Бадшос наконец отвернулся от Михашира. Еще раз выдавив из себя улыбку, он пожал плечами:
— Я всего-навсего хотел сказать, что среди нас — я имею в виду сидящих за этим столом — есть предатель. Я очень надеюсь, что никто из вас не воспримет это как неуважение или личные нападки, — при этих словах он подарил отдельную улыбку, больше похожую на хищный оскал, Михаширу. — Меня крайне печалит отсутствие на этом совете уважаемого Рикатса, ибо я с огромным удовольствием включаю и его в список кандидатов в предатели. Но мое уверенье, что предатель сидит за этим столом, все-таки остается полностью точным, так как уважаемый Михашир, безусловно, может считаться правопреемником своего начальника.
После этой тирады Бадшос, отвесив шутовской поклон, с чувством выполненного долга опустил свое седалище на скамью. На этот раз никто не издавал возмущенных отзывов, не вскакивал с мест и не хватался за оружие. Да, здесь не было трусов, но не было и дураков. К тем же выводам, что и Бадшос, ну разве что не в столь категоричной форме, пришел каждый из собравшихся. Поэтому повисшую ненадолго тишину прервал довольно спокойный голос Лимиафа:
— Я буду благодарен почтенному Бадшосу, если он объяснит, на чем основана его уверенность.
Рак фыркнул, громко и презрительно, заплевав при этом чуть ли не половину стола:
— Может быть, почтенный Лимиаф полагает, что мерзкий голодранец Нерожденный сам написал найденную у него записку?
— Ну, конечно, трудно предположить, что он умеет писать, — Лимиаф чуть смущенно пожал плечами. — Но, в конце концов, мы так мало знаем о Нерожденных…
— Да в задницу его умение писать! — Бадшос с такой силой опустил обе ладони на стол, что пламя всех четырех факелов, освещающих совет, испуганно задергалось. — Ты мне ответь, зачем он стал бы писать эту записку?! Боялся забыть, что хотел рассказать Глазу? Извини меня, Лимиаф, но я всегда считал, что когда не можешь сказать ничего путного, стоит заткнуться и слушать тех, кому есть что сказать.
Михашир при этих словах недовольно поморщился. Неужели все же придется применить власть и выгнать Бадшоса с совета? Это будет плохо, совсем плохо… Не столько для этого совета, сколько для армии вообще. Лишний повод для распрей, да еще какой повод! Но проявить слабость и не суметь поддержать порядок на совете еще хуже.
Помощь неожиданно пришла оттуда, откуда ее можно было ждать меньше всего. Не потрудившись встать из-за стола, заговорил Лоот.
— Бадшос, несомненно, прав: Нерожденный не писал этой записки. Следовательно, предатель есть. Глупо отрицать очевидное. Но прав и Лимиаф: разве мы можем быть уверены, что предатель кто-то из нас? Почему не один из солдат?
— А многие ли из твоих солдат умеют писать, почтенный Лоот? — насмешливо спросил Бадшос, также оставшись сидеть.
— Не многие, — спокойно ответил глава тельцов. — Но такие есть. Кроме того, не стоит забывать о младших офицерах. Среди них грамотные встречаются чаще.
Бадшос скрестил руки на груди и посмотрел на тельца с выражением презрительного превосходства.
— Солдаты! Младшие офицеры! Послушай себя, Лоот! Зачем они Глазу? Что может рассказать Глазу солдат? Сколько вшей поймал прошлой ночью? А, скажем, трехдюженный? Сколько кусков мяса из солдатской пайки сумел закинуть в свое брюхо? Другое дело мы… каждый из нас. Мы владеем информацией, мы строим планы и принимаем решения. Что касается битвы — когда до нее дойдет — какую пользу принесет врагу солдат или даже трехдюженный? Три дюжины — капля в море, если они и повернут мечи против своих недавних товарищей. Не говоря уже про то, что при этом они обрекут себя на верную гибель. Но если все тельцы, скорпионы или стрельцы начнут играть на стороне противника — вот это уже может решить исход сражения. Вот почему я говорю, что за этим столом сидит предатель!
Михашир заговорил быстро, не дав никому времени на ответные колкие реплики, что неизбежно накалило бы обстановку. При этом решил использовать любопытный прием Лоота «вы оба правы»:
— В словах уважаемого Бадшоса, несомненно, есть здравое зерно. Никто не будет спорить, что Глазу неизмеримо выгоднее получить в союзники кого-то из генералов, нежели рядового или младшего офицера. Но я не склонен считать это решенным вопросом. Каждого из вас я считаю во-первых, верным своей присяге офицером, во-вторых, просто порядочным человеком. Немыслимо представить, что один из вас польстился на лживые посулы грязного бандита и предал свой народ и своего бога.
Бадшос прочистил горло. Слишком громко, чтобы это можно было счесть деликатностью.
— Очень красиво говорит уважаемый Михашир! Готов подписаться под каждым его словом, за совсем крошечным исключением. Не надо говорить «один из вас». Меня не затруднит повториться: достопочтенный Рикатс целиком и полностью заслуживает чести встать в один ряд со всеми нами.
— Благодарю за доверие, Бадшос! — громкий насмешливый голос заставил некоторых вздрогнуть.
Впрочем, Рикатс и не думал прятаться, возникнув под навесом из темноты опустившейся ночи. На секунду застыл неподвижно, будто наслаждаясь эффектом от своего появления. Затем неспешно прошел к торцу стола и сел рядом с Михаширом, небрежно и как-то незаметно оттеснив его в самый угол.
На первый взгляд это могло показаться жестом для помощника почти оскорбительным, но если вдуматься… В ответ на вежливое предложение уступить законное место, Михаширу пришлось бы встать и, скорее всего, покинуть совет. Так как своего места за столом он не имел, и никто из генералов не мог приводить на совет помощников. Теперь же получилось так, что только скорпионов представляли двое, причем вышло все настолько естественно, что большинство присутствующих не обратили на это внимания.
Возможно, кое-кому такой поворот не слишком понравился, но общее молчание поглотило в себе готовые сорваться с уст слова недовольства. Нельзя исключать, что свою роль сыграла и широкая улыбка, не сползающая с толстой рожи Рикатса. Никто не любит, когда скорпион улыбается. Хуже улыбающегося скорпиона может быть только скорпион, который уже перестал улыбаться — потому что вонзил в вас свое жало.
— Мне радостно видеть, что судьба армии заботит вас настолько сильно, что вы не смогли дождаться моего возвращения, — сказал он без малейшего упрека в голосе.
— Ты не пропустил ничего интересного, — сказал Лимиаф, быть может, чуть более поспешно, чем требовала внешняя непринужденность обстановки. — Почтенный Бадшос всего-то успел обвинить одного из нас в предательстве.
— Бадшос? — Рикатс смерил рака одобрительным взглядом. — Молодец, старина! А ведь я считал тебя безнадежным болваном.
Ум Бадшоса, всегда отличавшийся скорее основательностью, чем быстротой реакции, тревожно заворочился, силясь определить, чего было больше в словах скорпиона — оскорбления или похвалы. Но всесторонне изучить этот вопрос ему не дал Лимиаф, удивленно вскинувший брови.
— Я так понимаю, почтенный Рикатс, ты в курсе…
— В курсе?! — Свирепое выражение возникло на лице Рикатса столь внезапно, словно он сорвал с себя маску. — Ты спрашиваешь, в курсе ли я, почтенный Лимиаф?! Тринадцатый бог! А ты пройдись по лагерю, попробуй найти хоть одного, кто был бы не в курсе! За какими бесами, ответьте мне, вы не смогли удержать эту информацию в тайне? Может быть, вы считаете, что известие о наличие среди нас предателя поднимет в армии боевой дух? Сплотит ее?
— Не горячись, Рикатс, — подал голос смущенный таким натиском Михашир. — Ясное дело, очень неприятно, что эта новость расползлась, но… — он беспомощно пожал плечами. — Это же армия. То, что знают двое, считай, знают все. Чтобы предотвратить распространение слухов нам пришлось бы перерезать обоим дозорным глотки.
— Так почему вы этого не сделали?! — взревел Рикатс, с нешуточной силой схватив Михашира за грудки.
— Перере… Хм, ты это серьезно, Рикатс? — неосторожно отвлек гнев на себя Лоот.
Рикатс убрал руки от Михашира, чье лицо успело приобрести багровый оттенок, и медленно повернулся к тельцу.
— Серьезно? Не-е-ет, что ты, дружище! Как ты мог подумать, что я могу быть серьезным на военном совете? Мы ведь тут собрались, чтобы весело поиграть в куличики. Или в салочки? Что тебе больше нравится, старина? А война — это так скучно, так неинтересно…
Чья-то рука легла Рикатсу на плечо. Прервав монолог на полуслове, он скосил глаза на эту руку с неподдельным изумлением. Затем перевел испепеляющий взгляд на ее хозяина, но Михашир не отвел глаз.
— Я могу понять твое возмущение, но все же так нельзя, Рикатс, нельзя…
— Нельзя, говоришь? — Рикатс постарался снова взвинтить себя, но гнев прошел, сменившись усталостью и опустошением. — Конечно, нельзя. А что можно, скажи? Развалить армию — можно? Не суметь поднять руку на двух невинных людей, погубив тем самым тысячи жизней, — можно?
Михашир ничего не отвечал, да и кто сумел бы ответить на этот вопрос? Он просто смотрел в глаза старому другу, с которым они прожили такие разные жизни, но вот умирать, вполне возможно, им придется вместе. Что ж, и в Тени Зодиака приятно иметь рядом верного друга.
— Ладно, — сказал наконец Рикатс, возвращая лицу спокойное, почти безмятежное выражение. — Что там было написано, в этой записке?
— Хотелось бы нам знать! — усмехнулся Михашир, выкладывая на столе кусок папируса.
Одного взгляда на него хватило Рикатсу, чтобы понять, что знакомые буквы складывались в двух небрежно написанных строчках в совершенно непроизносимые сочетания, не имеющие никакого смысла.
— Понятно, шифр, — хмыкнул Рикатс. — И, насколько я понимаю, никому из вас он не знаком.
Ответом ему была тишина, и, потратив несколько мгновений на изучение рисунка, Рикатс отложил папирус в сторону.
Совет продолжался еще около часа. Говорили много, горячо и бестолково. Ни к чему новому так и не пришли, да и не могли прийти, наверное. Все согласились, что вероятней всего, как ни прискорбно, предателем был один из присутствующих. Но нельзя полностью исключать, что на сговор с врагом пошел некто рангом пониже. Дружно решили надеяться на второй вариант, но действовать исходя из первого. Вот только как именно действовать — никто предложить не смог. Разве что отдали должное прозорливости Рикатса, придумавшего правило формирования дозоров из разных Земель.