Исс подошел поближе. Кожа Скованного стала серовато-желтой, как бывает при плохом кровообращении. Следы от кандалов на запястьях были уже не красными, а черными, и вокруг них распространялась та же чернота. Исс опустился на колени, чувствуя щемящую боль в сердце. Их всегда связывала любовь — глубокая, порожденная зависимостью, оторванностью от мира и страшным актом Порабощения. Восемнадцать лет Скованный тянулся навстречу руке своего хозяина, жаждал его ласки, как собака. А Исс всегда чувствовал обратное притяжение — почувствовал и теперь, легонько коснувшись щеки Скованного.
Ничего в ответ — ни малейшего признака узнавания. Исс уронил мешочек с водой и медом куда-то далеко вниз. Великая печаль овладела им. Конец приближается, и это хорошо, что Скованный угасает медленно, день за днем. Это уменьшает опасность. Только круглый дурак мог бы забыть, кто лежит здесь, и лишь еще более безнадежный глупец попытался бы прекратить эту жизнь иными средствами.
Исс, склонившись, поцеловал Скованного в голову. Восемнадцать лет — а теперь между ними все кончено.
С тяжелым сердцем покинул он железную келью, закрыл дверь и задвинул засов.
Он ждет, ждет. Какая это обыденная и страшная вещь — ждать, как это опустошает душу. Но ждать он должен — и он потихоньку, маленькими порциями, впускает воздух в легкие и выпускает обратно, слушая, как удаляются шаги Приносящего Свет.
Он знает, что слабеет, и порой это наполняет его таким отчаянием, что он молит тьму взять его к себе. Разве мало он настрадался? Разве не пора сдаться и сказать: «Жить слишком больно, позволь мне покончить с этим»?
«Нет, не пора, — отвечает голос изнутри, удивляя его своим пылом. — Не пора, Приносящий Свет». И он ждет, накапливая силу. Иногда сырость в камере так сгущается, что на него проливается дождь. Тогда он раскрывает губы и ловит влагу распухшим языком.
Еще не пора.
41УХОД
После ночных подземных толчков собаки никак не могли успокоиться и выводили Собачьего Вождя из терпения. Они не стали есть конскую печенку, которую он утром нарезал для них, и рвались со сворок, когда он вывел их погулять.
Глупые твари. Подумаешь, важность — земля дрожит! Уж не думают ли они, что в круглом доме на привязи безопаснее, чем здесь, под открытым небом? И почему до сих пор не придумано кнута для собак — он бы им показал, видят боги!
— Это там, за липовой рощей, — сказал Хэмми Фаа, показывавший дорогу. — Скоро увидишь.
Он потолстел, Хэмми. Вайло заметил, что некоторые люди с годами оправдывают свои имена. С Моло Бином происходило то же самое. Сначала голова у него была как голова, потом лоб стал выпячиваться, подбородок тоже, а между ними образовалась вогнутость. Ни дать ни взять боб, то есть Бин. А «Хэмми» значит «окорочок». Что же ждет его самого? Решив, что беспокоиться об этом не стоит, Вайло дал собакам пинка.
День был хорош, несмотря на ночное землетрясение. Пушистые облака не сулили непогоды. Бледное солнце поднималось над горизонтом, дул легкий ветерок. Голые ветки лип щелкали, раскачиваясь. Деревья насадили слишком тесно, и они отвоевывали друг у друга пространство. Срубить бы их все, да и делу конец. Липа — черноградское дерево. Покойников там укладывают в долбленые липовые колоды. Может, вырубить рощу и послать им в подарок? От мыслей о Черном Граде голову, как всегда, сдавило. Семнадцать его внуков убиты, а Черный Град до сих пор не расплатился за это. Вайло каждое утро открывал глаза в мире, где Черный Град еще не уплатил свой долг.
Тяжело дыша, он рванул собачьи поводки. Есть вещи, о которых нельзя думать, сохраняя при этом здравый смысл.
Хэмми Фаа тем временем остановился у той диковины, которую хотел показать вождю. В середине рощи помещался колодец, обратившийся теперь в нечто невиданное. Его кирпичная шахта вылезла из земли, как пробка из бутылки.
Собачьего Вождя прохватило холодом. «Мы клан Бладд, избранный Каменными Богами для защиты их рубежей».
— Это случилось ночью, — сказал Хэмми, глядя на каменный цилиндр. — Из-за тряски.
Собаки, и без того напуганные, не хотели подходить близко. Вайло под вопросительным взглядом Хэмми молодецки крякнул.
— Да, воды отсюда уже не наберешь. Может, пустить кирпичи на новый нужник? Лишним он точно не будет.
Он видел, что Хэмми разочарован — его надежда поразить вождя не оправдалась. Никто из Фаа не умеет владеть своим лицом — за это Вайло, помимо всего прочего, и доверял им. Масгро, отец Хэмми, отъявленный игрок и бабник, был при всем при том прям, как клинок.
— Зрелище, конечно, из ряда вон, Хэмми, отрицать не могу, — сделав над собой усилие, сказал Вайло. — Кто-нибудь еще это видел?
— Я сказал Пенго, и он велел первым делом показать это тебе.
Странно, подумал Вайло, и чувство, непонятное ему самому, побудило его глянуть в сторону Дхунского дома. Они с Хэмми прошли около лиги на восток, и самого круглого дома не стало видно из-за деревьев и небольшого пригорка.
— Пойдем-ка назад, Хэмми. — Вайло спустил собак и скомандовал им: — Домой!
Они понеслись что есть духу, а Хэмми с вождем быстрым шагом пошли за ними. Вайло заметил на поясе Хэмми меч и кинжал. Это хорошо, но жаль, что они не догадались взять лошадей.
Туда они шли под горку, но обратно пришлось подниматься, и Вайло ругался про себя. Его старое сердце билось сильнее, чем следовало, а усталость нельзя было объяснить одним недосыпанием. Он проснулся в полночь вместе со всеми, кто был в доме, а может, и со всем Севером, когда земля заколебалась и круглый дом заходил ходуном. Но он и без землетрясения плохо спал по ночам и успел к этому привыкнуть. Тут дело в другом — в нарастающей день ото дня тревоге. Приезд Ангуса Лока послужил последней каплей, и теперь вождь ни о чем уже не мог думать без волнения.
Поднявшись с Хэмми на пригорок, он увидел, что одно из его опасений сбылось. Рога и высокие конюшенные ворота стояли распахнутые, и за ними собиралось бладдийское войско. Конюхи и мальчишки выводили коней, копья вставлялись в стремена, молоты пристегивались, подводы грузились, панцири защелкивались. Через двор катили бочки, ловили кур, смазывали мечи, прикрепляли тетивы к лукам, накидывали собольи плащи и опускали забрала шлемов. Это зрелище веселило бладдийское сердце, и Вайло знал, что ничему помешать уже не сможет.
Призыв к оружию бладдиец впитывает с молоком матери.
Хэмми выругался, опередив своего вождя.
Пенго Бладд сидел в середине поля на своем сером боевом скакуне, а мальчик, стоя на табурете, застегивал цепи его молота, словно вождю. Завидев отца, Пенго с торжествующим видом приветственно поднял руку.
Он хорошо все обдумал, в этом ему не откажешь. Собачий Вождь, нахмурившись, подошел к Рогам.
Пенго имел наглость не обратить на него внимания, делая вид, будто занят подвеской своего шипастого молота. Воины вокруг, не в пример своему предводителю, держались пристыженно и с готовностью отворачивали коней в сторону, давая дорогу вождю.
— Я вижу, хребет у тебя до сих пор гнется в обе стороны, сын, — тихо сказал Вайло.
Кровь бросилась Пенго в лицо, и он поднял коня на дыбы, чтобы скрыть это.
— Я созвал войско, Собачий Вождь. Ты в свое время сделал бы то же самое.
Тишина распространялась от них, как рябь по пруду. В этот миг Вайло душу мог бы отдать за коня. Обводя взглядом лица, он вел счет и вспоминал имена. Помимо людей Пенго, здесь было много других. Касс Маддан, Ранальд Вейр, трое молодых Граберов, Каудо Соленый, Тру Дангро и так далее, и так далее. Даже кузнец Тини Крода вооружился и сел на коня.
Бессмысленно было спрашивать, как они успели собраться так быстро. Бладдийцы гордятся своим умением выезжать на войну без долгих сборов. Крепость зубов клана выражается в решительных действиях, а не в скрупулезных планах. Пенго, пожалуй, прав: Вайло тридцать лет назад сделал бы то же самое. Время тогда, правда, было другое и терять ему было намного меньше — но Вайло, говоря себе это, был не слишком уверен в собственной правоте. Человеку всегда есть что терять, просто молодые об этом не знают.
— Далеко ли вы собрались? — спросил он.
Пенго, явно сомневаясь в том, что отец отпустит его без борьбы, ответил набычившись:
— На юг, в Визи.
Неплохой выбор, согласился Вайло. От Визи можно наблюдать за войсками Вениса, можно быстро переместиться на восток, к Хаддо и Полу-Бладду, можно ударить по черноградскому гарнизону в Ганмиддише. Пенго скорее всего еще не решил, как именно поступит.
— Я вижу, ты забираешь с собой порядочную долю моих запасов? — сказал Вайло.
— А ты чего хотел бы, чтоб мы с голоду умерли?
«Что до тебя, сынок, я не возражал бы».
— Ты и женщин берешь?
Пенго, набравшись уверенности, пожал плечами.
— У воинов должны быть и другие утехи, помимо еды.
Вайло ухватил сына за сапог и вывернул ему ногу. Пенго привстал в седле, вытаращив глаза от боли и негодования. Вайло нажал снизу вверх, и в колене Пенго что-то хрустнуло.
— Вот что, парень. Бери что хочешь: мужчин, женщин, провизию, но если вздумаешь увезти моих внуков, ты умрешь. — Вайло нажал еще раз. — Понял?
Пенго, сморщившись, ухватился одной рукой за шею коня, другая тянулась к колену. Он стрельнул глазами по сторонам. Люди смотрели под ноги, на луки седел — куда угодно, только не на Пенго Бладда.
— Ты понял, я спрашиваю?
Пенго кивнул.
— Хорошо. — Вайло не отпускал его ногу, но перестал ее выкручивать. — Сейчас Хэмми подойдет вон к той повозке и уведет ребятишек обратно в дом. Так ведь, Хэмми?
— Так, вождь.
— А мы с тобой постоим тут, пока он этого не сделает.
Хэмми управился мигом, но Вайло успел вдоволь насмотреться на своего второго сына, и его нелюбовь к Пенго от этого только возросла. Ну что ж, он добился своего, выставил Пенго в смешном виде — теперь можно и отпустить.
Пенго трясся от ярости. Он двинул бы на Вайло коня, если бы не пятеро собак, кольцом обступивших вождя. Он ограничился тем, что кивнул на круглый дом и сказал: