь должны были нагнать его. Но всадники, вдруг развернувшись, пошли прямо на крепость, к крепостным воротам.
— Приготовить оружие! — крикнул Каушут, оглянувшись во двор.
Под западной стеной стояли возле своих коней вооруженные защитники крепости и ждали приказа Каушут-хана. Они были готовы вступить в бой. Тем временем пятьсот всадников на всем скаку приближались к крепости. Вот они остановились невдалеке, один из них отделился и подъехал к самим воротам. Каушут-хан узнал в нем Курбана.
— Откройте ворота и позовите хана-ага! — крикнул Курбан.
Каушут вышел из крепости.
— Что за всадники, сынок? — спросил он юношу.
Курбан спрыгнул с лошади.
— Каушут-ага, это люди Ходжама Шукура. Они не хотят выступать против нас, своих братьев, сговорились и удрали. Разрешите им войти в крепость.
Каушут похлопал Курбана по спине, потом помахал папахой стоявшим в стороне всадникам. Пришпорив лошадей, они влились в открытые ворота.
До восхода солнца Каушут-хан успел сделать обход крепости. Картина была безрадостной. Переполненные отхожие ямы, конский навоз, моча, пищевые отбросы распространяли трудно переносимую вонь. Запас питьевой воды был на исходе. Люди, а их насчитывались здесь тысячи, могли продержаться в крепости не больше трех дней. Слабые духом впадали в панику и нытье. Все больше появлялось людей, которые вслух обвиняли Каушута. Умножались сторонники жителей аула Гор-гор, которые отказывались выступать против Мядемина, собирались идти к нему на поклон, что особенно беспокоило Каушут-хана. Как только взошло солнце, он созвал своих ближайших помощников в кибитке Сейитмухамед-ишана.
— Люди, — обратился к собравшимся ишан, — от нас с вами зависит судьба нашего народа. Соберите все свое мужество и свой разум, мы ждем вашего слова. Говорите.
Люди молчали. Что они могли сказать? Либо встать на колени перед Мядемином и просить пощады, либо сражаться до конца. Третьего не дано.
Ишан окинул всех взглядом, но увидел только опущенные головы. И тогда прервал тягостное молчание Непес-мулла. Он сказал:
— Ишан-ага, хотелось бы услышать ваше мнение. Сейитмухамед-ишан, как от внезапного резкого света, заморгал глазами. Четки в его сухих пальцах издали нервный треск.
— Мулла, — сказал он, — есть ханы, есть мергены, наше мнение совпадает с их мнением.
— И все же нам хотелось бы услышать ваше, — поддержал Непес-муллу Ораз-яглы.
— Ну, если сказать, люди, то мы считаем, что лучше не проливать зря людскую кровь, а снова послать послов к Мядемину и просить милости. Все равно нам не одолеть его.
— Но ведь мы уже просили, ишан-ага, — возразил Непес-мулла. — Ничего не вышло, а пойти на условия Мядемина мы не пойдем.
— Что делать, мулла, если нет другого выхода.
Каушут-хан не согласился с этим.
— Ишан-ага, этот совет ваш мы не можем принять. Если мы снова дойдем к Мядемину, он поймет, что текинцы уже сдаются, и поставит новые условия, еще более трудные. Хватит ли совести жить, если собственными руками отдадим наших девушек в объятья Мядемину, а наш народ ему в рабство? Лучше умереть, я считаю.
— Умрете вы или нет, хан, дурной человек все равно не откажется от своих дурных намерений.
— Если мы умрем в бою, мы будем счастливы, ишан-ага, — сказал Непес-мулла.
Ишан зло сверкнул глазами в сторону муллы.
— И все же, мулла, нельзя поступать по пословице: "Лишь бы глаза мои не видели, и пусть волки едят мой зад".
Каушут-хан принял решительный вид и уже не думал, что может обидеть ишана.
— К тому же, — сказал Непес-мулла, — и туркмены, и Мядемин созданы одним аллахом. И если аллах поможет нам, то победит не численность войск, а отвага.
Эти слова пришлись по душе Каушут-хану, и он решил не затягивать разговор.
— Ишан-ага, не обижайтесь на нас, а лучше благословите перед боем. Тем более что много войск Мядемина ушло в Кизыл-Кай.
Сейитмухамед-ишан собрался было сказать что-то в ответ, но ему помешал вошедший воин.
— Хан-ага, — обратился он к Каушуту, — Мядемин со всем войском идет на крепость!
— Со всем войском он не может идти, — сказал Каушут-хан. — Его десять тысяч ушли в горы. А с остатком мы попробуем справиться.
Каушут-хан улыбнулся. И все почувствовали некоторое облегчение.
Как только человек вышел, тут же откинулся полог и вслед за тем вошли шесть седобородых аксакалов. Самый крепкий из них нашел глазами Каушута.
— Хан, — сказал он, — мы пришли к тебе.
— Это хорошо, что вы пришли ко мне. Проходите, садитесь.
— Нет, хан, мы не будем садиться.
— Тогда говорите, с чем пришли.
— Мы, хан, люди Горгора. Пришли от имени своих людей. Из нашего аула уже погибло двадцать человек.
— Никто, отец, не вышел из воды сухим. Когда нападает враг, приходится и убивать, и самому умирать в бою.
— Хан, нам не хочется, вслед за тобой, отдавать свои головы, открой нам ворота, мы вернемся в аул.
В разговор вмешался Непес-мулла:
— Если хан и разрешит вам открыть ворота, как вы пройдете через войско врага?
Яшули решительно возразил:
— Если не наступать на хвост лежачей собаки, она не укусит, мулла. Мы найдем общий язык с Мядемином. Он тоже человек. А человек поймет язык другого человека. Мы хотим жить с ним в ладу.
Сейитмухамед-ишан несколько раз выразительно посмотрел на Каушут-хана, как бы говоря: "Вот видишь, хан, есть и Другие люди, которые не хотят воевать".
Яшули ждал ответа от хана. Однако Каушут молчал, он не знал, что сказать аксакалам.
— Хан, говори что хочешь, только не томи людей, — сказал Ораз-яглы.
Каушут сурово взглянул на аксакалов: